Мария Смольникова: вживаться в непостижимых людей – блаженство

Мария Смольникова. Фото: архив «Золотой Маски в Эстонии»

Любители театра помнят Марию Смольникову по спектаклям Дмитрия Крымова, которые привозил фестиваль «Золотая Маска в Эстонии»: «О-й. Поздняя любовь» (за эту постановку актриса получила «Золотую Маску»), «Безприданница», – а киноманы наверняка видели фильмы «Сталинград» и «Дочь», в которых Смольникова исполнила главные роли.

На этот раз «Золотая Маска» показала у нас спектакль МХТ им. Чехова «Сережа» в постановке Дмитрия Крымова по «Анне Карениной». Мария играет Анну и накануне спектакля рассказала Rus.Postimees об этой и других своих ролях, о сотрудничестве с Крымовым и о том, как сыграть крокодила.

«Я верила, что могу съесть зрительный зал...»

– У вас в семье не было никого, кто был бы связан с театром. Как тяга к театру появилась в вас?

– Мне повезло: мама отдала меня в экспериментальную школу, при которой была театральная студия. Все учителя принимали участие в постановках, были близки к игре, к театру. Заканчивая школу, я понимала, что ничего не умею, но люблю играть. И решила идти поступать туда, где любовь.

– Вы поступали в театральный вуз трижды. Многие поступают дважды, и это уже испытание на прочность, а что такое висеть в пустоте целых два года – даже сложно себе представить. Как вы это выдержали?

– Меня хранила поддержка мамы: она не паниковала – и я тоже не паниковала. Просто наблюдала за жизнью: куда она меня выведет? После первого провала устроилась в школу, вела продленку. Театр для меня был жив, мы ставили спектакли в той же театральной студии, я ходила на репетиции к друзьям в Екатеринбургском ТЮЗе. Держалась... не знаю, на чем. На чем-то. (Улыбается.)

– Вы ранимый человек в плане актерской самооценки? Читаете ли вы критиков?

– Стараюсь много их не читать. Если там что-то отрицательное, я прочту, но близко к сердцу не принимаю: надо идти дальше, всем не угодишь, всем не понравишься. Я знаю, что делаю то, что могу делать сегодня, на сто процентов, с любовью и с радостью. Я сама к себе очень критически отношусь... Но, конечно, я ранима. Хочется пробиться к сердцу каждого зрителя, и если к кому-то я не пробиваюсь, если кому-то неприятно на меня смотреть, я это засчитываю как поражение. Но стараюсь, чтобы это меня не разрушало. Чтобы не быть бездейственной.

– В одном отзыве о «Сереже» о вас пишут, что вы могли бы «сыграть даже табуретку» – это высший комплимент, наверное. А вашей первой ролью была роль крокодила...

– Да, это как раз в студии, в первом классе. Мы ходили в зоопарк, наблюдали за животными – смотрели, как себя ведут обезьяны, крокодилы... Я почему-то выбрала крокодила – хотела попробовать что-то экзотическое. Нашла зеленые колготки, зеленую водолазку. Помню, я ползла по полу, колготки с меня сползали, а я жутко раздражалась, думала: как же они меня отвлекают от погружения в крокодила!.. Мы в первый раз приехали на гастроли в Москву – мне, получается, лет семь было – и выступали в Доме актера. Я тогда не знала, что это Дом актера, уже потом, учась в ГИТИСе, я его вспомнила. А тогда я вкрадчиво выползала из-под штор – и верила, что могу съесть зрительный зал, кровожадно смотрела зрителям в глаза...

Вронский (Виктор Хориняк) и Анна (Мария Смольникова). Сцена из спектакля «Сережа». Фото: Александр Иванишин / архив «Золотой Маски в Эстонии»

– В спектакле «Му-Му» Дмитрия Крымова в Театре наций вы играете Му-Му – правда, там это не собака, а человек, да?

– Да, ребенок. Душа Му-Му. Мы нашли, мне кажется, очень точное решение. У собак и детей есть нечто родственное: они открытые, у них нет памяти, накопленной обиды и злости. Те и другие – губка. Природа в своем непостижимом естестве, какая есть.

У меня была мечта соединить психологический театр с эстетическим, художественным, подружить психологию с визуальным рядом.

«Спорить с Богом, задавать ему вопросы...»

– Мне показалось, что в «Поздней любви» и «Безприданнице» ваши героини – в большой степени дети. Они запинаются, часто не знают, как себя вести, они словно изображают взрослых, но у них не всегда получается, откуда и трагедия. В вас много детства?

– Мне кажется, да. Очень много. Может, больше, чем надо... (Смеется.) Я всё стремлюсь повзрослеть, но детскость не уходит. А взрослеть надо обязательно, инфантильность во взрослых людях нехороша. Но во мне есть и детское озорство – и эту свою сторону я стараюсь оберегать.

– Как вы познакомились с Дмитрием Крымовым? Когда поняли, что это – ваш режиссер, что сыграете в любом его спектакле?

– Для меня работы в спектаклях Крымова – долгий интересный путь. Что он мой режиссер, я поняла сразу, еще не зная, сколько у нас будет совместных работ. Меня всегда тянуло к визуальному ряду, я даже думала, что буду не актрисой, а художницей. И когда я все-таки поступила в ГИТИС, у меня была мечта соединить психологический театр с эстетическим, художественным, подружить психологию с визуальным рядом. Импрессионистов ведь не назовешь реалистами, но в их картинах есть глубина, и мы им верим, пусть подобных красок нет в природе. Мне хотелось достичь того же в театре. И уже на первом курсе, когда мы делали этюды, я пыталась преодолеть пропасть между психологией и визуальным рядом. Крымов, кажется, хотел решить эту же задачу. В зараженности решением этой задачи мы с ним схожи.

– Дмитрий Анатольевич дает актерам большую свободу?

– Дает! Но сначала надо понять, какой замысел он предлагает, какой новый мир... Он всегда пишет свой сценарий, пропуская его через себя, важно его услышать! Я стараюсь с ним резонировать и понимаю, какие предложения могут подойти, а какие будут не в то русло. Крымов производит отбор предложений, но с годами мы с ним всё чаще оказываемся на одной волне.

– Изменилось ли ваше отношение к роману «Анна Каренина» после спектакля «Сережа»?

– Я еще глубже погрузилась в Анну и ответила на главный для себя вопрос: про что эта история для меня лично? Я на первый план ставлю взросление. Анну рано выдали замуж за человека намного старше нее. Я прошла какой-то свой путь, и мне видится, что в 18 лет жениться или выходить замуж – совсем не то, что в двадцать пять или в двадцать восемь. Мы очень сильно меняемся, мы не знаем себя, нам в приданое достаются какие-то предрассудки, клише... В результате мы сталкиваемся с выбором: предавать себя – или тех, кого мы когда-то любили.

Это трагедия, но выбор делать необходимо. Можно сдержать слово и остаться, но иногда остаться невозможно – ты чувствуешь, что умираешь. И чтобы выжить, приходится совершать, может быть, дурные с точки зрения общества поступки. Здесь всё индивидуально, нельзя никого судить. Где-то приходится брать внутреннюю силу... Этот маятник раскачивает Анну: то она хорошая девочка, то очень плохая. Но всё это – ради того, чтобы жить. Из любви к истинной жизни. Это для меня глобальная тема, я могу подолгу ее обдумывать, сравнивать со своей жизнью, с чьей-то еще...  спорить с Богом, задавать ему вопросы... Как у нас в финале спектакля: много вопросов – и нет ответов. Наверное, главное – правильно задать вопрос.

Анна Каренина (Мария Смольникова) и ее супруг (Анатолий Белый). Сцена из спектакля «Сережа». Фото: Екатерина Цветкова / архив «Золотой Маски в Эстонии»

«Я столкнулась с неизведанным миром большого кино»

– Если говорить о театре, вас знают практически как актрису одного режиссера. Вам не хочется иногда сыграть в каком-то совершенно другом, не-крымовском театре?

– Я бы хотела поработать со Светланой Земляковой и еще хотя бы раз с Натальей Назаровой! Но это должны сойтись звезды. Более традиционные роли я играю в кино, правда, сейчас отошла от него в связи с рождением ребенка, и много театра... Психологического театра я не боюсь, люблю его, и вообще для меня нет разделения. Я стараюсь быть достоверной в любом жанре. И когда придет время, я думаю, всё будет... если это будет нужно!

– Если говорить о кино: вы с небольшим промежутком снялись в очень разных фильмах – «Дочь» Веры Назаровой и «Сталинград» Федора Бондарчука. Один – камерная трагедия, другой – блокбастер, но трагедия всё равно. Какая роль дала вам больше?

– Сложно сравнивать: это разные истории... В «Сталинграде» это было столкновение с миром, далеким от меня совершенно, с миром, где есть Федор Бондарчук, где есть звезды... А «Дочь» – это роль-мечта , сложная, глубокая актерская задача... Моя первая роль в кино!

– И как вы себя ощущали в мире звезд?

– Эти люди оказались такими же простыми, как я. Меня это удивляло. И успокаивало. Вопрос был в том, смогу ли я в этом мире творить так, как привыкла. Мне кажется, я смогла, что меня тоже успокоило и обрадовало – испытание я прошла... В «Дочери» было много актерских испытаний. Наталья Вадимовна Назарова очень подробно работает с актерами и умеет тонко подвести тебя к нюансам роли: скажет одну фразу – и тебя это вдохновляет, и ты летишь. Это была работа с первоклассным режиссером на высоком уровне, разборы... видение души человеческой...

– Я верно понимаю, что в следующем году вы опять будете сниматься у Натальи Назаровой?

– Несколько лет назад мы сняли «Светлячок», это короткометражный фильм, я играю в нем девушку, которая почти оправилась от ДЦП, собирает марки и хочет найти отца, который когда-то ее бросил. Говорят, что нашли деньги на полнометражную версию, и, может быть, следующим летом состоятся съемки. Короткий метр снимался как «пилот», чтобы найти деньги на полный метр, но получился маленький фильм, очень неожиданный, он вырастал из жизни – у нас был каркас, но жизнь подсказывала, что еще можно сделать... Я люблю роли интересных, непостижимых людей. Пробовать в них вжиться – это блаженство.