Только у подлинных профессионалов работа становится образом жизни и только самые отчаянные выбирают спокойную профессию музейщика. Директор Кадриоргского художественного музея Александра Мурре рассказала Rus.Postimees о том, какие детективные истории случаются в мире искусства и почему в музеях работают отнюдь не замшелые тетушки.
- Ощущение мечты. Детское восприятие, что хочется кому-то давать радость. Ты сам воспринимал этот шарик мороженого как воплощение счастья и хочешь подарить его другому. Став взрослым, ты понимаешь, что счастье не в мороженом, а в том, чтобы дарить положительные эмоции. Работать с чувством того, что это кому-то нужно, — очень большой бонус, который, кстати, умело используют работодатели таких идеалистов. Очень хорошо помню, когда я пришла в музей на работу, зарплата была чрезвычайно низкой. Студенткой я работала в частной фирме, а в музей пришла на зарплату, которая была в пять раз меньше. Директор сказал: куда они денутся, если хотят работать по специальности?
Кажется, что там работают такие замшелые тетушки-хранительницы, которые смахивают пыль с себя и с экспонатов, но, на самом деле, это очень динамичная структура.
- Сейчас положение немного меняется, по крайней мере, в музее. С искусствоведением сложнее. Прослойка культуры и искусства у нас и так очень тонкая и хрупкая, а чтобы быть искусствоведом международного масштаба, нужно, чтобы за спиной был большой опыт и в идеале большая коллекция. С другой стороны, если работаешь в государственном музее и ты востребованный куратор, то вполне можно содержать себя и семью.
- Приняв на третьем курсе после лекции Яака Кангиласки по истории искусства решение перейти с истории на искусствоведение, я все еще не представляла себя музейным работником. Но преподаватели говорили, что мои работы по эстонскому искусству из всего курса были наиболее сильными, и советовали своим коллегам взять меня в штат музея. А как говорят музейщики, если ты три года проработал в музее, ты будешь там работать всю жизнь.
- Тот мир, который мы создаем в художественном музее, — это содружество единомышленников. Хотя творческие люди часто конфликтуют друг с другом. Занимая руководящую должность, я понимаю, что каждый из коллег – фрукт и очень своеобычный, не всегда они всеми шестеренками совпадают друг с другом, но когда этот организм работает, то видишь плюсы этой работы – здоровая атмосфера, занятие интересным и очень разнообразным делом. Тем, кто давно не был в музее, кажется, что там работают такие замшелые тетушки-хранительницы, которые смахивают пыль с себя и с экспонатов, но, на самом деле, это очень динамичная структура. Мы постоянно работаем над международными проектами, оттуда каждый день сыплются такие новости и задачи… Ты решаешь логистику: как перевезти произведение из Копенгагена в Таллинн, чтобы маршруты двух машин не пересекались, поскольку риски слишком высокие. Ты занимаешься законодательной стороной, рекламой – каждый день что-то разное, что лично меня очень мотивирует и не дает скучать.
- О правоте атрибуции или допустимости какого-нибудь явления в искусстве мы ведем очень жаркие споры. Потом, конечно, мы с иронией себя воспринимаем, понимаем, что это буря в стакане воды, но люди действительно работают со страстью. Эту работу невозможно делать с 9 до 17, а потом забыть. Можно работать во сне, в ванной, гуляя по парку с собакой, во время плавания. Как любая интеллектуальная деятельность, это не работа, а образ жизни.
- К счастью, этот тот бонус, который держит и мотивирует кураторов и работников музея, поскольку в наши обязанности входят и переговоры. Мы ездили недавно в Турин, ездили в Эрмитаж выбирать экспонаты для выставки. Есть возможность делать это не на музейные средства, а использовать фонды и стипендии. Коллега недавно училась в Риме и Неаполе, посещала там частные виллы, изучала частные и государственные коллекции. Сама я посещала такого рода курсы в Лондоне и Чехии. Это очень международный вид деятельности, чтобы быть в ней профессионалом, необходимо много ездить.
- С начала 90-х тесные контакты с Эрмитажем были прерваны. До 2015 года в Таллинн не привозилось оттуда ничего. Возможно, потому что мы сами не спрашивали, предполагая, что наверняка не дадут, так как нам это не под силу. Но все-таки там другое отношение к нашему музею, поскольку часть их сотрудников бывали здесь еще в советское время, возили сюда выставки, знают наших старших коллег. Контакты есть, и мы для них не просто один из мировых музеев, микроскопический по своим размерам, а своего рода родственник. В 2015 году мы привозили из Эрмитажа работы художников Кюгельгенов, делали совместную выставку с нашими немецкими и российскими коллегами. А осенью 2020 года у нас будет выставка под кодовым названием «Всегда рядом: кошки и собаки в искусстве с XVI по XIX век». 17 экспонатов для нее предоставляет Эрмитаж.
- Свою докторскую работу я свернула, потому что на таком уровне заниматься наукой, совмещая ее с ежедневной административной работой и семьей, невозможно. Но исследования более частных случаев – атрибуция произведений, участие в реставрационных советах, курирование выставок, раскапывание каких-то детективных историй – это нужно для поддержания формы.
- Последняя связана с большой картиной Айвазовского, которая была у нас на выставке в прошлом году. В ее инвентарной карточке значилось, что она поступила из финансового отдела Морского района города Таллинна, значит, это была конфискация по решению суда. Надо было найти в архиве судебное дело и выяснить, как картина из Ленинграда или Москвы была привезена в Таллинн, откуда планировалось вывезти ее на судне контрабандой за рубеж. Были сделаны специальные тайники, но преступников взяли с поличным, и картину отдали в музей. Процесс состоялся в 1988 году, а всего в 1985-1987 годах те восемь человек, которые были осуждены по этому делу, вывезли очень много картин, в том числе Крамского, Репина, Айвазовского, и предметов искусства, включая изделия Фаберже. Картины везли на Запад, а с загнивающего Запада в Советский Союз привозились электронные часы и цепочки Бисмарк.
- Бывает, какая-то организация заказывает экскурсию, а сами люди ее не хотят и ждут чего-то следующего – фуршета или государственного приема. Им хочется общаться друг с другом, а не слушать историю, но такое случается редко. Особенно приятно, когда приходят дети, которые всем своим видом демонстрируют, что сейчас они покажут все, что они думают о музее, а у тебя получается их увлечь. Чувствуешь себя Гераклом.
- Для музея объективные показатели – обратная связь и посещаемость. За последние годы нам удалось преодолеть некоторое снобистское отношение со стороны художников, людей современного искусства, считавших, что наш музей – это кладбище, мертвечина для туристов и настоящим деятелям искусства там делать нечего. Когда на выставку Айвазовского такие «продвинутые» дизайнеры, художники и архитекторы приходили и писали восторженные отзывы – это большое достижение. Для таких людей тоже очень хочется стараться.
- Времени. Или человека-помощника, который понимал бы с полуслова и на которого можно было бы переложить часть задач, не чувствуя постоянно, что, пока ты все это объясняешь, проще сделать самому.