Неделя премьерных показов спектакля Алвиса Херманиса «Белый вертолет» с Михаилом Барышниковым в главной роли была распродана за четыре минуты. Мне повезло с билетом и с местом в зале Нового рижского театра.
Для чего ты оставил меня?
Михаил Барышников в новой постановке играет роль Папы Римского Бенедикта XVI, который после восьми лет понтификата отрекся и оставил престол в Ватикане. Такого события Католическая церковь не знала последние 600 лет... Режиссер и автор текста Алвис Херманис сделал попытку рассмотреть причины отречения Папы.
На полдороге
В спектакле «Белый вертолет» главная роль – женская. Я не буду разбираться, «что хотел сказать автор». Что хотел, то и сказал. Мне бы разобраться, что я услышала. У всякого мессиджа, как у монеты, минимум две стороны. Ну и «нам не дано предугадать».
Так вот, Михаил Барышников играет в спектакле, на мой взгляд, не главную роль. И вообще, там бы, по-хорошему, надо отвлечься от личности Барышникова и от всего того, чем он прекрасен. В частности, от моноспектакля «Бродский/Барышников», где личность этого артиста играет огромную, если не ключевую роль.
Еще надо помнить, что принцип Питера, как и законы физики, действует на человека, даже если он его не знает. И еще что ситуация изнутри всегда видится немного, а то и кардинально иначе, чем снаружи (Херманис вхож, как я слышала, в ватиканские круги, и эта приближенность очень чувствуется, очень слышна в тексте). Взгляд изнутри стал бы мемуаром на сцене, снаружи – режиссерским взглядом. В «Белом вертолете» именно это – самый слабый момент: взгляд, вернее, текст, где автор попытался увидеть «большое на расстоянии», да так его и не преодолел. Именно текст так и не дал мне того, за чем я пришла.
Белый тренажер
При этом зрелище получилось прекрасное: визуальное решение (сценография и костюмы Кристине Юрьяне) простое и безупречно стильное. Скромный личный покой Папы с облаками небесного свода на потолке и с акцентом на окне, за которым – свет, шум и большой мир. В него влетает тот самый белый вертолет, запущенный мальчишками с улицы. Сиротливый и ненужный белый тренажер: Папа уже немолод, силы не те, одна попытка покрутить педали заканчивается едва не падением. Или это метафора активности и энергичности Папы? Стеллаж с толстыми солидными фолиантами иллюстрирует сквозной рефрен готового к отречению понтифика: «Я вернусь к моим книгам», а референт-архиепископ, не глядя, бросает туда «Игру в бисер», которую Папа дает ему с настоятельным советом прочесть «очень хорошую книгу». У референта по всем карманам рассованы гаджеты, он равнодушен к винтажным томам.
С богатыми обоями в сдержанной серо-бежевой гамме идеально рифмуется облачение сестры Табианы, которая и стала для меня главной героиней «Белого вертолета».
Тень в тени
А принцип Питера, если вдруг кто забыл, звучит так: «В иерархической системе любой работник поднимается до уровня своей некомпетентности». В год отречения (2013) довелось мне побеседовать с католическим монахом. На вопрос «Почему же отрекся Бенедикт?», он ответил: «Иосиф Ратцингер по природе своей – секретарь, он много лет был тенью в тени Иоанна-Павла II и, выйдя один на свет, ослеп и оглох». Не говоря уже о преклонном возрасте.
Кстати, возраст понтификов упоминается в спектакле как один из сложных моментов в управлении католической церковью. Опять же, «Молодой папа» возник не на пустом месте. Мир меняется: сколько бы ни стоил прожитый опыт, старость подтормаживает, а посему не возглавляет, а плетется в хвосте. Хотя часто не в состоянии или не хочет этого понять.
Конечно, это не единственный ответ на вопрос о причине отречения. До конца его знает только сам Иосиф Ратцингер, ныне «Папа на покое», а строить гипотезы можно. В спектакле их много, но ни одна не разработана до конца. Собственно, текст превратился в набор упоминаний и оговорок. Бенедикт был Папой восемь лет, и за это время много чего произошло, было сказано или сделано. Иные события и поступки достойны отдельного спектакля – как, скажем, цитата, спровоцировавшая исламские смуты, или скандалы со священниками-педофилами, или радикальные реформаторские воззрения Бенедикта в прошлом (куда только делись?), или тот факт, что активного католичества почти не осталось в Европе, все больше в Латинской Америке. А ведь нынешний Папа именно оттуда...
«Я не рок-звезда!»
Да к слову уж и сама «духовная и нравственная гибель Европы». Это не цитата, кавычки здесь обозначают мои сомнения. А Папа-Барышников сетует со сцены: перестали-де европейцы рожать, хотят наслаждаться материальными благами и заниматься реализацией личности. За смысл его интонации не поручусь, но себя поймала на плебейском: да, и что в этом плохого? Я атеист и приехала смотреть спектакль об отречении католического первосвященника исключительно из соображений удовольствия и личностного роста. Заплатив нравоучителям за билет, между прочим, весьма немалые деньги, тем самым уделив именно им часть своих материальных благ ради духовных. Мне нормально.
Диалоги Папы с секретарем напоминают интервью по мейлу, когда вопросы и ответы не вытекают из контекста беседы, а существуют как отдельные пары, не всегда связанные друг с другом по смыслу. Обрывки, затравки, дразнилки. Да еще и ответы порой ни на что не отвечают, являясь просто набором сведений, как из Википедии. Кстати, она неоднократно упоминается в спектакле. Бенедикт – первый понтифик с аккаунтами в социальных сетях. Человек, много лет избегавший публичности, стал самым публичным Папой в истории: «Если на проповедь не собирается миллион, то это провал». Но «Я же не рок-звезда!». Хочешь насмешить бога – прими высший сан в иерархии. С другой стороны, права сестра Табиана: ведь в Папе люди видят живое воплощение Иисуса, можно ли тут увиливать?
Сестра Вечность
Именно сестра, на мой взгляд, и получилась главным персонажем спектакля – цельным, живым и убедительным. Может быть, потому что наименее документальным? Престарелая полуслепая хромоножка в очках с толстыми стеклами постоянно снует в покоях, то смахивая пылинку, то поправляя пуговку на папском облачении, то перетаскивая коробки с парадным одеянием на день отречения: это завтра, а сегодня еще есть время договорить. Но ей некогда, она в основном помалкивает и трудится. Говорят все больше мужчины.
Удел секретаря – паблисити, суета и любопытство. Он задает вопросы, как коллекционер, будто не слыша ответов. Он ячейка социальной сети, в которой каждое слово – вопрос трактовки и восприятия, а жизни тому слову – минут сорок. Ну час. Край – день. Поэтому текст не цепляет, хотя временами Папа как бы пытается размышлять глубже.
А сестра похожа на вечность и говорит меньше всех. Она для понтифика и мать, и сиделка, и горничная, и уборщица, и помощница, и собеседница (в начале первого акта все трое говорят на превосходном, очень музыкальном итальянском), и наперсница (Папа: «Я доверяю только сестре Табиане»). Она беспрестанно хлопочет вокруг Папы, кротко и про себя возмущенная предстоящим отречением. Но ни слова упрека, ни одного укора, только беспредельное смирение, любовь и вера.
Идеальная преданная женщина древнего, библейского канона, которая в финальную минуту падает на колени лицом в самый дальний угол и совершенно сливается с интерьером – она же, как Фирс, покидаемая в безропотном отчаянии, принадлежит этим стенам. Единственная большая трагедия в спектакле – именно ее ситуация. Папа – живое воплощение Христа. Значит, отречение Папы – ...
Где Барышников?
А мужчины все разговаривают, бросая серьезные темы на полуслове, пьют пиво (оба немцы), «кстати» вспоминают о красных туфлях Бенедикта. Оказывается, тут красный – цвет почтения к мученикам, и разве Папа виноват, что Prada делает обувь лучше, чем мастерские Ватикана.
А у меня встает перед глазами сцена с настоятельскими сапогами из «Острова». И понимаю, что не к моменту, но в ту же секунду вспомнила фильм с Мерил Стрип и «аж заколдобилась». Мысль о брендплейсменте я гоню от себя двумя руками, поднимая небольшой ураганчик в зрительном зале.
А где же Барышников? В блестящем актерском ансамбле. Высокий, молодой и стремительный красавец-секретарь (Каспар Знотиньш) эффектно и слегка суетно («Такая профессия!») контрастирует с неспешным вдумчивым глубоким старцем Папой (Михаил Барышников). Референт почтительно раздражен сестрой Табианой (Гуна Зариня) и раз даже снимает шапочку-пилеолус, демонстрируя залу полное – и на мой взгляд, весьма символичное – отсутствие тонзуры. Барышников-Папа мудр и точен в интонациях, даже если он пережил некий серьезный крах, то идет к отречению без видимой горечи и боли, в стиле «Я устал, я ухожу».
Вознесение не нужно
Последние в статусе Папы беседы с богом решены в виде сольных пластических вставок: как Барышников «танцевал» стихи Бродского, так и Папа Бенедикт обходится без слов, вскидывая руки к небу или растерянно поворачиваясь всем телом в зрительный зал, к людям, в мир. Все перегорело? Но Папа, глава целой церкви, просто обязан быть пламенным хоть сколько-нибудь. И искренним, хотя бы от слова «искра». Не по силам...
Сестра Табиана целует его в лоб, как хворого сына, тащит на место сдвинутый белый тренажер и ловит беспомощными сухонькими ручками мечущийся в покоях белый вертолет, вспоминая шутку о вознесении Папы после отречения именно на белом вертолете. Ей не нужно его вознесения, ей нужно живое и близкое воплощение Иисуса, чтобы поправить ему пелеринку и застегнуть пуговку. «Для чего ты оставил меня?»