/nginx/o/2020/02/10/12933996t1h2254.jpg)
Когда имеющие огромный опыт работы полицейские по делам молодежи Марина Паддар и окружной прокурор Рауль Хейдо два десятка лет назад начали строить первую безопасную комнату для допроса детей, их коллеги шутили, что они создают комнату отдыха. Также скептически они относились и к масштабам проблемы использования детей в сексуальном плане, пишет Postimees.
«Отношение было такое: ну, с ребенком что-то случилось, куда-то его позвали – ничего особенного», - вспоминает Паддар.
Такое отношение, конечно, осталось в прошлом, но использованных в сексуальном плане мальчиков и девочек, по словам Паддар, все же больше, чем отражено в статистике. Паддар говорит, что большой помощью стало бы, если б человек смог хотя бы через несколько лет честно рассказать о произошедшем и пройти пусть и запоздавшую, но крайне важную реабилитацию.
Слово «комната для допросов» ассоциируется с аскетическим кабинетом с компьютером, столом, стулом и белыми стенами. А детская комната для допроса больше напоминает детскую, и компьютеров там нет.
Выбирая обстановку, Паддар пыталась поставить себя на место ребенка, пережившего травму. Все продумывали до мельчайших деталей: начиная с цвета мебели и заканчивая игрушками, кружками и книгами.
В комнате нет компьютера. И телефона. Цель: расспрашивающий ребенка человек должен быть полностью сосредоточен на нем и быть центром его внимания. Во время допроса ребенка никто не должен входить в комнату, нельзя даже стучать. Паддар говорит, что записанные на видео показания ребенка являются хорошим доказательством в суде. Она вспомнила случай, когда отца девятилетней девочки суд признал виновным именно благодаря видео.
/nginx/o/2020/02/10/12933997t1h01fb.jpg)
«Когда следователь протоколирует показания, он не записывает: пауза, слезы, красное лицо. На видеозаписи виден язык тела ребенка, его эмоции, страх», - объяснила она. Ведущий следователь группы защиты детей Лыунаской префектуры Лийа Килп отмечает, что в случае внутрисемейного насилия довольно часто один родитель поддерживает второго. А не ребенка.
Паддар рассказала историю 12-летней девочки, имеющей проблемы с интеллектом, которую в сексуальном плане использовал отчим. Ребенок попал в психиатрическую клинику, где случившееся вскрылось. Мать и отчим это отрицали.
Через год девочка опять попала в больницу, на сей раз с беременностью, которая до родов не дошла. У плода взяли анализы на ДНК, которые подтвердили, что ребенок был зачат от отчима. Были и другие признаки использования.
«Девочка швырнула в мать крышку от кастрюли и сказала: сдохни быстрее, тогда папа станет моим. Она прямо сказала матери: отец любит меня, а не тебя. Здравомыслящий родитель понял бы, что здесь что-то не так», - говорит Паддар. А мать повернулась к ребенку спиной. Девочку увезли из дома, о ней начала заботиться бабушка. И в суде мать сказала, что отказывается от дочери, поскольку ребенок врет и разрушает ее личную жизнь.
Обвиняемый сказал в суде, что «это» произошло один раз, когда он пришел домой пьяным. И вообще, это скорее девочка его использовала.
Отчима приговорили к 12 годам лишения свободы. Ему было 42 года, а девочке 13 лет. Паддар говорит, что позже еще раз вызывала мать, объясняла, как проводится экспертиза, говорила о полицейском расследовании. Но мать осталась при своем мнении: ничего не было и ребенок врет. Через год она вышла за этого мужчину замуж прямо в тюрьме.
«Это вывело меня из себя! Перед тобой черно-белые факты! Но мать не хотела, не могла поверить, что ее любимого интересует еще не оформившаяся девочка, а не она», - говорит Паддар.
:format(webp)/nginx/o/2020/02/10/12933991t1h5dbb.jpg)
Но труднее, чем работать с жертвой, это найти ее.
Ведущий следователь группы защиты детей Лыунаской префектуры Лийа Килп говорит, что для выявления ребенка, которого использовали, железных способов нет. Но если об этом больше говорить, больше людей найдет дорогу в полицию. Одним из намеков на то, что с ребенком что-то неладно, являются сексуальные игры, о существовании которых он знать еще не должен.
По словам Килп, использованный ребенок может вообще не понимать, что происходит. «У меня была одна девочка, которая с радостью рассказывала о разных сексуальных действиях. Она не понимала, что это неправильно», - говорит Килп.
Она объяснила, что чаще всего использование детей не сопряжено с насилием, ребенка приманивают и им манипулируют. В какой-то момент это может даже нравиться ребенку: «Обо мне заботятся, мною занимаются».
Килп подчеркивает, что взрослый, которому ребенок рассказывает о случившемся, не должен выказывать удивления или сочувствия, иначе у ребенка может возникнуть ощущение, что с ним произошло что-то очень страшное. Говорить нужно спокойно, словно речь идет о чем-то обыденном, например, о поездке или завтраке. В противном случае ребенок может замкнуться.
Паддар рассказала, как одна учительница во время допроса постоянно плакала. У девочки-жертвы все это давно было позади, отчим уже находился под стражей. Шел допрос. Паддар пришлось прерываться и успокаивать учительницу.
Тот, кто выслушивает ребенка, не должен ужасаться и его словам: «Если ребенок использует непристойные слова, – извините, «х…й» - то не нужно его поправлять, предлагать более приличные варианты. Нужно записать то, что сказали ребенку».
Если ребенку не хватает слов, на помощь приходят картинки.
«У меня была одна четырех-пятилетняя девочка, которой не хватало слов. Я взяла картинку, и девочка показала, как руку положили на половые органы и сказала: „Сюда, глубоко“», - рассказала Килп.
Прокурор говорит, что в работе с детьми есть три этапа.
Первый – выявление использованного ребенка. Тут, признала Килп, еще есть куда развиваться. Потом начинается следствие, которое, по ее словам, за последние 20 лет продвинулось в правильном направлении. И третий этап – последующее лечение.
Было и такое, когда использование длилось годами, каждую неделю, когда ребенок еще был маленьким. Килп рассказала об одном уголовном деле, когда занимавший высокую должность в государственном департаменте отчим годами насиловал падчериц. Одна из них забеременела и сделала аборт. Сейчас он сидит.
Что касается жертв, то преступление сексуального характера может нанести вред, последствия которого будут ощущаться еще очень долго.
Департамент социального страхования организует опорные группы для взрослых, переживших в детстве преступление сексуального характера. Чтобы в нее попасть, нужно позвонить на круглосуточный телефон кризисной помощи 116006.
:format(webp)/nginx/o/2020/02/10/12933995t1hca11.jpg)
Если раньше использованный в сексуальном плане ребенок должен был ходить по специалистам, то теперь ему помогают в одном месте – в Доме детей. Первое такое учреждение было создано в 2017 году в Таллинне, год спустя оно появилось в Тарту.
И руководитель Дома детей Анна Франк-Вирон обращает внимание на ту проблему, что матери или не видят, или не хотят видеть происходящего с их детьми. Она называет их ослепшими матерями.
- Обычно ребенок приходит с матерью. Дети из замещающего дома приходят с замещающей матерью, подростки часто приходят с подругой. Если возбуждено уголовное дело, законный представитель ребенка должен об этом знать и быть задействован. Некоторые дети просят ничего не говорить полиции и родителям, но тогда нам нужно им объяснить, почему это необходимо. Крайне важно объяснять. Ребенок должен понимать, почему нужно говорить об этих вещах.
- Кто-то приходит с бабушкой, или работником по защите детства из местного самоуправления. Даже если мать не хочет или не в состоянии признать, что педофил – это ее сожитель или даже родной отец ребенка, жизнь показала, что лучше всего ребенку прийти к нам с матерью.
- Происходит. Мы таких называем ослепшими матерями. Есть несколько форм слепоты. Есть такие, кто не понимает, что дома что-то происходит. Есть такие, кто знает, но не хочет выносить сор из избы, поскольку они зависят от мужей.
А еще есть такие, которых в детстве самих использовали. Они говорят, что теперь же с ними все в порядке, хотя их тоже использовали. Они, конечно, не называют это использованием.
У матерей, которые позже понимают, что у нас или у полицейских были основания подозревать неладное, возникают очень сложные чувства. Конечно, и угрызения совести: как я не заметила, почему он это сделал? С такими чувствами справиться непросто.
- Департамент социального страхования предлагает услугу помощи жертвам. Помощь предлагается как жертве, так и ее родственникам. Мать никого сама искать не должна, мы направляем ее. Услуга для потерпевших бесплатная.
- Часто одним из признаков является то, что меняется поведение ребенка. Например, если чудесный и живой ребенок становится грустным.
Интересно, что спортивные результаты ребенка могут скорее улучшиться, поскольку он начинает направлять свою ненависть на тренировки и больше вкладывает сил, чтобы забыть случившееся.
Кто-то на уроках ведет себя провокационно, но в действительности это может быть криком о помощи.
- Две трети обращающихся к нам – девочки. Большая часть из них – 9-15-летние. Среди обращающихся были и совсем маленькие дети, но чаще всего мы работаем с такими детьми, которые уже умеют говорить.
- Конечно. Их в действительности много. Поначалу мы собирали диагнозы, но потом прекратили, поскольку поняли, что это нам ни о чем не говорит. У меня был один ребенок с нарушением активности и внимания, который строил шалаши, и задействовал в комнате для допросов все, что мало-мальски для этого подходило. Он ползал повсюду, и как только речь заходила о чем-то серьезном, он не хотел говорить и пытался спрятаться.
Один ребенок с аутизмом встал за камерой, и мы сделали так, будто он меня снимает. Я спрашивала, он отвечал, так мы получили информацию.
Для меня номером один в плане благополучия ребенка является то, что, когда он мне обо всем этом рассказывает, ребенку должно быть хорошо.
Иногда полезно принести в комнату для допросов игрушки. Были случаи, когда ребенок не хочет рассказывать о пережитом, но то, как он играет, может о многом рассказать. Один раз ребенок играл с кукольным домиком, будто папа пришел домой, а бабушка в постели, и папа сразу пошел бить бабушку. И такая информация является ценной.
Дети с особыми потребностями, у которых очень низкий душевный уровень, или есть физические особые потребности, не попадают к нам, а мы не попадаем к ним.
Особо сложной ситуация становится, если ребенок не умеет говорить. У нас был случай, когда имелось очень сильное подозрение, что отец может использовать 12-летнего ребенка. Но он не говорил, мальчик общался только через пиктограммы. Теперь мы научились использовать пиктограммы для общения с детьми с особыми потребностями.
- Таких детей немного. С другой стороны, насчет тех, кто говорит, что соврал, может возникнуть обратно подозрение – вдруг, он врет сейчас? Вдруг кто-то им манипулирует, или ему угрожают, или он по горло сыт всеми этими процедурами... Ребенок может подумать, а вдруг его оставят в покое, если он скажет, что соврал.
- И таким истории были. Нам и полиции задним числом очень сложно расследовать такие случаи, которые произошли много лет назад и в отношении которых очень трудно теперь найти доказательства или о которых ребенок не говорит. Внутреннее чутье подсказывает, что тут не все в порядке, но доказать никак нельзя.
- Это миф. Есть дети с самыми разными историями. Это хорошо скрытое преступление, и чаще всего при сексуальном использовании не возникает повреждений, поскольку преступник не хочет сделать больно. Он хочет разделить любовь. Но это больная любовь. Поэтому-то сексуальное использование и трудно заметить, что ребенком манипулируют.
Ребенка нужно научить, что никто не должен касаться его тела без его разрешения.
/nginx/o/2019/06/17/12271776t1ha77d.jpg)