Рейн Рауд: бунт как лихорадка общества

Рейн Рауд. Фото: Rosita Raud

• Бунт - это симптом, а не болезнь
• Применение полицией силы в США по сути расистское
• Конфередерация и ЭССР
• Бунт как угроза здоровью общества

Волну антирасистских протестов в Соединенных Штатах можно в некотором смысле рассматривать как продолжение движения #MeToo против насилия по отношению к женщинам. Оба движения вызваны проблемами, с решением которых не справились специально созданные для этого институты, которые вместо того, чтобы обеспечить справедливость для более слабой стороны, напротив, дали преимущество более сильной. Однако оба движения вызывают вопрос, не стали ли они сами в своей борьбе причиной несправедливости (именно несправедливости, а не заслуженного наказания виновных, которых до этого не привлекли к ответственности), пишет в Postimees писатель и теоретик культуры Рейн Рауд.

Никто не имеет права на двойные стандарты, особенно те, кто против этих двойных стандартов борется. Кроме того, на вопрос, является ли расизм злом, утвердительно отвечает как консерватор, так и либерал. Консерватор не считает себя расистом («я не расист, но…»), даже если либерал не согласен с его утверждениями. Это противоречие стоит решать теоретически на уровне разумных дебатов, поскольку есть общая предпосылка: если расизм (или другая систематическая несправедливость) присутствует, то с ним нужно бороться.

Идеологическое противостояние начинается, однако, при ответе на другой вопрос: является ли оправданным бунт против общества, которое не соблюдает декларируемые принципы, если он сопряжен c насилием?

Можно ответить утвердительно - ведь по-другому ситуацию не изменить, попытки уже были. Можно ответить отрицательно - ведь в таком случае протестующий сам же нарушает те принципы, в несоблюдении которых обвиняет общество. Оба ответа логичны и рационально обоснованы, и выбор между ними можно сделать, видимо, руководствуясь только идеологическими соображениями.

Симптом, а не болезнь

Я часто вспоминаю противоречивую реакцию давней русской диссидентки Валерии Новодворской на акцию Pussy Riot в храме Христа Спасителя в Москве. По ее мнению, это было хулиганством, за которое следовало держать под стражей максимально в течение 15 дней, а не устраивать суд с идеологической подоплекой. С другой стороны, она осудила акцию и сказала, что непозволительно сравнивать членов группы Pussy Riot с «настоящими» политзаключенными, которые боролись против тоталитарного режима законными, но запрещенными тоталитарной властью методами. 

На практике, что уж таить, большая часть антипутинского движения в России выглядит как показанное в фильме «Житие Брайана» комик-группы «Монти Пайтон» политическое самоудовлетворение бесконечно дискутирующих деятелей Народного фронта Иудеи. Бесконечные резолюции, тексты, возникшие в результате яростных дискуссий, даже форумы с пламенными речами, обращенными друг к другу - по большей части просто сотрясание воздуха, которое на самом деле дает результат совершенно противоположный изначальной цели. Именно это создает иллюзию политического плюрализма и гласности, которые, однако, в России совершенно подавлены. Акция протеста Pussy Riot, конечно, ничего значительно не изменила, но все же разоблачила блеф общества, притворяющегося нормальным.

Почему важен этот пример? Он показывает, что иногда невозможно изменить систему, пользуясь средствами, принятыми в этой системе. В этом случае у людей, страдающих от несправедливости, есть только два варианта: примирение или восстание. И тогда сторонний наблюдатель уже не сможет объяснить протестующему, как правильно и неправильно бунтовать. Однако следует помнить, что бунт – это лишь симптом, а не болезнь. Это средство самоисцеления общества, к которому прибегают, когда другие способы уже не действуют.

В контексте движения Black Lives Matter часто цитируется известное высказывание Мартина Лютера Кинга-младшего: «Бунт – это язык тех, кого не слышат». Это не оправдывает насилие – Кинг был его принципиальным противником. Это является диагнозом ситуации, которая провоцирует бунт.  

Эта же идея получила дальнейшее развитие в работе по анализу бунта как явления (Хассо Крулл, Юлия Кристева): бунт - это «по существу возвращение общества к отправной точке договоренности, когда его принципы нужно вновь формулировать». В отношении #MeToo и Black Lives Matter проблема стоит еще острее: бунт - это реакция на отказ исполнения общественного договора, ответ на попытки замолчать наличие проблемы. Но если в случае #MeToo система могла еще как-то слово за слово объяснить сложностью и неоднозначностью ситуаций свое нежелание восстановить справедливость в отношении преследуемых женщин, то в случае, когда жестокое убийство, совершенное полицейским, было снято на камеру, это уже невозможно.

Очевидно, что полиция в США по-разному относится к людям с разным цветом кожи. В январе текущего года данная проблема поднималась в дискуссионной статье ведущего американского журнала для публикации научных исследований PNAS «Невооруженные молодые люди без склонности к самоубийству, погибшие в результате превышения полицейскими своих полномочий, в 13 раз чаще являются темнокожими» (нельзя не отметить, что 3 июня в Postimees отреферировали эту статью следующим высказыванием: «Исследования показывают, что применение силы полицией в США не связано с расистскими предубеждениями»).    

Конечно, эстонским расистам нравится очернять Джорджа Флойда, ставшего центральной фигурой нынешних протестов: «Он был закоренелым рецидивистом, который оказывал сопротивление полиции». Однако уже неважно, действительно ли это так, поскольку, когда Флойда убивали, он был безоружен и находился под контролем полицейских. Однако они не последовали закону, согласно которому должны были взять его под стражу. Преступники должны быть привлечены к ответственности системой, созданной для этой цели. Полицейские пренебрегли этим принципом и вышли из системы, таким образом, они сами стали преступниками. Если система отказывается это замечать, значит, она на стороне преступников, и является противоположностью самой себе. Протест против такой системы является по своей сути исполнением обязанностей этой системы другими средствами.          

Вообще это своеобразное медиа-политическое стечение обстоятельств, что именно умерший перед камерой Флойд стал символом несправедливости, а не, например, Бреона Тейлор, 26-летняя афроамериканка, техник скорой помощи. 12 марта текущего года в ее квартиру без предупреждения и предъявления удостоверений ворвались полицейские, Бреона была ими убита в результате неоднократных выстрелов в упор. (Партнер Тейлор принял полицейских за грабителей и попытался в соответствии с правилами правого мировоззрения защитить свой дом, применив оружие. Его допрашивали, но обвинения не предъявили.) До сих пор ни один из замешанных в убийстве полицейских не арестован. Это обстоятельство противоречит принципам, которые провозглашает демократическое государство. Поэтому протест против такой ситуации является попыткой самоисцеления общества. Бунт - это лихорадка.

Когда морс на детском празднике забродил     

С одной стороны, лихорадка помогает организму справиться с опасными бактериями и вирусами. С другой стороны, она же может вызывать бредовые состояния и при долгосрочном воздействии представлять опасность для жизни пациента. Конечно, я не считаю, что громящий магазины во время уличных беспорядков люмпен идеологически на стороне протестующих. По всей видимости, такие люди вышли бы на улицы и под противоположными лозунгами, например, устроить тот самый «более чем детский праздник», которым год назад угрожал людям по радио Мартин Хельме на случай, если его семью не пустят в правительство. Также можно припомнить один случай из соседней страны, когда студентки, подвергшиеся насилию, могли на одном сайте анонимно доносить на преподавателей, пока не обнаружилось, что некоторые появившиеся там жалобы могли быть творчеством завидовавших коллег.  

Вопрос, по моему мнению, в том, где проходит та граница, за которой лихорадка помогает восстановиться обществу или усугубляет болезнь. Я сам вырос в пространстве, полном антагонистических символов, и хорошо понимаю, что может чувствовать темнокожий человек при виде флага конфедерации - примерно то же, что чувствовал бы я, если бы кто-то где-то сейчас вывесил флаг Эстонской ССР. И еще нам не нравится, что так называемая Эстляндская трудовая коммуна продолжает жить в названиях улиц Нарвы. Я не считаю варварством снос памятников разбогатевшим на рабстве плутократам, так же как и изъятие из публичного пространства памятников Ленину. В отношении Черчилля это, однако, не работает – что с того, что у него в свое время были взгляды, которые он сейчас, возможно, не разделял бы…  

Что касается произведений искусства, отражающих стереотипы своего времени – например, фильм «Унесенные ветром» - это еще более сложная тема. Сопровождать произведение руководством по тому, как его следует правильно понимать, является, по моему мнению, излишним покровительством. Однако такое происходит, когда культура оказывается под властью рыночных сил. Ведь ясно, что тот же Netflix или HBO ограничивает доступность своего контента не из побуждений совести, а в страхе потерять зрителей, другими словами, подчиняется диктату рынка. Итак, если верить в невидимую руку рынка, все как будто бы в порядке?

В известном смысле логично, что рынок реагирует подобным образом. Канон культурных текстов отражает в значительной степени общественное понимание нормального. Например, в Эстонии никому не пришло в голову изъять из обращения фильм, снятый по повести Ганса Леберехта «Свет в Коорди» (в главной роли Георг Отс), потому что его и так никто не смотрит. Поэтому нет никакой опасности, что он может формировать общественное мировоззрение. Однако ведутся, например, разговоры о том, что следовало бы ограничить доступ к российским телеканалам – правда, в Эстонии такая точка зрения встречается реже, чем в соседних государствах. Это по сути один из методов трансформации медиапространства с идеологической точки зрения, такой же, как ограничение распространения старых фильмов, отражающих наивным образом расистские стереотипы.   

Медиарынок США, который отражает изменившееся понятие нормального, не собирается мириться с тем, что идеология прошлого пытается себя увековечить подобным образом, так же, как мы здесь обеспокоены распространением нарративов, которые прославляют завоевания Красной армии. Получается, мы сами думаем таким образом? В свете данного обстоятельства становится очевидным, что люди, считающиеся великими по стандартам прошлого, в нынешнем контексте таковыми не являются.    

Впрочем, я сам по-прежнему считаю, что творчество человека нужно отделять от его личности, даже если невозможно его отделить от самой эпохи, когда произведение было создано. «Дюймовочка» и «Стойкий оловянный солдатик» помогают развить в детях лучшие качества, независимо от того, что у их автора Ханса Кристиана Андерсена была зависимость от мастурбации и склонность к педофилии. Иммануил Кант мог в своих лекциях по географии рассматривать расистские стереотипы своей эпохи как научные, однако именно он сформулировал те этические принципы, на которые опирается антирасистское мировоззрение.

И так далее. Достижения не могут оправдать заблуждения, ошибки, слабости и в особенности преступления, но если мы будем требовать от авторов всего интеллектуального наследия ничем не запятнанной моральной чистоты, отвечающей к тому же всем современным стандартам, то останется от него совсем немного. Скорее разумно принять, что человек – это сложное и противоречивое существо. Вместо того, чтобы замалчивать проблемы прошлого, нужно их переосмыслить, чтобы проблемы нашей эпохи стали более очевидными, и чтобы была возможность предотвратить их в будущем.