Cообщи

Кадриоргу — 302 года: «Судьбу исторических парков всегда решают политики»

Директор Кадриоргского художественного музея Александра Мурре и заведующий парком Айн Ярве. Фото: Rus.Postimees
Copy

Приближается важная для Эстонии дата — 22 июля парк Кадриорг отметит свое 302-летие. В преддверии торжественного дня директор Кадриоргского художественного музея Александра Мурре и заведующий парком Айн Ярве рассказали Rus.Postimees о реставрации произведений искусства, истории появления японского сада, планах на ближайший год и многом другом.

Как отметила директор музея, Кадриоргу повезло: нечасто известна точная дата основания старинных мест и не всегда понятно, к чему приурочить дату, но, к счастью для историков, в походных дневниках Петра I значатся все шаги, предпринимавшиеся царем. Благодаря им потомки узнали, что именно 22 июля 1718 года в роще близ Ревеля его величество и архитектор Николо Микетти разметили границы фундамента и парка.

Взгляд в петровскую эпоху

— В каком году было полностью завершено строительство Кадриорга?

— Дворец построили в общих чертах к 27-му году, к моменту кончины Екатерины I, но не в том виде, в каком он был задуман. Екатерина I издала указ закончить начатые по Екатериненталю работы, а новых не начинать, и парк был решен лишь наполовину. В нижнем саду должно было быть много фонтанов, успели сделать только один. В верхнем саду было задумано четыре фонтана, сделали два. В реальности создали для Петра три больших фонтана и восемь маленьких маскаронов (вид скульптурного украшения здания в форме головы человека или животного анфас), которые сейчас восстановлены.

Цветочный сад был разбит, и ко второй половине 20-х годов дворец был в принципе готов. Здесь не было мебели, потому что в то время путешествовали вместе с мебелью, и к приезду Елизаветы Петровны в 1746 году все отделочные работы были завершены. Не потому, что до того не успевали: просто не было надобности — сюда никто не приезжал. А вот к 1746 году обили шелком стены, сделали внутреннюю отделку, мебель позаимствовали из городских домов и усадеб местного дворянства. Сама Елизавета тоже ездила с мебелью, как тогда было принято. С этого момента начинается более активное использование дворца.

В этом году нам важно акцентировать, что музей 200 лет был летней резиденцией,  дворцом, в котором отдыхали (у простых смертных это дача). С 1921 года дворец становится музеем, и это уже совсем другая история, совсем другое использование. Дворец — для узкого круга, музей — публичное место. В начале, в 1920-х годах, дворец было сложно адаптировать под нужды музея. В летнем дворце зимой все время холодно: он отапливается, но не держит тепло.

В 1921 году, во время Эстонской Республики, здесь размещается музей: сложности с отоплением, климатом, влажно, холодно. Затем в 1930-х годах здесь находится уже резиденция президента и здание приводится в порядок, а с 1946 года дворец вновь превращается в музей. В советское время, до 1992 года, это было главное здание Художественного музея. С 50-х годов экспонировались алтари (в банкетном зале стояла «Пляска смерти»), в парадном зале висели большие портреты, картины Келлера, которые сейчас находятся в музее KUMU... То есть все-все находилось в этом маленьком дворце. Ясной и явной была необходимость расширения территории музея.

Когда в начале 1990-х дворец совершенно амортизировался плюс прорвало трубы центрального отопления и горячая вода хлынула в залы — это было в технических, к счастью, помещениях, то есть в цокольном этаже, — стало ясно, что эти трубы больше не выдержат. Музей эвакуируется. 1992 год — это разруха, трудности, бедность. Единственным плюсом был тот факт, что к концу советского времени была построена Национальная библиотека, и Дом рыцарства, где она раньше располагалась, стоял пустым. КГБ выехало, его здание тоже было пустым. Поэтому хранилища выехали в здания КГБ в Старом городе, а в Доме рыцарства временно разместились экспонаты художественного музея.

Запускается проект, в результате которого был создан KUMU, туда переехало все эстонское и современное искусство. А дворец был отведен под зарубежное искусство — европейское и русское. Эту часть общей коллекции художественного музея отбирают и помещают в отреставрированный и оснащенный по последнему слову музейной техники дворец. 22 июля 2000 года состоялось открытие.

Тогда, в 2000 году, наш музей был единственным оснащенным современным музеем. Здесь была и до сих пор есть система искусственного климата, поддерживающая постоянную влажность и температурный режим, который требуется для картин. Это первое и обязательное условие и возможность для создания выставок вне своей коллекции. Если ты хочешь взять у кого-то произведение на выставку, то обязательно предъявляются строгие требования к технической стороне, к сигнализации, к пожарной безопасности, к климатическому контролю, поэтому энергетические затраты дворца очень большие: летом, в жару, мы остужаем и подсушиваем воздух, зимой, наоборот, увлажняем и отапливаем.

— Как принимают чужие произведения искусства?

— Мы, конечно, сами запрашиваем. Музей имеет свою выставочную политику, у нас есть направления, которые мы хотим прорабатывать. Например, у нас есть небольшая коллекция итальянской живописи, но, чтобы ее исследовать, надо сопоставлять картины с другими образцами тех же художников, а нам их негде взять. Можем взять только на выставку, поэтому у нас была выставка «Итальянские художники из прибалтийских коллекций». Мы готовим новую выставку, где-то к 2023-24 году, посвященную караваджизму. У нас есть три картины, которые хотелось бы представить, но их надо представить на фоне самого явления. Мы привезем из Италии художников-караваджистов, надеемся, одна-две картины будут Караваджо, другие — его последователей, художников, работавших в этом стиле. Это наша программа, мы хотим исследовать своих караваджистов, поэтому должны сделать такую выставку.

Музей Турина с нами сотрудничает и помогает в общении с другими итальянскими музеями; здесь, как всегда, личные контакты очень важны. Директор Туринского музея, увидев выставку Конрада Мяги в Риме, которая была там популярна, подумал, что им тоже хотелось бы эту выставку, завязался контакт, и теперь музей Турина и художественный музей Эстонии — друзья на личном уровне, с чудесными дружескими отношениями и готовностью сотрудничать. Туда съездила наша выставка, и мы будем сотрудничать в подготовке выставки караваджизма. Нас знакомят уже с другими музеями, потому что формально можно, конечно, послать запрос, написать, например, в Лувр, что нужна такая-то картина, пожалуйста, пришлите, но не факт, что они ответят.

Запрос рассматривается, и если ответ положительный, картину обследует на месте, делают анализ ее состояния, страхуют, упаковывают, привозят и делают выставку. Их перевозят в специальных грузовых треках, оснащенных климатическими установками, груз находится на подвесных рессорах, и его не трясет. Он внутри в капсуле, подвешенный. Некоторые картины нельзя везти морем, другие — в самолете.

История тысячи картин

— Когда в 20-е годы прошлого века дворец превратился в музей, как здесь появились картины?

— При русских царях здесь, во дворце, не было художественной коллекции. Были лишь три картины — парадные портреты дочерей Николая I, их привезли сюда в середине XIX века. Плюс еще один портрет Екатерины II, но коллекции у Романовых здесь не было, музей въехал в пустой дворец. Откуда действительно художественный музей Эстонии получил европейские старинные картины? Во-первых, это наследие прибалтийских немцев, картины из бывших коллекций. После земельной реформы 1920-го года, когда они лишились земли, которая была национализирована, они продавали свое имущество или дарили картины перед отъездом, если, допустим, уезжали в Германию на постоянное жительство. Некоторые вещи нельзя было вывозить, и они дарились музею.

Другая часть коллекции пришла к нам в конце 1920-х годов из России, она была закуплена эстонским правительством с целью перепродать на Западе, но, к счастью, эту коллекцию — почти 90 картин — оставили в Эстонии. В советской России очень много художественных ценностей продавалось на Запад и внутри страны.

Так к нам попали две картины из эрмитажного собрания, которые когда-то были в императорском Эрмитаже. Они были приобретены Екатериной II, затем находились во дворце в Стрельне, оттуда были списаны на продажу и привезены сюда, в Эстонию. Например, портрет княгини Дашковой, который в 1905 году был представлен на выставке, организованной Дягилевым, затем в России считался утраченным. Но он не был утрачен, а находится у нас в музее. Потом, в советское время, делались закупки, в частности, в последние годы сталинского периода — в то время было принято, что центральные музеи Советского союза делятся с провинциальными музеями.

По такому распределению в 1949-51 годах мы получали распределения музейных фондов, и в наш музей поступило множество произведений искусства. Там, конечно, есть картины такого рода: Сталин и Ворошилов на фронте, сын полка или герой труда Казахской республики... Они редко экспонируются, скажем так. Но есть среди них и прекрасные ценные картины, например, три картины Петрова-Водкина, у них бывшие инвентарные номера Государственного Русского музея. Порядка сорока произведений в собрании западно-европейской живописи находится по такому распределению.

Итого наше собрание русского и европейского искусства составляет чуть более тысячи картин, включающее также порядка двухсот икон, — из местных храмов, и те, что были арестованы таможней за нелегальный вывоз и были переданы в наш музей. Также у нас около двухсот скульптур, около трех тысяч графических листов и собрание прикладного искусства: фарфор, стекло, мебель, которые также имеют разное происхождение (с местных мыз, из России, многое закуплено во времена Эстонской Республики в советской России).

Все зависит от диагноза больного

— Как проходит реставрация картин? Занимается ли этим сам музей или привлекает сторонних экспертов?

— И так, и так. Художественный музей Эстонии имеет большую реставрационную мастерскую, она находится в KUMU, на верхнем этаже административного корпуса, под нее целый этаж отведен. У нас в штате есть реставраторы живописи, графики и скульптуры, а мебель и фарфор мы реставрируем в реставрационных мастерских «Канут», которые обслуживают все музеи Эстонии. Картины реставрируются по-разному, в зависимости от диагноза больного. Часто потому, что картина покрывается натуральным лаком — а он состоит из смол, которые со временем темнеют, впитывают грязь, желтеют — через некоторое время надо этот слой лака чистить, сделать потоньше и подновить картину.

Иногда на картине живого места почти нет, но если снять эти старые слои, внизу для современной реставрационной технологии оказывается очень хорошая сохранность. Авторский слой и реставрационное вмешательство сделаны немного разными красками, и они стареют по-разному. Когда их нанесли, они были идентичны, все было гармонично, а потом химический состав одной краски стареет одним образом, а другой — другим, и получаются вот такие пятна.

Фото статьи
Фото: Rus.Postimees

— Недавно в Испании было два нашумевших случая, когда шедевры живописи восстанавливали любители. Приходится ли нашим реставраторам сталкиваться с подобным?

— Это, мне кажется, какой-то мистер Бин. Я такого не видела. Мы вот столкнулись с тем, что нам подарили картины, которые находились в США в коллекции потомка семейства Штакельбергов. По старым фотографиям, которые они прислали, — прекрасные картины. Я очень радовалась и уже готовила место в постоянной экспозиции. Когда эти картины привезли, то оказалось: они решили, что не стоит давать музею старые картины, надо их отреставрировать, и отдали мастеру, который на оборотную сторону холста прикрепил пленку и вакуумом присосал к холсту. Живопись создается послойно, нижние слои, потом более плотной краской крупные формы, тонкими-тонкими жидкими красками верхние слои и тогда нижние слои через верхние просвечиваются и создается объем, вот такая иллюзия. Ты смотришь — это же холст, а видишь в глубину, видишь объем предмета. А там этой техникой вакуумного стола были вжаты все слои в один и картина стала плоской, как будто ее фотография. Теперь они у нас в хранилище, их невозможно показывать, три картины испорчены, их можно считать картинами в прошедшем времени.

— Как жил музей во время пандемии и что изменилось за это время?

— Музей стоял закрытый, мы проводили внутренние работы, чистили паркет, мыли окна, покрасили пару помещений, которые давно требовали такого косметического ремонта, отдал ив реставрацию пару картин. Конечно же, сотрудники работали онлайн. Мы проводили виртуальные экскурсии, сделали цифровой музейный урок для школ. И, конечно, у нас в музее полетели все выставочные планы, потому что в апреле должна была открыться большая выставка «От Мемлинга до Рубенса», которую мы не смогли открыть, но она откроется в апреле следующего года — к счастью, удалось перенести. Конечно, виртуальные музеи — это, может быть, хорошо, но это никак не заменяет реального контакта с произведениями, как запись не заменяет реальной возможности послушать живую музыку. Мы, как все, жили в режиме ажиотажа и увлечения кризисом, играли в какую-то свою жизнь, и во всем этом присутствовала какая-то искусственность, ненормальность.

— Какие у музея планы на ближайшие полгода-год?

— Летом мы ждем посетителей, чтобы знакомиться с достоинствами нашей постоянной экспозиции, сейчас большой выставки нет, а осенью, если все границы не закроются снова, то с 26 сентября по 28 февраля будет открыта выставка «Всегда рядом. Кошки и собаки в искусстве XVI–XIX веков». Мы привезем картины из Государственного Эрмитажа, из финской национальной галереи и из разных эстонских собраний, а затем, с 23 апреля, будет открыта выставка «От Мемлинга до Рубенса. Золотой век Фландрии». Весь второй этаж Кадриоргского дворца будет отведен под полотна мастеров XV-XVII веков — Ван Дейка, Рубенса, Мемлинга, Йорданса. Очень красивые хорошие работы; это, наверное, крупнейшее частное собрание в Бельгии. Затем в планах в конце следующего года портретная выставка в сотрудничестве с Русским музеем. Из России привезем картины прибалтийских немцев, работавших в николаевскую эпоху в Петербурге.

Хранитель парка

— Какая у вас роль в Кадриорге?

Айн Ярве: В русских парках есть очень хорошее название должности — хранитель парка. Если перевести на эстонский, звучит не так хорошо, но я все-таки думаю, что я хранитель парка, поскольку, как мы с Александрой уже несколько лет подряд понимаем, Кадриорг — действительно уникальный в Эстонии комплекс, это парк-музей. Тут два понятия: в парке очень много музеев и в то же время сам парк  — музей. За маленькую прогулку можно увидеть четыре разных этапа в развитии парка. 

С XVIII столетия — регулярный стиль, это сегодня относится к Цветочному саду, XIX век — ландшафтный дизайн, это наши луга, XX век — это романтизм. В романтизме все позволено: очень много красок, бутафории, скульптур, фонтаны — что угодно. И, конечно, самая людная часть парка — это японский сад, XXI век. Так что в одном маленьком парке — четыре разных века. Форма должна остаться, а все, что внутри формы, новое поколение садовников может менять. Сейчас мы стоим в розарии, но первоначально здесь был альпинарий. Сегодня — розарий, и мы по этому поводу не переживаем, это историки переживают, почему не альпинарий. Длина жизни розария — 20 лет, этому розарию уже 15, и если мы решим, что альпинарий вернется, то розарий уйдет.

— Есть вероятность, что такое решение будет принято в ближайшие годы?

А. Я.: Нет.

Александра Мурре: Я думаю, все уже сроднились с розарием, потому что розы можно посмотреть в ботаническом саду, но они там распределены по видам, это как энциклопедию смотреть, а здесь они как картина: в нормальном саду растут и в то же время можно любоваться красотой разных сортов. Я думаю, как в XVIII веке и потом в XIX Кадриоргский парк был образцом, на который местные создатели усадебных парков оглядывались и формы которого заимствовали, так и сейчас многие садовники смотрят названия сортов в памятке Кадриоргского розария. Это образец вкуса, образец садового искусства.

— Как родилась идея разбить японский сад?

А. Я.: Эта мысль пришла от нужд самой жизни, поскольку, когда мы начали восстанавливать красоту и разные периоды парка в 1992 году, мы сначала немножко боялись, такого опыта ведь раньше не было, в школах нас тоже не учили, как обращаться с историческим парком. Мы сделали первую свою работу — это был Северо-западный пруд, где сегодня японский сад, — и были очень довольны, поскольку то, что там посадили садовники, прекрасно смотрится и сегодня. Дворец был закрыт на ремонт, и у нас появилась возможность сначала восстановить две аллеи, Лебединый пруд и потом уже розарий, Молодежный парк и так далее.

Завершающим аккордом всех этих работ в 2000 году стало открытие Цветочного сада и Кадриоргского дворца. Мы получили большой вау-эффект, поскольку в 1992 году был экономический спад, смена и власти, и системы. Понятно, что у государства свои проблемы, у новой мэрии свои проблемы, у публики свои проблемы, так что мы смогли спокойно тут работать. И в 2000 году публика пришла и вновь открыла Кадриорг, как в истории несколько раз уже бывало.

И мы поняли, что эта часть — всего лишь 16 гектаров, которые слишком много эксплуатируют, и как раз к тому времени Северо-западный пруд уже стал амортизированным и мы захотели сделать и что-то свое. Садовники ведь тоже как художники: хотят что-то подарить или оставить какой-то след.

Мы пошли в Японское посольство и сказали, что сами сделаем планы и эскизы, и попросили по возможности отправить их в Японию, чтобы просмотрели специалисты. Конечно, посол засмеялся, но это был действительно счастливый случай: главный хранитель голландских и английских японских садов Масао Соне как раз был в Голландии, у него было время, он приехал в Таллинн и влюбился в Кадриорг. Так девять лет назад, в 2011 году, мы открыли японский сад. Это не нарушает правила исторических парков и садов, поскольку мы полностью сохранили облик, который был там в 1935 году в стиле романтизма и выбрали самый легкий вид японского сада — природный. В одном саду сделали как будто два — в стиле романтизма и японский сад, он действительно японский, а не сад в стиле японского сада, как мы хотели сначала.

— Есть в планах разбить новый сад в Кадриорге?

А. Я.: У нас много планов, и Александра поддерживает их все. Самый большой вопрос ждет решения — это исторический петровский овощной сад, который был около Домика Петра I. Сегодня это между Домиком Петра и канцелярией президента. Там был разбит декоративный сад в барочном стиле, где выращивали овощи. Мы 20 лет ждем, что будет с садом перед дворцом, называем его нижним садом. И как мы с Александрой знаем, ни публика, ни специалисты не решают судьбу исторических парков, это решение всегда принимают политики. И мы надеемся, что наши политики скоро примут для Кадриорга правильное решение о необходимости восстановления исторического сада.

— Какова вероятность, что в Кадриорге снова появится овощной сад?

А. М.: Появится точно, это вопрос времени. В Домик Петра мы входим через заднюю дверь, теперь она передняя, но чтобы его акцентировать, нужен ландшафт, соответствующий ему. Невысокие березы заслоняют дом и сыплют листву на черепичную крышу, которая гниет. Время меняется, но все исторические формы оправданны: никто в здравом уме не будет сажать высокое дерево рядом со зданием с черепичной крышей.

Дворцовый комплекс представляет собой неразрывную связь ландшафтной части и архитектурной, то есть парк и дворец — это одна система. Сейчас мы имеем парк и музей во дворце, но в общем-то это одно и то же, это одно тело, которым сейчас управляют из разных пунктов, но с Айном Ярве мы так тесно и дружно работаем, сотрудничаем, потому что не можем разорвать это единство.

Внутренняя функция дворца изменилась — это уже не дворец, это музей, это отдельная история, но его внешний вид, его вписанность в ландшафт и нижний сад должны быть как бы подходом. Как задумывался барочный сад: когда гость приходит, он находится среди зелени, видит прямую аллею, которая разделяется на разные ответвления и когда подходит к дворцу, то он открывается во всем своем великолепии. Гость движется дальше и оказывается в райских кущах Цветочного сада. То, что у нас перед дворцом сейчас высокие деревья посажены невпопад и дворец внезапно показывается из чащи деревьев, это неправильный подход к этому уникальному месту. У нас в Эстонии один барочный дворец, больше нет, поэтому хотелось бы, конечно, чтобы весь этот комплекс был воссоздан так, как он задумывался.

Читайте нас в Telegram! Чтобы найти наш канал, в строке поиска введите ruspostimees или просто перейдите по ссылке!

Наверх