Медсестра: в Эстонии плохие условия для умирающих, а эвтаназия – это отказ от хороших условий

Пустая больничная койка. Фото иллюстративное. Фото: Shutterstock

Медицинский сотрудник Дина Пильдер, сутками ухаживающая за неизлечимыми больными Эстонии, поделилась историями ушедших из жизни путем эвтаназии бельгийцев и объяснила, благодаря какому отношению персонала и государства пациенты даже не задумываются о смертельном уколе.

– Каждый день вы видите большое количество умирающих или находящихся в тяжелом состоянии пациентов. Эвтаназия в Эстонии сейчас не узаконена. Как вы считаете, должны ли безнадежно больные иметь доступ к такому уходу из жизни? 

Медсестра Дина Пильдер Фото: личный архив

– Вопрос о том, должны ли пациенты иметь доступ к добровольному уходу из жизни, стоять не должен. Те, в чьих силах легализовать эвтаназию, никогда не были в ситуации, в которой находится неизлечимо больной, и не вправе за него решать. Нельзя ограничивать человека в том, что он хочет сделать с собой, со своей судьбой и жизнью близких людей. В Эстонии не хотят заниматься этой темой, но когда-нибудь все равно придется, потому что эвтаназия должна быть легализована на законодательном уровне. Чтобы добиться этого, нужно, конечно, провести огромную работу. Однако сейчас даже медицинское сообщество не готово к такому шагу, не говоря уже о политиках и обществе. 

– Когда вы были на спецкурсе для студентов-медиков в Бельгии, стране, где эвтаназия узаконена с 2002 года, вы разговаривали с родственниками людей, умерших с помощью ассистирующего медика. Были ли согласны близкие пациентов с их решением? Не жалеют ли они сейчас о таком выборе члена семьи? 

– Короткий, но интенсивный курс в Бельгии заставил меня переосмыслить систему добровольного ухода больных из жизни. Присутствовавшая на курсе бельгийка рассказала о кончине своего отца. Он умирал от рака, от огромной опухоли в животе, которая стремительно росла и мешала ему дышать и двигаться. Сил для борьбы с онкологией не осталось, и он захотел уйти из жизни путем эвтаназии. Получилось только с третьей попытки, ведь это длинный путь. Нельзя сегодня решиться, а завтра получить смертельную инъекцию. Чаще всего процесс подготовки занимает около года: нужно собрать очень много информации. К решению прервать жизнь должен прийти сам больной, но без согласия его родственников и лечащего врача это невозможно. Конечно, мнение пациента будет решающим, но в правильности и обоснованности выбора должны быть уверены все участники этого процесса. 

Мы были в одном из отделений госпиталя в Генте, где оказывают медицинскую помощь, облегчающую страдания больного на протяжении всего периода болезни до его смерти. Они живут там по особой системе: их отделение вообще не выглядит как больница и врачи туда приходят только для того, чтобы подобрать схемы обезболивания. Суть в том, что сначала подбирается максимально хороший уход за пациентом. Сотрудники заточены на то, чтобы помочь им в последние месяцы и дни пациентов почувствовать жизнь, избавить их от дискомфорта, связанного с его заболеванием,  – именно на это нацелена вся система. У человека появляется возможность быть ухоженным, не чувствовать боли и общаться с дорогими и интересными ему людьми, чувствовать себя личностью. 

Я видела, как дети плавают в бассейне с медицинским дыхательным аппаратом. Все это в мире уже есть, главное  – не полениться, и у нас будет то же самое. И когда при всех вспомогательных средствах и созданных условиях человек все равно считает, что его качество жизни низко, и не хочет того предстоящего накопления симптомов и ухудшения самочувствия, а хочет уйти из жизни вовремя, еще настоящим мыслящим человеком, ему дают попрощаться с родными, закончить все необходимые дела. Эвтаназия дает возможность выбрать время для ухода из жизни самому, подготовиться к нему и подготовить своих близких и получить помощь других людей. 

– Какие истории об уходе из жизни бельгийцев оставили след в вашей памяти? Охотно ли добровольно уходящие и их близкие рассказывают о причинах такого решения?

– Признание женщины, отец которой ушел из жизни с помощью ассистирования медика с третьей попытки, произвели на меня неизгладимое впечатление. Она сказала, что, вспоминая кончину своей мамы и мучения, которые той пришлось терпеть перед смертью, жалеет о том, что у ее мамы не было возможности выбора ухода из жизни. Сейчас она вспоминает папу с очень светлым чувством. Перед тем, как решиться на инъекцию, он сказал: «Я хочу еще раз увидеть море», - и они отвезли его туда. Они успели попрощаться, наговориться, поплакать. Отец успел сказать все, что хотел: кто кому что должен, кто что заберет и чем займется после его смерти. Увидел внуков и правнуков перед уходом. Вся семья была к этому готова. 

Мы смотрели документальный фильм о 17-летней девушке с депрессией. Она была абсолютно здорова физически. Фильм начинался со слов «если вы смотрите это, то меня уже нет в живых». У нее были друзья, прекрасная мама, простая жизнь. Эвтаназия для людей с психическими проблемами разрешена только в двух-трех странах мира, в том числе в Бельгии. Людям трудно понять, как не безнадежно больным физически разрешено уходить из жизни. У нее были невыносимые душевные страдания, и она выбрала достойный уход из жизни. Не так, как это делают у нас в Эстонии  – путем самоубийства. У нас есть такие случаи, и нет смысла этого скрывать. Она ушла из жизни, самостоятельно проглотив таблетку со смертельным составом. Ей не вводил инъекцию медик. Такой вариант эвтаназии тоже бывает: пациент в присутствии доктора и членов семьи принимает «лекарство», и затем врач констатирует смерть. 

Мы разговаривали также со знакомыми одной женщины, страдавшей очень сильной формой депрессии на протяжении восьми лет. У нее была семья: муж, дети, но постоянно ей было горько, больно, тоскливо. Были испробованы все методы для профилактики  – для улучшения состояния она согласилась даже на процедуру электрического шока, но и это не помогло. Со слов знакомых, у семьи осталась только светлая память о маме и жене, потому что они знали, что сделали все возможное, и отнеслись к ее выбору с уважением. Она не хотела больше мучить себя и других. Актом любви этой семьи было позволить сделать женщине так, как она хочет. 

«Все эти истории об эвтаназии они не столько про умирание, сколько про любовь»,  – считает медсестра Дина Пильдер.

– А таких людей, выбравших эвтаназию, в Бельгии вообще много? 

– Это единичные случаи. В Бельгии такие процедуры происходят не каждый месяц. Порой случается то, что в медицине называют “законом парных случаев”, когда на одной неделе уходят добровольно из жизни два пациента, а потом два месяца ни одного случая. Закономерности в этом нет. Думаю, в Эстонии путем эвтаназии люди уходили бы из жизни не чаще раза в год  – у нас маленькая страна. 

– Религия преимущественно смотрит на добровольный уход из жизни отрицательно. Вам приходилось обсуждать эту тему с представителями церкви? Вы сами верующий человек?

– Нет, я не верю в бога. Как бы мне ни хотелось  – не получается. Я стою больше на материальных позициях. Когда я ехала в Бельгию на обучающий курс, я была уверена в том, что вопрос эвтаназии очень сильно связан с религией. Если вера будет не прямо определяющим фактором для выбора такого ухода из жизни, то одним из постулатов. Я присутствовала во время дискуссии на эту тему студентов-медиков из разных стран. Там были представители довольно религиозных стран: Чехии, Португалии, США. Для меня было удивительно услышать, как молодой человек из Чехии сказал: «Удивительно, в теме эвтаназии абсолютно не важно  – верующий ты человек или нет. Это вопрос выбора, а не религии». Я разговаривала с женщиной-капелланом госпиталя в Бельгии, и она сказала, что эвтаназия никак не относится к религии. Это личное дело каждого. Если пациент религиозен и считает, что добровольный уход из жизни идет вразрез с его религиозными убеждениями, то он сам не станет выбирать эвтаназию.  

Капеллан  – мультирелигиозный священник, связанный обетом молчания в отношении любого разговора с пациентом. Он стремится помочь укрепить его душевное здоровье и является полноправным членом медицинского коллектива.

– Что думают эстонские неизлечимые пациенты об эвтаназии? Вам приходилось обсуждать с ними эту тему?

– Нет, никогда. В больнице это невозможно в принципе. Иногда люди говорят «Я сейчас умру», но это преувеличение и минутные эмоции. Они не хотят умирать, просто в конкретный момент им становится очень плохо. Например, пациент может сказать, что умирает из-за повышающегося давления. Ему дается быстродействующее лекарство, и он больше не говорит, что сейчас умрет. 

– Смогли бы вы сами ввести смертельную инъекцию пациенту? Критики легализации утверждают, что для врача это может быть неприемлемо, поскольку он не хочет быть палачом.

– Однозначно, это может быть неприемлемо. Некоторые гинекологи, например, принципиально против абортов и не соглашаются проводить операцию. Врачи, как и пациенты, не должны делать ничего против своей воли. Думаю, что смогла бы. Ведь смертельную инъекцию вводит не доктор, а именно медсестра. Врач присутствует при том, как медсестра сначала готовит инъекцию в процедурной комнате, а потом вводит ее пациенту. Конечно, это огромная эмоциональная нагрузка на сотрудника, и после такой процедуры медсестре дается несколько дней на восстановление. Медсестры соглашаются ввести инъекцию опять же именно из-за любви. Они знают, что будет с пациентом дальше. Грубое сравнение, но ветеринары усыпляют животных именно из милосердия. Они не хотят, чтобы зверек и его владелец страдали. Ветеринары не делают эвтаназию механически, после операции они плачут. 

– Около десяти стран мира узаконили эвтаназию. Эстония по мировым меркам достаточно прогрессивна, либеральна, нерелигиозна, в чем же главная причина того, что у нас эвтаназия до сих пор не легализована? 

– До тех пор пока у пациентов домов по уходу в Эстонии не будет хороших условий для проживания последних дней и месяцев своей жизни, говорить о легализации эвтаназии в стране бессмысленно. Нужно начинать с домов по уходу  – тогда у безнадежно больных будет выбор: дожить остаток дней в этом мире, чувствуя заботу персонала и государства, или сделать выбор в пользу добровольной смерти.