/nginx/o/2020/08/14/13273726t1h7685.jpg)
Спецкор "Медузы" Максим Солопов, который пропал в Минске вечером в воскресенье и нашелся спустя два дня в изоляторе на Окрестина, рассказал Би-би-си о том, как мирный протест в Минске обернулся насилием со светошумовыми гранатами, через что прошли задержанные в изоляторе на Окрестина и как сотрудники российского посольства его спасли.
Специальный корреспондент "Медузы" Максим Солопов рассказал Би-би-си, как мирный протест в Минске обернулся насилием со светошумовыми гранатами, черезо что прошли задержанные в получившем печальную известность изоляторе на Окрестина и как сотрудники российского посольства его оттуда спасли.
Максим Солопов пропал в Минске вечером в воскресенье, когда в Беларуси закрылись избирательные участки и страну охватили протесты. Журналисты Daily Storm, которые видели его последний раз, рассказали, что его сильно избили, задержали и увезли в неизвестном направлении.
Спустя два дня Солопов нашелся в изоляторе временного содержания в минском переулке Окрестина. Это один из главных изоляторов, куда свозили задержанных на протестных акциях на этой неделе. Протестующие, побывавшие там в эти дни, рассказывают о произволе силовиков, избиениях и нечеловеческих условиях содержания.
В ночь на 14 августа замглавы МВД Беларуси Александр Барсуков, который лично посетил изолятор на Окрестина (он обещал освободить всех задержанных к 6 утра), заявил журналистам, что никаких издевательств в изоляторе не было.
Рассказ Максима Солопова свидетельствует об обратном.
Би-би-си: Опиши, что ты делал до задержания в воскресенье.
Максим Солопов: В тот день я находился в штабе Тихановской, занимался сбором информации, связанной с происходящими выборами в стране. Было уже тяжело работать из-за отсутствия интернета. К вечеру уже приходилось диктовать новости по телефону.
Мы все тогда готовились к возможным задержаниям журналистов - после задержаний команд "Дождя", "Нового времени". Я еще боялся, что меня могут в штабе еще задержать за работу без аккредитации. Хотя все документы и заявку на аккредитацию я подал в МИД за несколько дней до выборов. Поэтому я пытался максимально легализовать свое пребывание в Беларуси, старался не попадаться в поле зрения сотрудников правоохранительных органов и не быть задержанным.
После объявления предварительных итогов выборов, после пресс-конференции Тихановской я собрался идти на акцию, которую объявили в оппозиционных телеграм-каналах, на проспекте Победителей возле стелы "Минск - город-герой".
Начало протестов: "Люди были очень мирно настроены"
На проспекте Независимости я видел, как друг другу сигналят автомобили, идут люди с белыми ленточками, приветствуют друг друга. Все включают Цоя "Перемен", потому что она стала главным символом [протеста] после задержания тех диджеев.
Я дошел до метро, зашел туда, и меня сотрудник метрополитена предупредил, что на станциях в сторону стелы поезда не останавливаются. Сказал, что на метро ехать нет смысла и лучше идти пешком.
Протесты в Минске, карта
BBC
Я пошел пешком, это заняло прилично времени. Еще издалека я услышал хлопки и увидел блеск светошумовых гранат, где-то там, в районе стелы.
Я стал искать туда удобный подход и, видимо, как и многие жители Минска, пошел в итоге через район возле станции метро "Немига". Это место, где сохранилось немного исторической застройки, церковь и пешеходная улица Зыбицкая с барами. Там всегда много молодежи вечером в выходной день.
И многие в итоге собрались там, возле станции "Немига", потому что проход дальше, в сторону стелы, был перекрыт цепочкой ОМОНа. Причем не просто цепочкой ОМОНа - там в три ряда стояло несколько сотен бойцов ОМОНа с металлическими щитами.
омон
Getty Images
Люди были очень мирно настроены. Сначала они зааплодировали парню, который залез на крышу автобуса с бело-красно-белым флагом, но потом начали его осуждать. Потому что считали, что не стоит проявлять агрессию и провоцировать сотрудников правоохранительных органов.
Би-би-си: Сколько там было людей?
М.С.: Непосредственно с той стороны - две-три тысячи. Многие на автомобилях останавливались и сигналили. Много людей в тот вечер ездили на мотоциклах, группами.
В какой-то момент цепочки ОМОНа пошли вперед, зачисткой. Они выглядели внушительно, но тоже не пытались проявить какую-то агрессию. Они просто стучали по щитам и шли таким строем, как какие-то римские легионеры. Они отодвигали людей, точнее люди отходили сами, а они им давали понять [что надо отойти]. То есть они никого не задерживали, не хватали, не затаскивали внутрь оцепления.
minsk 9th august
Getty Images
У всех была действительно какая-то уверенность, что не будет никаких агрессивных действий со стороны милиции. И люди очень жестко пресекали любые провокации, оскорбления в сторону сотрудников милиции. Когда кто-то начинал их как-то задирать, его сразу довольно жестко останавливали. Даже было ощущение, что ОМОН действительно сейчас сложит эти щиты, и всё будет хорошо.
"Постепенно обстановка накалялась"
Би-би-си: Но тем не менее они начали действовать агрессивно.
М.С.: Все началось в тот момент, когда в сторону "Немиги" выехали камуфляжные машины типа "Хаммеров". Из них вылетели бойцы спецназа тоже в камуфляжной форме, с бронещитами - не такими, как у рядовых бойцов ОМОНа или внутренних войск, а другими, и с пушками со светошумовыми гранатами. Они начали стрелять этими гранатами и, внезапно выбежав из автомобилей, точечно хватать людей и куда-то их утаскивать.
minsk
Getty Images
В этот момент толпа резко разбежалась в стороны и [в сторону спецназа] уже полетели камни в ответ на эту внезапную агрессию, реально внезапную для людей. И то люди продолжали мирно стоять и как-то друг друга уговаривать не провоцировать [силовиков].
Но постепенно обстановка накалялась. Становилось все больше гранат, больше жестких действий силовиков, все интенсивней становились наступления цепочек ОМОНа со щитами с разных сторон. По городу на большой скорости ездили броневики, автомобили скорой помощи, все стало больше напоминать военную обстановку.
Дальше я пошел переулками, чтобы попытаться все-таки пройти и увидеть, что происходит возле стелы. Обойти все кордоны и приблизиться к тому месту, где изначально должна была быть основная акция. Я предполагал, что там, наверно, тоже собрались люди, и, возможно, их там даже больше.
minsk
Getty Images
По пути, в переулках, я увидел толпу - она была еще больше, чем на "Немиге", до десяти тысяч человек. Где-то в переулках между проспектом Независимости, станцией "Немига" и районом, где эта стела.
Эти люди шли толпой - сначала в одну сторону поворачивали, потом в другую и везде натыкались на кордоны силовиков, усиленные не только бронещитами, но и какими-то машинами, водометами.
И, как правило, люди просто разворачивались и шли в другую сторону, не было никакого шанса стоять никакими цепочками или драться. Люди пытались как-то встать, сомкнуть ряды, но тут же разбегались после залпов светошумовых гранат.
"Люди стали разбегаться, чтобы выбраться из оцепления"
В какой-то момент я понял, что всё, эта территория со всех сторон оцеплена силовиками. И появился сильный запах слезоточивого газа, он начал резать глаза. Было не очень понятно откуда идет этот газ, но он стал заполнять пространство, и толпа двинулась наверх от "Немиги".
girl with a flag
Getty Images
Помню, что последним ориентиром для меня был драмтеатр имени Горького. Люди стали подниматься в его сторону, чтобы уйти от газа, а в это время по скверу шел спецназ со светошумовыми гранатами и стрелял ими в разные стороны. И, видимо, пытались проводить какие-то точечные задержания. Люди стали разбегаться и искать какие-то лазейки, чтобы выбраться из оцепления. И я в том числе.
Увидев людей в жилетах "Пресса", я побежал за ними. Спросил, кто они такие. Они сказали, что россияне, из Daily Storm. Оказалось, что мы были заочно знакомы, они меня знали. Мы стали вместе пытаться выбраться. Уткнулись в какой-то забор, через который решили перелезть.
Мне помог парень из Daily Storm подняться - подставил руки, скрестил ладони. Как только я перелез и спрыгнул, то просунул руки через прутья заборы и подставил их ему, чтобы он тоже перелез.
Он встал мне на руки, уже поднялся наверх, и в этот момент у меня за спиной с криками вылетела группа захвата. Он отпрыгнул назад, спрыгнул с забора и крикнул мне: "Максим, беги, сейчас тебя будут убивать".
"Я упал на колени и стал кричать: "Я журналист, я россиянин"
Я развернулся, быстро посмотрел по сторонам и понял, что бежать мне некуда. И что если я сейчас начну бежать, то будет очень плохо. Если эти люди, которые кричали "стоять, тварь" и "тебе ******* (конец), настигнут меня бегущим.
Я встал на колени, поднял руки и стал кричать: "я журналист" и "я россиянин". Я, в общем, только это и повторял, потому что слова типа "не бейте меня" вообще никак не работают. Нужны были какие-то рациональные аргументы, чтобы их остановить.
Задержание Солопова - карта
BBC
Би-би-си: Но, судя по видеозаписи твоего задержания, эти аргументы не подействовали.
М.С.: Да. Потому что они налетели и просто градом дубинок резко меня втоптали в асфальт.
Би-би-си: Насколько сильно тебя били?
М.С.: Я не знаю, у всех свой запас прочности. Я в тот момент не думал, насколько сильно меня бьют. Единственное, из-за чего я переживал - это чтоб у меня голова не треснула. Когда меня ударили головой об асфальт, мне разбили голову, потекла кровь. Голова кружилась, по телу были всякие гематомы потом. Но когда меня уже кинули в автобус потом, я понял, что в целом я нормально. Немножко кружится голова, но нормально.
Пока они меня под руки тащили в этот свой автобус, я продолжал кричать, что я россиянин, я журналист. Потому что я был там один и с разных сторон подбегали новые сотрудники милиции в латах, которые пытались меня еще как-то попинать.
getty
Getty Images
А я кричал и слышал даже, что кто-то из офицеров подбегал и говорил: хорош, хорош. То есть это все-таки как-то помогало. Не всех, но кого-то останавливало то, что я кричал "я россиянин" и "я журналист". В итоге меня бросили лицом в пол: "Тварь, лежать".
"По полу было размазано много моей крови"
Би-би-си: В автозаке?
М.С.: Это был сначала просто какой-то автобус, в котором они сами находились. Я лежал на полу, и по полу было размазано довольно много моей крови. У меня течет кровь из этой рассеченной раны на голове, а я лежу, не двигаюсь. Потому что мне очень однозначно давали понять: "Лежи, тварь, не двигайся".
Я лежу, скрестив руки за спиной, а в это время в автобус втащили какого-то парня несовершеннолетнего, и он перепугался. А там по всему автобусу окровавленные следы берцев (они разнесли эту кровь размазанную), я лежу, не двигаюсь, у меня из головы кровь течет. И он начал кричать: "Не убивайте меня!". И они такие, типа: "****, да заткнись ты, **********, будешь сидеть, никто тебя не убьет". Поставили его на колени и меня тоже подняли и поставили на колени.
Позвали врача из "скорой помощи", который меня перебинтовал, сказал не переживать, что у меня закрытая черепно-мозговая травма, но все нормально. Было видно, что он нормальный, добрый парень такой.
"Я не рассчитывал на жесткое насилие, которое произошло. По сути началась военная операция"
Би-би-си: Все, что ты сейчас рассказал - насколько это было для тебя неожиданным? В целом, то, как развивалась ситуация после закрытия участков - ты предполагал, что она будет развиваться так?
М.С.: Я не думал, что все будет так развиваться. Я видел последний большой митинг Тихановской и думал, что будет просто такой же большой митинг, все постоят, похлопают в ладоши, разойдутся, на следующий день соберутся опять. Вокруг, может, будут стоять силовики, но они не будут ничего делать.
minsk protesters
Getty Images
Я предполагал, что Лукашенко вряд ли согласится на второй тур, но при этом я думал, что ставка властей будет на то, чтобы просто подождать, когда утихнут эти протестные настроения, потому что они не грозили перерасти во что-то угрожающее для власти.
Я думал, что будут забастовки и какое-то развитие событий, когда кто-то из государственных чиновников начнет отказываться признавать легитимность Лукашенко, и тогда начнется какая-то политическая штука с переговорами, со вмешательством дипломатии разных стран и так далее.
Но точно я не рассчитывал на жесткое насилие, которое произошло. Потому что по сути началась военная операция.
"Я знал, что меня будут искать"
Би-би-си: В какой момент у тебя пропала связь и пытался ли ты связаться с кем-то, рассказать о своем задержании?
М.С.: Так как я находился в центре событий, то звонил редактору, который постил новости, и передавал какие-то важные события: что где-то начали стрелять светошумовыми гранатами, где-то собралась большая толпа, такие-то улицы перекрыты.
Би-би-си: И [глава московского бюро "Медузы" Татьяна] Лысова говорила, что у вас был раз в полчаса контрольный созвон.
М.С.: Да, контрольный созвон с Таней Лысовой был отдельно, параллельно с этим. Она мне звонила каждые полчаса. Последний раз я им сказал, что нахожусь возле театра [имени Горького], что со всех сторон все заблокировано силовиками, и что я пытаюсь оттуда выбраться. После того как меня скрутили, никакой связи у меня уже не было, телефон у меня забрали.
Би-би-си: То есть ты знал, что твоя редакция в курсе, что раз ты перестал выходить на связь, значит, что-то случилось.
М.С.: Да.
Би-би-си: И ты знал, что у твоего задержания были свидетели.
М.С.: Да, хоть они и стояли по ту сторону забора, и я не знал, как сложится их судьба. Но я знал, что есть журналисты, свидетели моего задержания, и это вселяло какую-то уверенность в то, что о том, что я задержан, узнают. Но я понимал, что ситуация настолько острая - там действительно все было похоже на боевые действия без применения боевого оружия. Там было все равно, журналист ты, не журналист. Кто-нибудь потом разберется в твоей судьбе, но не сейчас.
minsk on fire
Getty Images
Би-би-си: Собственно, да, журналисты из Daily Storm передали, что тебя задержали, сильно избили и куда-то увезли. И все, ты пропал, тебя более 40 часов не могли нигде найти ни коллеги, ни друзья, ни семья. То есть буквально никто даже не знал, жив ты или нет. Ты это осознавал?
М.С.: Я очень был рад, что у нас была определенная система контроля с контрольными звонками, и что я встретил ребят из Daily Storm. И я знал, что меня будут искать. Но я сознавал, что слишком много задержанных, слишком нервно настроены силовики, и что мою судьбу будет выяснить непросто. А самое главное - я не понимал, как развиваются события. Они могли развиваться очень стремительно. По всему городу хлопки этих светошумовых гранат, их очень легко спутать с выстрелами. Некоторые из них взрываются как фейерверк.
"Я понял, что не стоит объяснять, что я журналист"
Дальше меня передавали в разные автозаки, везде слегка могли добавить дубинкой. Но я понял уже, что нигде не стоит объяснять, что я журналист, вообще что-либо объяснять дальше было бесполезно. Потому что все остальные сотрудники, которым тебя передавали, хотели только, чтобы ты заткнулся и молча выполнял все приказы.
Вокруг были слышны разрывы гранат, и силовики постоянно пересказывали какие-то непонятные сюжеты про то, что где-то убили омоновца. Мне тогда это уже казалось байками, потому что я примерно видел, как все происходило, и не мог представить, при каких обстоятельствах в тот день могли убить омоновца. Но они все были убеждены, что в отношении них существует угроза.
minsk
Getty Images
Я не помню, два раза меня пересаживали или три. Меня привезли в автозаке в центр изоляции правонарушителей на Окрестина, но это я потом понял. На тот момент я не знал, где нахожусь. Мне просто сказали: "Голову вниз, пошел".
"Атмосфера была очень тревожная"
Когда меня привезли на Окрестина, я не знал, где я, и не знал, какого накала достигло противостояние. Я мог себе представить, что часть силовиков перешла на одну сторону, часть на другую. Может, там уже все сошли с ума, и сейчас скажут всех задержанных расстрелять.
Сейчас это звучит забавно, но тогда атмосфера была очень тревожная. Потому что я примерно себе представлял какие-то периоды смены власти в разных странах. Когда они сопряжены с насилием, то судьба может сложиться по-разному. Это могло закончиться уголовным делом, могло закончиться совсем плохо.
Я пытался рассуждать о том, где уместно сказать, что я журналист, чтобы не быть избитым лишний раз. Когда ты смотришь все время в пол или в стену или стоишь на коленях, руками к стене, если ты в этот момент поворачиваешь голову в сторону, можно просто получить дубинкой или быть избитым. Поэтому ты плохо ориентируешься в том, где ты, сколько людей вокруг.
Но я услышал, как где-то вдалеке кого-то бьют, приговаривая: "*******, пресса, я тебе щас покажу прессу". И я понял: окей, сейчас не время вспоминать, что я журналист, это мне никак не поможет.
Потом нам приказали всем раздеваться, раздали черные мешочки, в которые надо было сложить вещи. То есть все это выглядело так, что сначала кого-то ударяли дубинкой по хребту, а потом кричали: "******** все снимайте все быстро, встали на колени, поднялись с колен".
People wait for detained protesters to leave a temporary detention facility
Getty Images
Я стал складывать в этот черный мешочек вещи, которые у меня были при себе: зажигалку, обручальное кольцо, цепочку с шеи. И обнаружил, что у меня не вынули из кармана пресс-карту. Я положил ее внутрь этого мешочка, но так, чтобы ее было видно. То есть я полагал, что если это будет иметь для кого-то значение, то они увидят рядом со мной удостоверение журналиста.
"Казалось, что тебя действительно могут вывести и расстрелять"
Это, конечно, ни для кого значения не имело. Нам просто сказали раздеться дальше, снять трусы. Мы были в каком-то коридоре с кафельными стенами, довольно брутально все выглядело. В целом, казалось, что в таком положении тебя действительно могут вывести и расстрелять. Потому что ничего хорошего в голову не приходило.
Я надеялся на лучшее, но просто думал над возможными вариантами развития событий, и в голову лезли не самые приятные.
Потом мы все проползли куда-то цепочкой на коленях, надели трусы, взяли свои вещи. Я подумал: раз мы надели трусы, значит это все-таки обыск, унизительный, агрессивный, но действительно обыск людей, которых помещают в камеры. Уже стало чуть легче.
Нас подняли на третий этаж. Мне повезло, мне по пути не очень сильно доставалось. Я понимал, что с этими людьми в их состоянии лучше не пререкаться и выполнять все указания максимально четко. То есть когда тебе говорят опустить голову вниз, то лучше опустить так низко, насколько можно. Потому что тебе обязательно кто-то треснет дубинкой по спине и скажет: "Еще ниже".
"Я понимал, что я точно мишень для дубинки"
Би-би-си: По рассказам других задержанных журналистов, к ним относились более мягко, когда узнавали, что они россияне и журналисты. Ты заметил такое разное отношение?
М.С.: Я не заметил, потому что, видимо, это все было очень индивидуально. Мне кажется, как и в момент задержания, объективно говоря, если бы на моем месте была девушка или более взрослый мужчина, или мужчина более хрупкого телосложения, то может быть к нему относились бы мягче. Но им же надо кого-то бить.
People show their traces of beatings
Getty Images
Например, взять меня - у меня какие-то полувоенные штаны с карманами, короткая стрижка, нормальное телосложение. Даже очков нет. И таких людей грех не побить, с точки зрения агрессивно настроенных силовиков. То есть в их представлении я наверняка выгляжу, как человек, который в первую очередь начинает кидаться камнями и так далее. Поэтому я понимал, что я точно мишень для дубинки.
Там, как и во многих других моментах, появлялись какие-то адекватные сотрудники. Например, я попытался повернуть голову в сторону, посмотрел на этого сотрудника. И он очень тихо сказал: "Не надо, стой лучше, как стоишь. Я ему говорю: "Я журналист". Он отвечает: "Да я понял, понял, что ты журналист. Не надо больше ничего говорить".
И я еще там услышал итальянскую речь. Задержанных итальянских журналистов. Я не понимал, где они находятся, слышал только какие-то обрывки фраз. И я услышал, что они говорили "Максим Солопов, "Медуза". То есть до них, видимо, дошли новости про мое задержание. И я крикнул: "Максим Солопов из "Медузы" здесь!". И это чувак, мент, посмотрел на меня и сказал: "Да все поняли! Стой дальше!".
Потом зашли более агрессивные ребята, и меня отправили дальше, с остальными белорусами.
Би-би-си: А итальянцев куда дели?
М.С.: Не знаю, я их так и не увидел, я только слышал их разговор. Я не понимал, где они, может они довольно далеко находились.
Би-би-си:Тебя распределили в камеру. Что она из себя представляла, сколько там было людей?
М.С.: Нас завели в камеру несколькими партиями. Сначала это была полностью пустая камера, потом туда завели несколько человек, потом еще несколько. Мы все были с одеждой подмышкой и стали в камере одеваться.
Камера как камера, похожа на российское СИЗО. Четыре двухъярусных кровати, туалет в углу в виде дырки в полу, раковина с краном, откуда шла холодная вода, стол с лавками, три тумбочки, привинченные к полу, без дверок. На них можно было потом сидеть.
"Камера стала выглядеть, как турецкий хамам"
Би-би-си: И сколько вас народу набилось в эту камеру?
М.С.: Туда, в камеру 6 на 5 метров, набилось 40 с чем-то человек. Что забавно, некоторые были в одних трусах, потому что когда им приказали сложить вещи в эти черные пакетики, они со страху сложили туда вообще все вещи, включая одежду, и остались в одних трусах.
Но потом мы все поняли, что лучше там быть в трусах. Потому что когда нас стало 40 с лишним человек, выяснилось, что открыть окна технически никак невозможно. Есть только небольшая щель в одном из окон, через которую поступает воздух. Вентиляция, видимо, было очень плохая. Возможно, именно в нашей камере. Потому что вентиляционное отверстие было достаточно широкое, но никакой тяги явно не было. И постепенно камера стала выглядеть, как турецкий хамам. Помимо запаха пота, там стояла небольшая дымка и постоянный конденсат на стенах, дверях, очень мощный. Как будто стены сами потели, выделяли влагу.
Мы старались пить, умываться холодной водой и по очереди дышать, подходить к этому окну и дышать свежим воздухом.
Би-би-си: По очереди дышать?!
М.С.: Да, потому что мало было места в помещении. Чтобы встать туда, нужно было по очереди там стоять.
detention center
Getty Images
"Мы были благодарны тем, кто пытался относиться к нам по-человечески"
Би-би-си: И сколько времени вы находились в таком количестве в этой камере?
М.С.: Да все время находились. Просто потом стало чуть меньше людей. Например, нескольких людей забрали через сутки. На них вроде составили какие-то протоколы, увели, потом вернули. То есть количество людей постепенно чуть-чуть уменьшилось. Но самое главное, что когда ситуация немного успокоилась…
Би-би-си: Это когда?
М.С.: Примерно днем в понедельник, 10 августа. Там заступила новая смена, и они начали открывать нам "кормушки" - окошки в дверях, через которые обычно передают пищу, чтобы через них мог поступать свежий воздух и было какое-то сквозное проветривание. Стало гораздо легче.
Но периодически эти окошки опять закрывали. Сотрудники, которые это делали, предупреждали нас, что потом откроют, но сейчас не могут держать их открытыми.
Мы были очень благодарны этим людям, которые пытались хоть как-то по-человечески относиться к нам. Но было понятно, что они делают это немного тайком, нарушая общие правила.
Был один мужчина, который был, видимо, одним из руководителей этого заведения, как нам показалось. Он открыл дверь и сказал: "Стойте, мужики, отойдите от двери, сейчас проветрим у вас здесь". И помещение какое-то время проветривалось. Было видно, что человек как-то пытается облегчить участь всех этих людей.
"Мою фамилию всегда путали"
Когда составляли списки, у всех спрашивали род деятельности, и я еще раз упомянул, что я журналист и россиянин. Мне задали какие-то дополнительные вопросы: что, как. Я попытался ответить, чтобы хотя бы дать понять им, что я не участвовал в акции, что меня наверняка ищут. Но им было, по большому счету, не до этого. Они решали какие-то бюрократические задачи: составить списки, внести какие-то анкетные данные в них. И мою фамилию, кстати, всегда путали.
Би-би-си: Путали?
М.С.: Ну, каждый раз, составляя списки, они приходили с ними обратно и уточняли их. И каждый раз моя фамилия там была написана с ошибками - то Солоков, то Солодов, то Солонов. Хотя я всегда старался максимально четко говорить.
Би-би-си: Как думаешь, может, из-за этого тебя так долго не могли найти?
М.С.: Я допускаю вполне, что меня не могли найти в том числе из-за этого. Когда меня уже искали сотрудники посольства, когда меня искал министр внутренних дел Беларуси, я думаю, что вопрос был именно в бюрократии. Но это не была только моя проблема. Очевидно, что фамилии перепутывались у всех остальных.
Я думаю, что если бы меня изначально выделили как журналиста, то, может, я находился бы в каких-то других условиях и, может, и мои данные более внимательно переписали, и быстрее нашли меня.
Задержанные выходят из изолятора, утро 14 августа
Getty Images
"Мы слышали только звуки гранат"
М.С.: Вторая ночь была тоже очень тревожной. Потому что во вторую ночь разрывы гранат уже слышались где-то недалеко от нас. А это все-таки был не центр Минска. Среди нас был, кстати, бывший конвоир. И он точно сказал, что мы на Окрестина.
Би-би-си: Он был задержанным протестующим?
М.С.: Дело в том, что все, кто сидел в камере, говорили, что их задержали случайно. И потом родилась шутка, что все просто шли мимо, но все знали, куда шли. Но да, большинство были настроены против действующей власти. Но у каждого была своя история задержания, и большинство были задержаны по одиночке. В том числе и я.
Изолятор на Окрестина. Карта
BBC
Би-би-си: Вы, находясь эти двое суток в камере, не знали никаких новостей, не знали, что происходит в Беларуси, и слышали только звуки гранат?
М.С.: Да, мы слышали только звуки гранат. В ночь, когда нас привозили, мы слышали постоянные крики - "лежать", "на колени", "развернуться", глухие удары, удары о двери и стены, крики боли, мольбы о помощи, призывы не бить.
Во вторую ночь это были вообще постоянные крики, вой, лай каких-то силовиков, которые внизу возились с задержанными. Потом в какой-то момент нам показалось, что мы откуда-то слышим толпу людей. Потом снова разрывы гранат. Мы стали фантазировать, что, может, люди собрались возле изолятора и теперь здесь идет противостояние.
Люди стали прислушиваться. Им начало казаться, что они слышат стрельбу уже из стрелкового оружия. Но это, естественно, могла быть стрельба и просто резиновыми пулями. Скорее всего, это так и было.
Но нам приходилось еще задумываться о каких-то бытовых вопросах, чтобы всем можно было подышать и на что-то прилечь.
"В какой-то момент у меня появилась возможность поспать на нарах"
Би-би-си: Вам удавалось там как-то спать?
М.С.: Да. Плохо, конечно, было спать. Например, часть людей спали сидя за столом, на лавочках, положив под голову на стол свои вещи. Часть людей спала на полу: под столом, под шконками. На шконках спали по двое. Все старались друг другу уступать места, чтобы спать.
Я, например, спал, сидя за столом. Там был кто-то постарше, пожилые люди. Или кто-то, кто был сильно побит. В основном старались уступить нормальные спальные места тем, кому это нужнее. В какой-то момент у меня появилась возможность поспать на нарах с матрасом. Потому что у меня была все-таки тоже разбита голова, и мне многие предлагали лишний раз прилечь. Но я старался этим не злоупотреблять, потому что там были и другие люди, которых тоже побили.
Би-би-си: Вас кормили?
М.С.: Нет, не кормили.
Би-би-си: Вы были голодные все это время?
М.С.: У нас не было чувства голода. Все нормально к этому относились, по крайней мере первые двое суток. Все думали о том, когда же нас начнут кормить, но ни разу никто не жаловался, потому что все считали, что хорошо, что у нас есть вода.
Би-би-си: Из-под крана?
М.С.: Да, сырая вода. И мы нашли еще какую-то пластиковую бутылку от предыдущих задержанных, чтобы в нее наливать воду и передавать друг другу. Там стояла такая духота, что больше всего людям хотелось подышать нормально воздухом.
"Мы поняли, что находимся в правовом поле"
Например, когда стали людей выводить, когда были эти небольшие выездные суды. Людям стали давать по 15 суток [ареста], и всем стало гораздо легче. Потому что, во-первых, это уже не уголовное наказание, и все поняли, что мы находимся в каком-то правовом поле, получая эти административные аресты. Это было на вторые сутки.
Би-би-си: Как вы об этом узнавали? Людей, которым давали арест, возвращали в ту же камеру?
М.С.: Да, их возвращали, и они делились друг с другом впечатлениями. Например, один человек получил 15 суток, отказываясь ставить подпись в протоколе (он был у всех составлен примерно одинаково). Потом приходил другой человек и говорил: "А я со всем согласился, мне тоже дали 15 суток".
И все стали придумывать разные версии, как правильно поступить, но все получали по 15 суток. Кто-то получил 12 суток, но это было абсолютно рандомно.
getty
Getty Images
После того как уже все по списку прошли и в камере не осталось никого, кто не получил сутки, я понял, что у меня сейчас будет какая-то отдельная ситуация, и подумал, что это хорошо. Возможно, потому что я россиянин, возможно, потому что я журналист.
Я предполагал, что, возможно, это все решится технически. Например, пройдет 72 часа после задержания, которые максимально могут продержать человека, и потом меня вышлют.
Би-би-си: Изолятор на Окрестина, судя по последним новостям, превратился в какой-то ад на земле. Ты упомянул бывшего конвоира, который с вами сидел и который опознал этот изолятор. Вы говорили с ним, он дал какую-то оценку происходящему? Насколько все было не так, как должно было быть?
М.С.: Он сказал, что мы сюда возили убийц, и с ними так не обращались никогда. Людей, которым грозил расстрел по белорусскому законодательству. Он говорил, что не видел никогда, чтобы с ними так обращались.
"Речи о том, что нас освободят, еще не шло"
Би-би-си: Сколько в итоге ты там находился?
М.С.: Чуть меньше двух суток. Потому что уже вечером 11 августа пришел сотрудник конвоя и назвал мою фамилию. Судя по тому, что меня повели на первый этаж, я понял, что меня ведут не туда, куда водили всех - значит, будет какая-то отдельная процедура. А там меня встретил сотрудник МВД, который получал откуда-то сверху распоряжения и отдавал указания сотрудникам изолятора.
Он уже вел себя с нами спокойно, корректно. У меня были мысли, что, может быть, это сотрудник каких-то оперативных служб, и мы сейчас пойдем по какому-нибудь уголовному делу. Как раз тогда привели [Игоря] Рогова из "Открытой России", я тогда не знал еще, кто это. Тогда я думал, что могут быть разные варианты развития событий. Речи о том, что нас освободят, еще не шло.
Но потом этот мужчина признался и сказал: "Да отправлю я вас сейчас в Россию".
Би-би-си: Когда потом?
М.С.: Сначала он туманно изъяснялся и не объяснял, зачем нас вывели из камер.
"Я видел, что происходит с теми, кто качает права"
Би-би-си: Вы с ним пытались как-то коммуницировать?
М.С.: Да, но там вокруг были еще сотрудники изолятора, поэтому не до конца было понятно, как правильно себя вести. Я старался не задавать лишних вопросов.
Би-би-си: Я правильно поняла, что у тебя все время, которое ты находился в изоляторе, была такая тактика, что ты старался не качать права? То есть ты не требовал адвоката, сотрудника российской дипмиссии, ничего такого?
М.С.: Не-не, я просто видел, что происходит с теми, кто качает свои права. Ничего хорошего с ними не происходило. Я не видел, чтобы кому-то вызвали адвоката, консула или еще кого-то. Поэтому я старался свой статус прояснить, только когда это было уместно. Например, когда задавались вопросы по анкетным данным.
Силовики, которые работали в изоляторе, передавая нас сотрудникам, приехавшим из МВД, оценили, что этот парень, то есть я, научился себя правильно вести - все время молчит, не дергается никуда.
Из изолятора выходят задержанные девушки
Getty Images
Би-би-си:Получается, тебя еще и похвалили по итогам твоего пребывания там.
М.С.: Да, по итогам моего пребывания там они сказали, что видно, что парень себя нормально ведет, не теряется, все быстро делает. Сказали найти рюкзак, он нашел.
"В протоколах было указано, что мы участвовали в несанкционированных акциях"
Би-би-си: Это был вторник, получается? И что, вас вызвали, там стоял этот мужик. Он сказал, что отправит вас в Россию. Что было дальше?
М.С.: Да, тот день, когда меня и освободили. И они передали нас там сотрудникам российского посольства. Единственное, что он нам дал - бумаги о запрете на въезд в Беларусь.
И у меня, и у Рогова было указано, что мы участвовали в несанкционированных массовых мероприятиях. Рогов подписал, будучи довольным, видимо. Он был растерян и понимал, что происходит что-то позитивное. Ему просто этот мужчина сказал: "Вообще ни о чем не думай, ставь галочки, где я скажу, и поедешь в Россию, у тебя будет все хорошо". Он так и сделал, и, как я понял, в его случае он интуитивно правильно поступил, потому что ему вообще, как выяснилось, грозило уголовное дело. На следующий день мы выяснили, что им интересовался Следственный комитет [Беларуси] в рамках уголовного дела.
А я настоял на том, чтоб мне поменяли правонарушение с участия в митинге на работу без аккредитации. Я сказал: "Это же такое же правонарушение". А он ответил: "Ну все, тогда я разворачиваюсь и ухожу. Ты свой шанс упустил, я один раз предлагаю". Я говорю: "Ну окей". Вышел в коридор, и потом он вернулся за мной и сказал: "Ладно".
Би-би-си: То есть ты там еще и поблефовал.
М.С.: Я думаю, что это он немного блефовал. Потому что я понимал по его разговору с другими сотрудниками изолятора, что у него большие полномочия, но просто ему не хотелось возиться, переделывать протокол, хотелось все сделать побыстрее. И, видимо, задач у него тоже было много разных в тот день.
Он мне еще задал пару вопросов, я объяснил, что у меня жена из Минска, дети с белорусским гражданством. Он сказал, чтоб я потом обжаловал этот запрет на въезд на пять лет, сказал, что мне скостят, потому что у меня жена отсюда и дети. Потом вернулся, сказал, что все, переделали тебе протокол, только не тормози.
okrestina
Getty Images
Би-би-си: Но запрет на въезд в Беларусь на пять лет тебе все-таки дали?
М.С.: Да. Потом я смог найти свои вещи, а Рогов нет. Он был в носках. И этот мужчина еще сказал: "Сдавать его в носках неприлично, найдите ему какие-нибудь кроссовки". Сотрудники изолятора - они, кстати, ходили все в масках, потому что, видимо, не хотели, чтобы люди узнавали их в лицо, - сказали: нет, это чужие, как мы ему отдадим чужие кроссовки. При том что еще вчера они тут всех ставили на колени, пинали, но считали, что отдавать чужие кроссовки - это неприемлемо.
"Ребята из посольства были реально классные"
Би-би-си: И в итоге кроссовки ему не нашли?
М.С.: Нет, он так и поехал в носках, доехал в них до посольства, и сотрудник посольства пошутил, что сейчас его кроссовками занимается лично посол. И это было близко к правде, потому что посол потом действительно спросил: "как кроссовки?". Они купили ему кеды.
Би-би-си: То есть получается, что сотрудники посольства встретили вас уже у посольства, они не приехали к изолятору?
М.С.: Нет, они приехали за нами и на своих машинах отвезли в посольство. Причем в городе была тревожная обстановка, были перекрыты какие-то улицы.
Ребята из посольства были реально классные. Они делали все очень не бюрократично, очень добросовестно. Пытались по максимуму выяснить судьбу всех людей. Постоянно отвечали на звонки по телефону. Постоянно давали мне возможность куда угодно позвонить. Притом что это были достаточно высокопоставленные сотрудники посольства.
Би-би-си: Кто это был? Кто вас встретил?
М.С.: Оба сотрудника, которые с нами приехали, были секретарями посольства. Как я понимаю, в дипломатическом ранге первый, второй, третий секретарь - это достаточно весомые позиции.
Би-би-си: Ваше с Роговым освобождение было результатом работы российского посольства?
М.С.: Именно так.
"Освободить журналистов в те дни не было первоочередной задачей белорусских силовиков"
Би-би-си: Что именно они сделали, чтобы вас освободить?
М.С.: Они нас искали, вели сложные переговоры на всех уровнях, начиная от руководства МВД (и белорусского МИД тоже, я думаю) и заканчивая всеми сотрудниками среднего звена, с которыми им нужно было взаимодействовать. Это была работа в ручном режиме, надо было найти меня, найти Рогова. Белорусским силовикам было, естественно, не до этого. Указание найти и освободить журналистов было вообще не самое первоочередное задание в те дни для белорусских силовиков.
Ребята действительно были очень умелые, неформально подходили к своим задачам. Я хочу отметить их работу. И посол, несмотря на то, что он в возрасте, пожелал с нами встретиться, поинтересовался всеми нашими проблемами. Предупредил, чтобы мы были осторожны, чтобы думали не только о себе, но и о других задержанных коллегах. Чтобы мы не давали повода упрекнуть нас в какой-то ангажированности, потому что речь идет о журналистах, а не о участниках конфликта. Я так понял его.
Би-би-си: А как бы вы могли помешать освобождению остальных журналистов, по мнению посла?
М.С.: Возможно, как я понял, уточняя какие-то детали, механизмы переговоров. Мне сложно даже сказать, что именно здесь могло бы повлиять на судьбы других журналистов. Здесь многие вещи очень субъективны, возможны какие-то резкие оценочные суждения, выпады в сторону действующих властей Беларуси.
Би-би-си: Когда у тебя появилась связь и что ты первым делом сделал после этого?
М.С.: Связь появилась, когда меня передали сотрудникам посольства. Но связь через их телефоны. Если мне нужно было что-то передать, я это делал через Анастасию Якореву из "Медузы", которая занималась моей судьбой и коммуницировала с посольством. Через нее я передавал информацию, которую нужно было донести до кого-то, чтобы долго не занимать чужой телефон.
Би-би-си: А жене ты звонил?
М.С.: Жене я позвонил после. Потому что, во-первых, тогда было уже поздно, и мне сразу сказали, что жене уже все сказали, ее успокоили. Это мне сказали еще до того, как я первый раз поговорил по телефону. Я потом написал ей, когда появился интернет, когда я зарядил телефон, вставил сим-карту.
"Город продолжал находиться на военном положении"
Би-би-си: А почему тебя на территорию России привезли сотрудники посольства? Это сопровождение было обязательно?
М.С.: В документе о запрете на въезд было написано, что я должен покинуть территорию Беларуси в течение 24 часов. Поэтому это была инициатива сотрудников посольства - в целях моей безопасности, выполнения договоренностей с белорусской стороной. Чтобы не случилось какого-то повторного эксцесса. Потому что город продолжал находиться на военном положении. Пока мы ехали, я видел даже в спальных районах какие-то группы ОМОНа, спецподразделений, группы людей, которые друг другу сигналили или собирались в кучки. Это был уже вечер.
Был видно, что желание у людей высказывать свою позицию не пропало, несмотря на присутствие силовиков. Был трогательный момент, который я видел из окна: как какие-то ребята осторожно несли пиццу бойцам ОМОНа. И было видно, что они с опаской подходят, на расстоянии объясняя им, что вот, принесли пиццу вас покормить.
"Поддержка Лукашенко тает пропорционально насилию"
Это было очень в духе белорусов, потому что они максимально мирные люди. И они по-прежнему были настроены на максимально мирное урегулирование конфликта. Призывов к насилию, несмотря на жесткое поведение силовиков, было очень мало.
Несмотря на стычки, сейчас большинство акций продолжаются в мирном ключе - забастовки на предприятиях, марши женщин и прочее.
Workers go on strike Minsk Tractor Works.
Getty Images
Сейчас я понимаю, что после насилия люди, которые сомневались в том, стоит ли поддерживать оппозицию, перестали сомневаться. Люди, которые поддерживали Лукашенко, перестали его поддерживать. Его поддержка тает примерно пропорционально этому насилию. Опять же, в силу менталитета белорусов. Потому что, опять же, для них то, что сейчас происходит в их стране - дико.
"Ого, вот это синяк"
Би-би-си: У тебя двое маленьких сыновей. Твоя жена им рассказала, что ты пропал, что тебя не могут найти?
М.С.: Нет. Слава богу, это был не такой большой промежуток времени, когда меня не было. Она сказала им просто, что я в командировке. Старший сын, которому пять лет, понимает, что меня может не быть несколько дней, потому что я в командировке. Младшему сыну чуть больше года, поэтому он вопросов не задает никаких.
Би-би-си: Ты будешь им рассказывать, что произошло с тобой?
М.С.: Да нет, я считаю в этом нет особого смысла. Дети должны в таком возрасте жить в каких-то своих детских историях. Они рассматривали синяки у меня, по крайней мере старший. Ему очень понравилось, что такие большие синяки. Ну как дети любят разные необычные вещи, он говорил: "Ого, вот это синяк". Я ему сказал, что ударился. Он был в восторге от этих синяков.
"У меня гематомы от дубинок и сотрясение"
Би-би-си: "Медуза" в новости о твоем освобождении написала, что у тебя черепно-мозговая травма и что к врачам ты обратишься уже после приезда в Россию. И, собственно, вчера мы не смогли с тобой поговорить, потому что ты ходил по врачам. Что они тебе сказали?
М.С.: Я ходил по врачам, снял побои в травмпункте по рекомендации адвоката. Мне сделали рентген, сегодня (в четверг) утром еще пошел сделал томографию. Везде все мне сказали, что все хорошо. Из травм у меня гематомы от дубинок и закрытая черепно-мозговая травма, сотрясение, проще говоря. Томограмма мозга показывает, что все хорошо.
Пару дней у меня были легкие последствия сотрясения: например, когда ты резко меняешь положение тела, у тебя кружится голова. Есть еще какие-то последствия от усталости, после стресса. После долгой нехватки кислорода, что ты не ел двое суток. Но в целом ничего критичного.
Би-би-си: Зачем тебе адвокат сказал снять побои? Вы планируете какие-то юридические действия?
М.С.: Пока, с учетом нехватки времени, мы об этом еще не говорили. Я думаю, что это на всякий случай. С учетом разных вариантов развития событий нужно иметь какие-то документы, подтверждающие, что я действительно был избит.
"Конечно, эта ситуация дискредитировала в моих глазах белорусскую милицию"
Би-би-си: Я вчера утром зашла к тебе в "Фейсбук", и у тебя там последний пост висел, который ты написал в день своего задержания. Я процитирую несколько предложений оттуда: "Белорусы, включая тех кто в форме, не будут делить друг друга на врагов и своих. Каким бы суровым не казался режим Лукашенко, здесь армия, КГБ, милиция и даже тюрьмы - это куда более гуманные, профессиональные и законопослушные учреждения, чем в России". После того, что с тобой произошло, изменилось ли как-то твое мнение?
М.С.: Дело в том, что и я, и многие белорусы, а я сидел с ними в камере, не ожидали агрессии. Потому что у них гораздо больше доверия всегда было к правоохранительным органам в Беларуси. Я не беру оппозиционеров, которые рассказывают о похищениях людей. Тем не менее, доверие к правоохранительной системе очень высокое в Беларуси.
Поэтому я на самом деле, в сравнении с российской правоохранительной системой, думаю, что вряд ли мое мнение сильно изменилось. Конечно, эта ситуация дискредитировала в моих глазах белорусскую милицию. Но я думаю, что в соответствующей ситуации в России все было бы гораздо хуже.
/nginx/o/2019/10/16/12659746t1hee98.png)
