12 октября в 18.00 в галерее на Пярну-маантеэ, 6 открывается выставка работ Владислава и Веры Станишевских. Куратор экспозиции искусствовед Ольга Любаскина.
Мыслить единым пространством
12 октября 2020, 06:49
Много лет назад Влад Станишевский – тогда уже прославленный график, лауреат множества Международных конкурсов – сказал мне:
– Я привык мыслить единым пространством: рождение, жизнь, смерть. Смерть – составляющая жизни, часть ее и, конечно, она не может не интересовать. Понять, познать смерть невозможно, но ведь и жизнь остается загадкой, как бы глубоко ты ни стремился проникнуть в нее. Многие думают, а зачем делить мир на черное и белое, зачем копаться в себе, мучиться, искать, разбираться, совершенствоваться? Сколько вокруг сулящих разнообразие и радость цветов и оттенков! Для меня резкость и контрастность заставляют вникать и понимать, а зияющие цвета отвлекают, побуждают думать, как все…
Есть много поэтов, прозаиков, которые идут от живописи, черпают из нее метафоры и образы, но гораздо меньше художников, идущих от литературы. Близость к литературе всегда в этом случае таит опасность пересказа с помощью своей техники того, что уже заложено художником слова. Смертельный риск, на который неоднократно шел Влад, показывает, как он умел встать вровень с литературой и открыть в писателе то, что сам писатель о себе не знал и о чем не написал. «Разговор со смертью» – одна из любимейших моих работ. Мы видим на ней профиль мертвой Ахматовой, Ахматовой, упокоившейся в гробу – реалистично и крупно, а слева от гроба стоит сама Ахаматова, моментально узнаваемая, Ахматова – поэзия страдания и боли, не человек, но некий символ человека, душа, имеющая очертания; она оглянулась на Смерть, которую художник щедро наделил мрачными пышными почти праздничными одеяниями, взбитым колтуном невиданной прически, руками, ногами и лицом скелета, наполненными жизнью и страстью. Это – две сестры, два живых мертвеца – бессмертная поэзия и вечная смерть, притянутые друг к другу.
Эта женщина больна,
Эта женщина одна,
Муж в могиле, сын в тюрьме,
Помолитесь обо мне.
На нынешней выставке меня бесконечно прельщает портрет Льва Толстого: при всей своей тяге к трагизму, Влад понимал, что Толстой был всеохватным, он принимал жизнь во всем ее противоречии и разнообразии, что, казалось бы, требует множества красок и оттенков, передать ширь Толстого черно-белому человеку, графику, почти невозможно. Но Толстой Станишевского оказывается равен своей сути, своему внутреннему объему. Простота и абсолютная аскетичность средств позволяет заглянуть в душу гения, где царит святой покой приятия всего сущего.
Трагизм в какой-то момент может показаться высокомерным, поэтому Влад время от времени позволял себе легкую иронию в самые роковые минуты. Офорт «Изгнание», когда Адам и Ева принуждены покинуть Эдем, сделан именно с оттенком игры, забавы. Адам идет мрачно и тяжелой поступью, склонив угрюмо повинную голову, но Ева летит за ним, как бы и не касаясь земли, и протягивает, не оборачиваясь, Богу или Ангелу с солнцем в груди то самое яблочко, тот самый соблазн жизни; яблочко трепещет в ее руке, взлетает, в этом крошечном яблочке зарождается новая жизнь, история человечества; зрителя ведут от мифа в реальность, но и в реальность человек берет с собою миф, чтобы жизнь была одухотворена поэзией.
Светлый полюс
Как делили славу, признание, ремесло два художника в одной семье? Вера Станишевская – это, прежде всего, светлый полюс жизни. Особенно люблю ее графические акварели, приветствующие рождение, становление, весну… И Влад и она всю жизнь тесно связаны с мифами древней Греции, древнего Рима, мифами народов мира, библейскими сюжетами, но если Влад выбирал самые трагические фигуры, то Вера полна женского материнского желания добра и процветания. У Веры тоже есть история Адама и Евы: змей-искуситель вплетен в ветви дерева, он почти не заметен в листве, он словно бы и ни при чем, Адам в смущении, Ева, прелестная и невинная в своей наготе, протягивает ему плод любви на ладони; яблоко тяжелое, оно словно нагружено будущими тяготами жизни, художница застала героев в тот момент, когда они еще колеблются, сомневаются, когда еще есть возможность не знать настоящей жизни, а навсегда остаться в Эдеме, и прелесть сомнений передана столь чутко, что мы, зрители, тоже оказываемся перед выбором и замираем в волнении.
«Октябрь» и «Остановившееся время», на мой вкус, самые мудрые и глубокие работы нынешней выставки. В «Остановившемся времени» есть несколько сюжетов, среди них – история птицы, замершей перед клеткой: то ли она хочет влететь в нее и остаться в зарешеченной сладкой тюрьме, то ли она недавно покинула клетку, где провела много дней, и теперь, на прощание, смотрит на нее, как смотрят на руины прошлой жизни. Но при этом, не забывайте, время остановилось, и птица навсегда прикована к тому мгновению в воздухе, где она замерла; она никогда не взмахнет больше крыльями, она никогда не примет какое-то сознательное решение, она неправдоподобна, но при этом мы можем узнать в ней себя в те минуты, когда сомнения заставляют нас словно повиснуть в воздухе без движения… «Октябрь» – это поиски чего-то живого в умирающей природе, желание не сдаваться. В центре – ваза с остроконечными травами, кажется, такие и не ставят в вазы, это ведь не праздничные пышные цветы. Над травами витают опадающие листья, и сочные спелые яблоки от имени урожайной осени приветствуют зрителя: они падают сверху, удерживаются на краешке стола, может быть, вот-вот упадут, покроют собою всё пространство комнаты и этому яблокопаду не будет конца. На столе есть еще треснувший гранат – уважительная дань вечным обычаям натюрморта. Гранат непременно должен показать свои молочные зубы зерен, тогда мы сразу поймем, о, да этот жанр мы знаем, видели, сообразили! Но нас обманули – гранат всего лишь приманка мёртвой натуры, на самом деле, и в октябре жизнь в самом расцвете, наполнена спелыми плодами, наливными, пахнущими, зовущими, полна травами, источающими пряный аромат!
Вера Станишевская не боится красок – она смело идет навстречу желтому, лиловому, зеленоватому, красноватому; кричащие, наглые, назойливые цвета она обходит, всего по чуть-чуть, но эти ненавязчивые цвета дают ощущение неостановленного мгновения, бьющегося сердца.
Бумага терпит далеко не все
Противоположности свело.
Дай возьму всю боль твою и горечь.
У магнита я - печальный полюс,
ты же — светлый. Пусть тебе светло.
Почему-то всегда вспоминаю эти строчки Андрея Вознесенского, когда думаю о семье Влада и Веры. Они не могли обходиться друг без друга – как муж и жена, как родители двух чудесных девочек, как любящие мужчина и женщина, но и как два разных художника, которые сошлись, словно две половинки бытия.
Это – выставка графики. Всё, что представлено на бумаге — графика, а бумага терпит далеко не всё. Графика не терпит приблизительности, затуманенной невнятности, она обязывает сделать выбор, окончательный выбор, решиться. И тут я могу сказать, что они очень похожи – Влад и Вера.