/nginx/o/2020/11/16/13478085t1h0b85.jpg)
В аудитории KUMU на эстонской премьере документального фильма Лилии Вьюгиной «Юло Соостер, человек, который сушил платок на ветру» люди стояли вдоль стен и сидели на ступенях. И все равно многие остались за бортом: администрация музея была вынуждена закрыть двери.
- Я не ожидала такого наплыва, - призналась Вьюгина. – На московской премьере в Третьяковской галерее в зале было посвободнее. И там была «шахматная рассадка», которую ввели из-за коронавируса.
Юло Соостер (1924 – 1970) выдающийся эстонский художник ХХ века. Родился на Хийумаа, окончил Художественную школу «Паллас» в Тарту. В 1948 году был арестован, приговорен к 10 годам по статьям 58-1а и 58-11 УК СССР. В 1956 г. освобожден, с 1957 г. жил в Москве. «Официально» — график, иллюстратор научной фантастики; «неофициально» — концептуалист, мастер экспериментальной живописи, чья персональная метафизика нашла свое отражение в своеобразном стиле, вобравшем в себя отголоски таких течений, как сюрреализм и абстрактный экспрессионизм.
/nginx/o/2020/11/16/13478117t1hbece.jpg)
Лилия Вьюгина российский кинорежиссёр, сценарист и продюсер документальных фильмов. Лауреат премий и конкурсов, неоднократный номинант ТЭФИ. Картина о Юло Соостере – 21-я ее работа. В ее творчестве особе место занимают истории художников, у которых с советской властью у них были непримиримые эстетические разногласия. Фантастически одаренные и жившие в столь же фантастически тяжких условиях, эти люди были были Вторым советским авангардом.
- Лилия, каким образом тема художников-нонконформистов стала для вас так важна?
- Я закончила школу в Вильнюсе и училась во ВГИКе. Поступила со второго захода. Но на экономический, потому что прекрасно понимала, что девочка из провинции (а Вильнюс был для московской «элиты» провинцией), не имея «волосатой лапы», никогда не поступит на режиссуру документального кино.
Поступила я со второго захода, потому что меня сильно прессовали на вступительных экзаменах. Даже на экономическом. Теперь это продюсерский факультет. Нам преподавали драматургию кино, сценарное мастерство, операторское. И мне это дало очень многое. В частности, умение добывать деньги на съемки. Ведь я занимаюсь делом, которое в России считается бесперспективным.
Снимаю фильмы об искусстве. Причем о каком? О таком, которое никто не понимает. Обывателю покажи «Черный квадрат» Малевича, он тут же скажет: «Какой это, на хрен, художник? Я тоже так могу!» Или фильм, который я сделала перед «Соостером»: «Харджиев – последний русский футурист». (Николай Харджиев, 1903 – 1996, писатель, историк искусства, коллекционер – Б.Т.) Да назови его имя, 90% услышавших спутают его с Гурджиевым! Такое кино можно снимать только на гранты. А гранты нынче дают исключительно, чтобы снять нечто военно-патриотическое.
- Как вам, человеку с дипломом экономиста, удалось получить возможность снимать фильмы?
- Когда ты знаешь точно, что тебе это нужно, это всегда случается. Сначала - в эпоху перестройки - я попала на 1-й канал, на очень хорошее российское телевидение, где мы творили все, что считали нужным, безо всякой цензуры. Программа называлась «Пресс-экспресс». Это была аналитическая и совершенно анархическая программа. Мы играли в обзор прессы и вкладывали туда любые смыслы. Нужен был только повод, какая-нибудь публикация в прессе. И отталкиваясь от этого, развивать все, что мы хотели. Эта программа семь лет выходила, но в последние годы уже возникало предчувствие, что времена меняются, что скоро начнется закручивание гаек. Но в тот момент мы этого еще не поняли. Мы делали программу в ежедневном режиме, кроме субботы и воскресенья, это была сумасшедшая нагрузка, но и опыт замечательный. Колоссальный профессионализм был наработан. То, чего сейчас нет.
- Каким был первый ваш фильм?
- «Иностранец». Он сделан в 96-м году, про Евгения Клячкина. Я с детства была заворожена авторской песней, потом уже взрослой познакомилась с Клячкиным, и погиб он у меня на глазах. В Израиле. Купаясь в море. Волны уносили нас от берега, он не смог выплыть. И я тоже чуть не утонула.
- Вероятно, ваш фильм «Лесные братья» (2004), главная фигура которого вождь лесных братьев Витаутас - дань Литве, в которой вы родились и выросли?
- Витаутас - его nom de guerre, боевое прозвище, настоящее имя Йонас Жемайтис. «Лесные братья» - фильм не о нем одном, он просто ключевая фигура. Но нам удалось узнать о нем совершенно потрясающую историю. Жемайтис в 1953 году был арестован и 30 мая доставлен в Москву, где в кабинете № 305 внутренней тюрьмы на Лубянке с ним встретился сам Лаврентий Берия. Есть сведения, что Берия предложил Жемайтису выступить с обращением к соратникам по борьбе и призвать их выйти из лесов – за что им обещалась амнистия. Самому Витаутасу Берия предложил высокий пост в правительстве Советской Литвы. К чему привела их беседа, неизвестно: Берия вскоре был арестован и расстрелян, а Жемайтис приговорен военным трибуналом к высшей мере и казнен в 1954 году.
«Лесные братья» был первый фильм на российском телевидении, который показывал этих людей не какими-то плакатными «образами врагов», а живыми, со своим внутренним миром и убеждениями, людьми.
/nginx/o/2020/11/16/13478120t1ha615.jpg)
- Витаутаса Жалакявичуса в Литве после восстановления независимости сильно невзлюбили за гениальный фильм «Никто не хотел умирать», хотя он еще в 1966 году показал лесных братьев как убежденных борцов за то, что они понимали как свою правду. И конфликт между братьями Локисами и лесными братьями был показан как трагический и экзистенциально неразрешимый. Сам режиссер в интервью, данном незадолго до смерти (он умер в 1996 году), сказал: «Сегодняшняя двухполюсная оценочная шкала стара и широко известна. Один полюс — идеализация и восхищение, другой — уничтожение и пренебрежение. Во время советской власти в Литве опровергалось все, что было создано до 1940 года, сегодня же выгодно опровергать результаты культурной жизни советского времени. Не следовало бы делать ни того, ни другого. Но для этого требуются ум, интеллигентность, в конце концов, желание. Любая революция — что большая, что маленькая — всегда является сведением счетов. Еще древние греки говорили, что идея освобождения сопровождается жаждой мести. Стоит ли удивляться, что процессы освоения свободы у нас сопровождаются той же жаждой мести?». Это не к одной Литве относится, но и к нам.
- Да. И поэтому я старалась не давать оценок. В моем фильме о лесных братьях спорят сами литовцы. Только один человек выступает как бы с точки зрения третейского судьи, но он информирован, это сын генерала госбезопасности Павла Судоплатова (тоже репрессированного во время «чистки» органов ГБ от наследия Берии и просидевшего 15 лет) Анатолий. Когда мы с ним разговаривали, он то и дело выходил в соседнюю комнату и копался в бумагах. У него весь архив отца оставался. Где этот архив сейчас - не знаю: хранитель его тоже умер.
- Один из самых ярких ваших фильмов – про т.н. «Бульдозерную выставку».
(Выставка работ художников-нонконформистов в Битцевском парке 15 сентября 1974 года. Через полчаса после открытия власти пригнали туда тяжелую технику и людей в спецкостюмах. Они набросились на живописцев, стали вырывать из их рук полотна, собравшихся гнали с пустыря бульдозерами, потом из пожарной машины окатили водой.- Б.Т.).
- Знаете, я назвала тот фильм «Кино о прошлом. Портрет эпохи мастерских». Безобразное название «Бульдозерный передел» ему дал 1-й канал. Руководство канала тогда же потребовало вырезать из фильма кадры с Эдуардом Лимоновым.
- Почему?
- Он тогда был persona non grata. Мне сказали: «Или вы вырежете Лимонова, или фильм не выйдет!» У меня уже был прецедент на эту тему: фильм о Наталье Медведевой, его последней жене, не вышел в эфир на 1-м канале потому, что я отказалась вырезать Лимонова. Но на этот раз я решила пожертвовать пятью минутами фильма, чтобы он дошел до зрителя.
- Как вы вышли на идею сделать фильм о Соостере?
- В фильме «Кино о прошлом. Портрет эпохи мастерских» есть глава о Соостере. Каждый из этих художников достоин отдельного фильма. Но идея фильма была ограничена стремлением хотя бы немного рассказать о той эпохе людям, которые краем уха чего-то слышали, но вообще ничего не знают. Каждого пришлось представлять так: вот вы знаете строчки: «Погода была ужасная, принцесса была прекрасная»? Так вот это Генрих Сапгир, поэт 2-го русского авангарда. А у него был еще друг, Игорь Холин, который занимался т.н «барачной поэзией». Сапгир говорил у меня в фильме «Я детский поэт, как вы знаете. Но детским поэтом меня сделала советская власть».
Все люди Второго русского авангарда были внутренне свободны. Гробман сказал: «В России две категории независимых людей: воры в законе и мы». Они просто не замечали советскую власть. И делали «допустимое» только для заработка. За книжные иллюстрации очень хорошо платили, и можно было сделать одну книжку и потом долго жить на этот гонорар. И месяц заниматься тем, что любят.
– С чего началась работа над картиной о Соостере?
- Толчок дал монтажер Сергей Воронин. Мы с ним работали на канале «Ностальгия». Он переехал в Таллинн. Как-то он предложил: «Давай мы с тобой сделаем что-то вместе». И мы стали перебирать, что могло бы заинтересовать обе стороны. И дошли до Соостера.
Фильм был практически весь снят, когда мы приехали сюда на питчинг (презентация кинопроекта с целью нахождения инвесторов), показали тизер (фрагменты, вызывающие интерес к будущей картине), и эстонский Институт кино сказал: «Мы вам дадим денег, но вам нужно найти эстонского продюсера». И с нами стала работать Марианна Каат, прекрасный продюсер и кинодокументалист. А до этого всем, что положено делать продюсеру, занимался Сергей Воронин. И он, совершенно ни с кем не знакомый человек, не зная эстонского языка, пришел в Институт кино, и ему дали первый грант. Потом уже пришел Филипп Круусвалл из Института кино.
- Кстати, его отец Яан Крусвалл (1940 – 2012), прекрасный писатель. Мы с ним приятельствовали, я перевел несколько его новелл для журнала «Таллинн»
- Мне Филипп говорил, что его отец лично знал Соостера.
- Конечно. Яан в середине 60-х учился в Литинституте им. Горького, а жившие в Москве эстонцы, связанные с культурой и искусством, общались между собой.
- Именно Филипп рассказал мне, в честь кого Соостер назвал своего сына Тенно. Был такой эстонец Георг Тенно, во время войны морской офицер, а еще – спортсмен, силач, один из основателей в СССР атлетизма (так тогда называли у нас культуризм). После войны был репрессирован. Юло Соостер встретился с ним в лагере. Тенно вышел из лагеря в 1956 году, и они с Юло общались и в Москве.
Полное имя сына Юло Соостера – Теннопент. Пент – в честь Пенди, родного хутора Соостеров на Хийумаа. Юло и Лидия собирались дать сыну двойное имя - Тенно Пент. Пришли в ЗАГС, а там возражают: «Нет, двойного имени не дадим. Вдруг мальчик вырастет, станет взрослым, совершит правонарушение под одним именем и будет уклоняться от наказания, живя под другим именем». Юло сказал: «Тогда пишите в одно слово, Теннопент».
Тенно, как вы видели, снялся у нас в картине.
- Он удивительно похож на фото отца!
- А в молодости он ходил с гривой волос и очень походил на мать, Лидия Серх была удивительной красавицей. Юло сначала увидел ее в воображении. В фильме есть его сделанные в лагере рисунки, на которых изображена египетская красавица, Клеопатра или Нефертити, как две капли воды похожая на Лидию. В воображении художника мужчина, похожий на древнего египтянина, и женщина, в которой он предугадал Лилию, гуляют между пирамид, а на самом деле они могли гулять только между бараков в Долинке, центре Карлага. Но рисунки сделаны в 53-м году, а познакомились они в 54-м, на выставке работ зэков. Юло был художником-оформителем в мужском лагере, а Лидия в женском.
/nginx/o/2020/11/16/13478121t1h792a.jpg)
- Лилия, мне кажется, что «Юло Соостер, человек, который сушил платок на ветру» - документальная лента, сделанная по законам драматургии остросюжетного игрового фильма. Время от времени в ней возникают и раскрываются тайны, о которых не знают даже те, кто что-то прочел о Соостере (в частности, очень трогательную книгу воспоминаний его жены) и видел картины. Хотя бы в репродукциях. Открытием стало и то, что вы нашли таллиннскую мастерскую Соостера в надвратной башне: там, где улица Пикк-ялг выходит на угол улиц Пикк и Лай. И подробности того, как художников осудили по 58-й статье.
- Да. Вы же видели, у нас в фильме идут воспоминания Хельдура Вийреса, который вместе с Соостером учился в Тартуском художественном институте и долго сидел с ним в КПЗ. Фигурантам этого дела все никак не могли подобрать правдоподобно звучащее обвинение. Сначала пытались обвинить в том, что они собирались бежать в Париж через Китай.
- Очень напоминает «туннель из Тифлиса в Бомбей», который собирались прорыть арестованные в фильме Тенгиза Абуладзе «Покаяние». Но там-то гротеск!
- Думаю, гэбисты сообразили, насколько это неправдоподобно. И появилась версия – что они хотят угнать самолет в Париж. Молодые художники говорили руководству Тартуского художественного института, что хотят на практику в Париж. «Вы же до войны там были!» И когда Соостеру шили статью, то придумали эту фантастическую вину.
Хельдур Вийрес вспоминал, как Юло пытался рисовать в тюрьме. Когда его выводили из камеры, он, проходя мимо печки, старался прихватить кусочек угля и рисовал в камере портреты прямо на шахматной доске. Законченный портрет стирал и принимался за новый, пока его не поймали за этим запрещенным занятием. В наказание он получил пять суток карцера. И говорил потом, что там ему понравилось. В общей камере суматоха, гул, теснота. А в карцере он один. И есть время думать об искусстве.
Когда в 1956 году Юло после семи лет лагерей вернулся в Эстонию из Караганды, его не приняли в Союз художников. Надо было сделать вступительные работы, а Юло не придумал ничего лучшего, чем поехать в Кохтла-Ярве на сланцевые разработки. Делал эскизы в забое. На вступительном показе ему сказали, что так советские труженики не могут работать – с кирками, лопатами, в копоти, это же рабский труд, что это поклеп на советскую власть. Не имея возможности работать на родине, Соостер решил переехать в Москву. В Эстонии это восприняли как «уехал к завоевателям». Однако отец продолжал ездить в Эстонию и делал все возможное, чтобы наладить связи.
Еще в 1971 году музей в Тарту устроил первую персональную выставку Юло, при жизни этого ни разу не случилось. Выставка вышла изумительная, даже выпустили маленький каталог. Для эстонского искусства это было как вспышка. Никто не ожидал, что Юло – такая глыба и махина. Кто-то знал, что есть такой эстонский художник в Москве, но масштаб его творчества, влияние на художников в Эстонии осознавали немногие.
- Лилия, как вы думаете, Юло Соостер был из тех художников, которые, как говорится, не от мира сего?
- Вот уж нет! Соостер не витал в облаках. Тенно вспоминает, что он делал своими руками мебель для их жилья. А в его мастерской вся мебель собрана на помойках, какие-то облагороженные художником ящики, которые, тем не менее, придают помещению богемную изысканность, а ля Париж. Соостер входил в знаменитое Сретенское братство. В переулках Сретенки были мастерские художников-авангардистов. А сам Юло и его друг Юрий Соболев свои мастерские оборудовали на чердаке «дома с башенкой», который когда-то принадлежал страховому обществу «Россия».
Соостер знал французский, а Соболев - немецкий. Они добывали заграничные журналы и проходили историю искусств. Изучали и своими руками делали. Одну и ту же модель рисовали в разных стилях.
- Сохранившиеся лагерные работы Соостера – это реализм. А потом уже авангард.
- Поскольку он жил в обществе абсурда, то такая манера родилась из адекватного восприятия действительности. Вместе с Юрием Соболевым он стал основателем московского концептуализма. Некоторые считают, что эта честь принадлежит Илье Кабакову, но Кабаков находился под сильным влиянием Соостера, его островной философии. Чтобы лучше понять влияние Соостера на коллег, представьте себе: вы живете за железным занавесом – и вдруг приходит свободный человек.
- Юло Соостер не дожил до «бульдозерной выставки».
- Я думаю, доживи он до 70-х, то покинул бы СССР еще до «бульдозерной выставки». Михаил Гробман, первым из этих художников, в 1971 году, уехавший в Израиль, был очень близок с Юло и вспоминал, что они обсуждали такую возможность. Соостер тоже хотел поехать в Израиль, так как в Союзе у него не оставалось никакой надежды. Возможность эмигрировать имелась: жена Юло была еврейкой.
Но отъезд – это, знаете, как у чеховских «Трех сестер»: «В Москву! В Москву!» Это образ. Чувствовалось полное разложение окружающего мира, невозможность дышать. Хрущевская «оттепель» закончилась; началась стагнация. Я понимаю, что он привык жить в определенной, неблагоприятной, плоскости, но приходила другая – еще хуже.
- Я так понимаю, что Соостер создавал вокруг себя какое-то узкое, но спасительное пространство. «Пузырь».
- Яйцо! Вспомните образ яйца в его живописи. Он символизировал бесконечность, эволюцию и «опыт безвременья».
/nginx/o/2020/11/16/13478112t1h5132.jpg)
Он не понимал, что в искусстве можно делать так, как тебе приказывают.
Он говорил, что родился свободным, а приходится жить в клетке.
Читайте нас в Telegram! Чтобы найти наш канал, в строке поиска введите ruspostimees или просто перейдите по ссылке!