На 24-м фестивале «Темные ночи» был показан фильм Андрея Кончаловского «Дорогие товарищи!», награжденный на Венецианском кинофестивале специальным призом жюри и выдвинутый от России на «Оскар».
«Дорогие товарищи!»: трагедия в черно-белой гамме
Картина, действие которой происходит в течение трех июньских дней 1962 года, черно-белая, в формате 4х3, снята в той эстетике, которой когда-то блестяще владело советское кино. Самые знаковые фильмы 1960-х: «Девять дней одного года» Михаила Ромма, «Я шагаю по Москве» Георгия Данелии, «Берегись автомобиля» Эльдара Рязанова, «Застава Ильича» Марлена Хуциева, безжалостно изрезанная цензурой и вышедшая в прокат под названием «Мне 20 лет» – были черно-белыми. И, наверно, снимать очень важное высказывание о том времени в цвете было бы излишней красивостью: мироощущение людей было тогда контрастным, черно-белым: мы – «они»; добро – зло; правда – ложь. Сейчас, правда, нам объяснили, что между черным и белым есть еще 50 оттенков серого, но, копаясь в таких нюансах, слишком легко утратить ясность и четкость взгляда.
В мастерской операторской работе Андрея Найденова есть все то, что восхищало в «старом» черно-белом кино: игра света и теней, присутствие воздуха – не только в физическом понимании, но и воздуха эпохи. А в самой ткани фильма – помимо сильного и трагичного сюжета – видны важные, в первую очередь, для зрителя имеющего сопоставимый с авторским исторический опыт, отсылки и к образности советского кино 1960-х, и к неприкрытой жизненной достоверности итальянского неореализма, поэтику которого советский кинематограф «оттепельного» времени если не усвоил вполне, то помнил и учитывал.
И еще один образ из кинематографа 60-х: проезд по утренним, еще пустынным, улицам Новочеркасска поливальной машины. Когда-то этот образ символизировал очищение, обновление, вторжение свежего потока в воздух времени. Андрею Кончаловскому он нужен, чтобы зритель вспомнил об этом; режиссер с первых кадров ведет тонкую настройку нашего восприятия. Зритель в зале, вероятно, уже знает, что фильм рассказывает о событиях в Новочеркасске 1-3 июня 1962 года. Тогда рабочие электровозостроительного завода возмутились одновременным повышением цен на мясо-молочные продукты и снижением расценок, перегородили железнодорожную колею; затем протестующие пришли в центр города, к зданию обкома партии; демонстранты несли портреты Ленина, красные знамена и… плакаты с надписью «Хрущева на мясо!». Протест носил экономический, а не политический характер, но власть всполошилась.
Во взбунтовавшийся город прибыли – с неограниченными полномочиями – второй человек в ЦК КПСС после Хрущева Фрол Романович Козлов (1908 – 1965) и олицетворявший преемственность с революционными традициями Анастас Иванович Микоян (1895 – 1978). Демонстрация была по их приказу расстреляна: более 20 убитых, десятки раненых, кровь на асфальте. Было приказано кровь смыть, там, где она по летней жаре въелась в асфальт – срочно заново заасфальтировать, о произошедшем строго-настрого молчать: со всех свидетелей в КГБ взяли подписки о неразглашении. Семеро «зачинщиков» бунта были расстреляны, еще более ста осуждены на сроки от 10 до 15 лет.
Смывающей кровь поливальной машины в фильме нет – кровь смывают там вручную из брандспойта. Кончаловскому не нужны слишком прямолинейные ходы. Достаточно того, что отсутствующий зримый образ отпечатается в сознании.
Контекст и подтекст протеста
Жестокость властей можно понять (но не простить!), если вспомнить контекст новочеркасских событий. Летом 1953 года, вскоре после смерти Сталина, правительство ГДР объявило о повышении цен на ряд продуктов питания и снижении расценок. Ответом стали массовые протесты рабочих. На их подавление были брошены советские войска.
Берлинские события не так известны, зато очень известно, что происходило в Венгрии осенью 1956 года. Кровь лилась с обеих сторон. Погибло около 3000 повстанцев, почти половину которых составляли рабочие (!) и более 700 советских военнослужащих. (По официальным сведениям.)
Это происходило в странах, присоединенных Советским Союзом к т.н. «социалистическому лагерю». Народ восставал против навязанных Москвой марионеточных правительств. Для товарищей из Кремля это было очень неприятно, но более или менее объяснимо.
События в Новочеркасске стали для Хрущева и других шоком. Пролетариат выступил против «власти диктатуры пролетариата», против «родной коммунистической партии и рабоче-крестьянского правительства».
Фильм Кончаловского состоит из двух историй. Первая - триллер (многие хотели бы видеть тут политический триллер и утверждают, будто Кончаловский снял «антисоветский» фильм, но режиссер идет гораздо глубже, он проникает в вечные нерешаемые и непреодолимые проблемы, и главная из них - взаимное отчуждение: власти от народа и народа от власти). Событийный ряд этой истории: массовые протесты, реакция на них «дорогих товарищей» - от Козлова и Микояна до главной героини фильма, скромной партфункционерки Людмилы Сёминой, которую фантастически точно играет муза режиссера – Юлия Высоцкая. И расстрел демонстрации.
Вторая история – высокая трагедия: и в центре ее – Людмила. Но об этом – позже.
Все снимавшиеся в «Дорогих товарищах!» актеры, кроме Юлии Высоцкой, не примелькались на экране; конечно, они где-то снимались, только у совсем юной Юлии Буровой (дочь Людмилы Светка) и Сергея Эрлиша, потрясающе органично сыгравшего старого отца героини в графе «список киноролей» стоят прочерки. И новизна для публики актерских лиц работает на жизненную убедительность картины: для нас каждый персонаж - не „звезда сериалов“ X или Y в «предлагаемых обстоятельствах», а реальный, достоверный и убедительный характер. Внешние данные каждого исполнителя абсолютно совпадают с материалом роли: веришь, например, что именно таким, рыхлым, зажравшимся, наглым с подчиненными, мог быть срочно прибывший в Новочеркасск первый секретарь Ростовского обкома Басов (Дмитрий Костяев).
Отчуждение
Все эти «дорогие товарищи», во-первых, «страшно далеки от народа», как сказал, правда, по другому поводу, В.И. Ульянов-Ленин: они даже не знают, на каком языке с народом разговаривать; вышедший на балкон Басов пустые казенные слова, которые ничего не скажут протестующим, перемежает матерком – и естественно, что в ответ в окна горкома летят камни.
Во-вторых, все они – кроме Людмилы – трясутся за свои места.
События в Новочеркасске даны исключительно с точки зрения «дорогих товарищей»: протестующие сняты в основном на общем плане, лица их мелькают в кадре, но ни на одном камера не задерживается: это именно масса, разъяренная и неудержимая. Нельзя сказать, чтобы Кончаловский им симпатизировал или любовался ими. Известно, что предприятиях Новочеркасска работало много мужчин, отбывших срок и вышедших по амнистии; сидели они не по печально известной статье 58-10 (антисоветская пропаганда и агитация – по ней можно было осудить даже за анекдот), а за вполне реальные правонарушения – и понятно, что у таких людей первыми «сорвало резьбу». Когда протестующие врываются в кабинет первого секретаря горкома и начинают все крушить, становится по-настоящему страшно. Вот уж действительно: «русский бунт, бессмысленный и беспощадный».
Но… стихия есть стихия, и тут она вышла из берегов: выносить нужду и высокомерную ложь властей можно долго, очень долго, но не бесконечно. Чем дольше терпит народ, тем страшнее становится, когда критическая масса недовольства оказывается превышена. Понимает ли это власть? Вполне возможно. Но не хочет отдавать себе отчета. Гораздо проще и приятнее утверждать, что за бунтом стоят происки проклятого ЦРУ (или кого-то еще, назначенного на сегодняшний день главным врагом Отечества, внешним или внутренним). Такая концепция развязывает руки: одно дело стрелять по доведенным до отчаяния людям, не очень понимающим, что творят, а другое – по толпе, подстрекаемой коварным врагом.
Хотя – и в этом есть некий проблеск надежды - всегда найдется тот, который не стрелял. (Помните балладу Высоцкого?) В фильме это – генерал, который на приказ партийного высокого начальства применить против бунтовщиков танки ответил: «Не вижу перед собой противника, которого следует атаковать танками». В фильме эту реплику произносит командующий Северо-Кавказским военным округом генерал Исса Плиев – и это единственная серьезная историческая неточность, прокравшаяся в картину: на самом деле так сказал заместитель командующего генерал Матвей Шапошников, за что и поплатился своей, до того блестяще складывавшейся, военной карьерой.
Антигона-1962?
Кончаловский говорил, что понял, что снимет этот фильм и что Юлия Высоцкая сможет сыграть его героиню после того, как актриса исполнила роль Антигоны в поставленной им трагедии Софокла. Рискну сказать, что образ Людмилы намного сложнее, противоречивее и глубже абсолютно цельного героини античной трагедии. Мировоззрение Антигоны было четким и ясным: глумиться над мертвым, даже если он был врагом государства, недопустимо; погибший должен быть погребен, и она похоронит убитого брата, какая бы кара ей ни угрожала.
Людмила Сёмина существует в мире, где все перепутано и сдвинуто с мест; само ее мировоззрение расколото и заново сколочено из несовместимых деталей, но она этого не ощущает. Фронтовичка – на лацкане ее не вполне женского жакета орденские планки, дочь бывшего белоказака (дед хранит в сундуке икону и старую гимнастерку с четырьмя солдатскими «Георгиями») и мать юной девушки, выросшей на идеях «оттепели» и свято верящей в социальную справедливость, Людмила выстроила для себя иллюзорный мир, в котором, как ей кажется: существует ясность цели и цельность бытия. Или существовала – но исчезла.
Людмила – убежденная сталинистка, хотя партработнику хрущевского времени это возбраняется.
В самом начале фильма Людмила и ее любовник, первый секретарь горкома Логинов (Владислав Комаров), только-только остыв от жарких объятий, начинают спорить о Сталине. Кому-то кажется, что это – надуманная сцена, мол, в постели не до идеологии. Но учтите контекст той эпохи! В прекрасном романе Виктора Конецкого «Кто смотрит на облака» (1967) такой спор происходит – на первом любовном свидании! – между девушкой-искусствоведом с нежным именем Веточка и штурманом дальнего плавания с не менее нежной фамилией Ниточкин. У них все будет хорошо, они будут жить долго и счастливо, а пока ироничная Веточка резюмирует: «Такое только в России возможно, чтобы мужчина и женщина в постели говорили о политике!». Кончаловский, которому в 1962 году было 25 лет, знает эпоху и ее людей!
Людмила из постели любовника спешит в гастроном, чтобы получить «партийный спецпаек» - мимо посетителей, осаждающих полупустые прилавки, пробирается в кладовку, где дородная заведующая отоваривает ее продуктовым дефицитом, причем когда собеседница начинает сетовать на повышение цен, Людмила тут же резко обрывает ее.
Это не оруэлловское «двоемыслие», не святая убежденность в том, что все скоты равны, но некоторые равнее других, и потому вправе получать дефицит, которого лишена серая масса. Это трагическая зашоренность, вызванная иррациональным (на наш взгляд, но органичным и необходимым героине, чтобы оправдать ее существование) стремлением к ясности и понятности черно-белого мира. А все, что не вписывается в картину, либо враждебно и ложно, либо вообще не существует: фантом, кажимость. И потому Людмила на совещании в горкоме требует суровой кары бунтовщикам – вплоть до расстрела. И товарищ Козлов одобряет ее решимость.
Весь последующий путь Людмилы в фильме – столкновение с реальностью, которая меняется на глазах, становится все сложнее и все сильнее расходится с иллюзией и с убежденностью. Вот Людмила, в тот момент, когда солдаты эвакуируют из горкома «дорогих товарищей», замешавшись, обнаруживает человека с виолончельным футляром, поднимающегося на чердак. «Куда вы, товарищ?» - кричит она вслед, тот не оборачивается, Людмила поднимается за ним и видит, как мужчина вынимает из футляра снайперскую винтовку. Крупным планом дано ее лицо: на нем ужас, недоумение, непонимание происходящего и отчаянная попытка изгнать увиденное из сознания, считать несуществующим – и все это прекрасная актриса сыграла в секунду или две!
Преданность героини Сталину – сродни эротической привязанности к кумиру, с которым она не встретилась и не встретится, но который постоянно присутствует в ее жизни. «Раньше было понятно, кто враг, кто друг». А теперь все смешалось в доме неясно кого, вроде бы «оттепель», а народ бунтует, и с самого верха приходит приказ стрелять по толпе.
В фильме есть не названный по имени генерал КГБ (артист Иван Мартынов); образ, явно не имеющий прототипа (на его погонах четыре звезды, следовательно, генерал армии, а в то время в КГБ никто не имел столь высокого звания). Он откровенничает со своим подчиненным: «Ты когда-нибудь приводил в исполнение высшую меру? – Нет. – А мне приходилось. Тут искусство в том, чтобы правильно связать руки!». И чуть позже генерал роняет: «А ведь рабочие, по сути, правы!». И мы не знаем, «раскалывает» ли он офицера, заметив в том непредвиденные уставом душевные колебания, или вдруг позволяет себе быть искренним. Потому что не одной Людмиле, но и куда более могущественным людям хочется ясности. А ее нет и быть не может.
Путь героини становится блужданием в лабиринте. Вот-вот она что-то поймет. Но ее конфликт с самой собою неразрешим, он может отодвинуться на второй план под влиянием невероятного переворота событий (в античной трагедии, если уж речь идет о ней, такое преображение происходит по воле спустившихся на сцену богов и называется deus ex machina). Но возможно ли заставить героиню окончательно прозреть?
Искали дочь
Дочь Людмилы Светка (Юлия Бурова) пропала во время расстрела протестующих. Людмила ищет ее всюду, она убеждена, что дочь погибла, что ее тело зарыто в безымянной могиле. Капитан КГБ Виктор (Андрей Гусев), сочувствующий горю Людмилы и, кажется, влюбленный в нее, хотя это не так важно - везет Людмилу в станицу, где жертвы расстрела зарыты в заброшенные могилы. Выезжать из Новочеркасска запрещено, Виктора и Людмилу задерживает армейский патруль, капитана уводят куда-то, но вскоре он возвращается: «Армия нас ненавидит, - поясняет он, - и есть за что, но всюду есть хорошие люди». В станице Виктор находит участкового милиционера, заставляет его указать дорогу на кладбище; по пути тот растерянно повторяет: «Меня расстреляют?». Страх, въевшийся в души людей, неистребим.
Людмила, опустившись на четвереньки, ногтями разрывает свежую землю, но не решается вскрыть могилу: увидеть своими глазами тело дочери – после того, как ни в морге, ни в больнице ее не нашли, выше ее сил.
Мне почему-то кажется, что в памяти Кончаловского возникало страшное стихотворение Федора Сологуба «Искали дочь». Оно – о горе родителей, чья дочь пропала во время «Кровавого воскресенья» 9 января 1905 года.
Печаль в груди была остра,
Безумна ночь, —
И мы блуждали до утра,
Искали дочь.
Нам запомнилась навеки
Жутких улиц тишина,
Хрупкий снег, немые реки,
Дым костров, штыки, луна.
Чернели тени на огне
Ночных костров.
Звучали в мертвой тишине
Шаги врагов.
Там, где били и рубили,
У застав и у палат,
Что-то чутко сторожили
Цепи хмурые солдат.
Всю ночь мерещилась нам дочь,
Еще жива,
И нам нашептывала ночь
Ее слова.
По участкам, по больницам
(Где пускали, где и нет)
Мы склоняли к многим лицам
Тусклых свеч неровный свет.
Бросали груды страшных тел
В подвал сырой.
Туда пустить нас не хотел
Городовой.
Скорби пламенной язык ли,
Деньги ль дверь открыли нам, —
Рано утром мы проникли
В тьму, к поверженным телам.
Ступени скользкие вели
В сырую мглу, —
Под грудой тел мы дочь нашли
Там, на полу.
Если мое предположение верно – а мне хочется, чтобы оно было верно! – то в сознании автора - а значит и зрителя - возникает параллель «Кровавого воскресенья» с Новочеркасским расстрелом. Да, масштабы несовместимы, столица и заштатный городок; о «Кровавом воскресенье» узнал весь мир, новочеркасскую бойню практически удалось скрыть угрозами и подписками о неразглашении. Но в обоих случаях неадекватно жестокая реакция власти ударила по той почти мистической связи между народом и властью: в первом случае по связи между народом и царем, во втором – по вбивавшемуся в сознание людей лозунгу «народ и партия едины».
Но все это – исторический фон, на котором развязывается трагедия главной героини.
Кончаловский щадит зрителя и не позволяет происходящему погрузиться в кромешную тьму. Чудесное спасение происходит. Спасение, но не прозрение! Пережив самое страшное, что только может пережить мать, Людмила всем своим материнским инстинктом почувствовала, что в ее картине мира происходит тектонический сдвиг, но потревоженные пласты попытались стать на место. Судьба больно ударила героиню за нежелание видеть мир не таким, как он есть – но увидит ли она его реальным, а не в привычной и спасительной для себя черно-белой гамме?
Читайте нас в Telegram! Чтобы найти наш канал, в строке поиска введите ruspostimees или просто перейдите по ссылке!