На PÖFF состоялись премьеры двух эстонских фильмов. «На плаву» режиссера Пеэтера Симма участвовал в основном конкурсе; «Прощай, СССР» режиссера Лаури Рандла – в конкурсе дебютантов.
"На плаву" и "Прощай, СССР": две завершившиеся эпохи глазами подростков
Пеэтер Симм (р.1953) – самый возрастной из ныне действующих эстонских режиссеров игрового кино; на его счету полтора десятка полнометражных картин, в том числе «Идеальный пейзаж», первый эстонский фильм, получивший Гран-При Всесоюзного фестиваля, а также ряд документальных лент. Лаури Рандла (р.1981) до этого снял только несколько короткометражек, одна из которых - абсурдистский гротеск «Мавзолей», повествующий о том, как муха оказалась в саркофаге Ильича и какой переполох поднялся из-за этого.
Случайное и многозначительное сходство
В основе картины Симма – повесть Олави Руйтлане; Рандла снимал по собственному оригинальному сценарию. Каждый из режиссеров не мог знать, что делает его коллега, однако фабулы картин удивительным образом во многом совпали. В обоих фильмах главный герой – мальчик, которого воспитывают дедушка с бабушкой. Отец Андреса из фильма «На плаву» сгинул где-то «на стройках коммунизма», отец Иоханнеса из «Прощай, СССР» вообще неизвестен. Матери обоих – девушки непутевые; в фильме Симма образ матери героя появляется только в воображении Андреса; она работала на пассажирском лайнере, занималась валютными махинациями, и когда стало ясно, что ее вот-вот арестуют, сбежала в Швецию, откуда время от времени присылает посылки. Мать Иоханнеса учится в университете, затем устраивается на работу в Финляндию.
Действие обеих картин происходит в депрессивных и маргинальных местах: у Симма в приозерном поселке в Вырумаа, у Рандла – в закрытом городе, выросшем вокруг комбината по переработке урана; в фильме он назван «Ленинград-3» - такие засекреченные города называли в СССР «почтовыми ящиками», но понятно, что место действия – Силламяэ. В обоих семьях говорят на «особых» языках: у Симма на выруском диалекте, у Рандла – по-фински, так как семья героя – ингерманландские финны. Разумеется, взрослея, герой влюбляется – и за свою первую любовь ему приходится бороться с обстоятельствами, которые постоянно оборачиваются против него.
Наконец, финал каждой картины совпадает с концом эпохи. У Симма – ноябрь 1982 года, похороны Брежнева, привычный уклад рушится, хотя прямого отношения к жизни персонажей его фильма это не имеет. У Рандла – август 1991 года, распад Союза.
На этом сходство исчерпывается.
Достоверный, как сама жизнь
После премьеры фильма «На плаву» съемочная группа встретилась со зрителями. Одна дама заявила: «Пока шла картина, я то смеялась, то плакала. Скажите, отчего это так сделано и какой у фильма жанр?»
Вопрос, я бы сказал эпохальный! С одной стороны, он говорит об абсолютной жизненности фильма и выверенности его эмоциональной партитуры. С другой – хотелось бы ошибиться! – свидетельствует, что среднеарифметический современный потребитель искусства безвозвратно угодил в плен телевидения, попсы и прочей «творческой» макулатуры, которая пережевывает все настолько, что на выходе – то самое, что остается после того, как предложенный продукт пережеван и заглотан. Поэтому, столкнувшись с чем-то выходящим за привычные рамки, зритель не решается самостоятельно осмыслить увиденное: ждет указаний. Слава Богу, что хоть чувства не атрофировались, и зритель еще способен плакать в трогательных моментах (которых у Симма, как всегда, достаточно, и в которых фальши нет ни на волосок). И смеяться там, где смешно, тоже еще способен.
Если спросите, о чем «На плаву», ответ будет: о жизни! И о людях. Картина выстроена так, что сквозь нее проходит поток жизни таким, каким он есть в действительности, происходящему на экране веришь абсолютно (глубокий поклон оператору Манфреду Вайнокиви!), и вся предметная среда достоверна, никаких анахронизмов (художник Эуген Тамберг).
На задворках у берега озера
Для самого режиссера исходный литературный материал (повесть Олави Руйтлане) близок к двум классическим произведениям: пьесе Максима Горького «На дне»и повести Оскара Лутса «На задворках». И Симм выстраивает в своей картине мир, отчаянно близкий тем двум мирам – с поправкой, разумеется, на то, что время другое. Такая же густая атмосфера бедного и скандального быта/бытия, нищета, которая присутствует как данность и потому уже почти не ощущается: с ней живут. Сочные характеры. И в центре всего – история взросления мальчика, в начале действия забитого, замкнутого – в школе он аутсайдер, чуть ли не пария, в семье же…
Дед и бабка по-своему любят его, но совершенно не понимают и навязывают ему свое мироощущение, а Андрес инстинктивно не приемлет этого, он жаждет свободы, жаждет самоутверждения, но в родных не находит отклика. Старик, так блестяще сыгранный Калью Орро, настоящий дед Каширин из «Детства» Горького: вздорен, самолюбив (играя с Андресом в шахматы он отчаянно хочет побеждать, и единственный раз проиграв, возмущается), а главное – любитель телесных наказаний. Бабушка (такая тоже могла бы появиться в горьковском мире) в исполнении Марии Кленской – старушка опасливая и беспокойная. Андрес (Расмус Эрмель) рвется из дома, туда, где его поймут, где увидят в нем личность.
Подлинная родина абсурда – Россия (с сопредельными территориями), ему там уютно и не хочется уходить.
И находит двух взрослых друзей. Один из которых, Коля (Аарне Соро) – бывший пациент психушки, другой, Вальтер (совершенно блистательно сыгранный Марко Матвере, с удивительной точностью в деталях и мотивах поведения своего героя!) – рецидивист, отмотавший не один срок; с высоты своего жизненного опыта он дает уроки Андресу, учит его быть мужчиной. Эти двое – и в самом деле лучшие люди в поселке. Парадокс? Но наше время (беру не краткий отрезок, в который происходит действие фильма, а большую часть ХХ века и прожитые нами десятилетия двадцать первого) вообще замешано на парадоксах, на парадоксе стоит и им погоняет, оттого-то «чистых» жанров не осталось: если гибридными стали войны и автомобили, то и почти все созданные сегодня произведения искусства выполнены в гибридных жанрах.
Симм выстраивает свою картину по структуре road-movie, только здесь герой движется не в физическом, а в духовном пространстве; события накатываются, как бы ниоткуда, во всяком случае внезапно, не вырастая одно из другого, а возникая по прихотливым велениям самой жизни. Road-movie требует опасных приключений (а уж чего опаснее – жить на берегу озера, которое тебя кормит; Андрес становится главным кормильцем семьи, он рыбачит круглый год, а зимой, случается, что лед провалится или льдину с рыболовом оторвет и куда-то утащит) – и, конечно же, требует и неожиданных встреч, и юмора. Диалог в фильме порою просто убойно остроумен. Инвалид Калью замечательно умеет делать «секушки» - простейшие рыболовные снасти, дает их Андресу во временное пользование, но за это отбирает часть улова. Мальчик просит подарить ему снасти, но слышит в ответ «Только через мой труп!». Вскоре инвалид умирает, и Андрес объявляет себя наследником изготовленных им снастей: ведь труп налицо!
И, конечно, необходима здесь история подростковой любви, нежная и целомудренная. Мария (Аугуста Аурора Кюннапас) горда и прекрасна, как и подобает сказочной принцессе (а в возрасте Андреса возлюбленные всегда кажутся нам сказочными принцессами); герою предстоит завоевать ее, он уже почти теряет Марию… Если бы не Вальтер, который становится вторым главным героем картины и тем персонажем, благодаря которому история приходит к счастливому финалу.
У Симма все актеры – включая юного Расмуса Эрмеля, который за съемочный период реально подрос и повзрослел – играют замечательно и создают точные и жизненные характеры. Впрочем, это относится ко всем его фильмам и известно многим. Менее известно то, что эстонский режиссер учился во ВГИКе в мастерской Александра Столпера и сохранил глубокую любовь и преданность к Мастеру. Трагикомедию «Надоело!», одним из соавторов сценария которого был однокашник Симма по институту, немецкий кинематографист Ханс-Вернер Хонерт, они вдвоем посвятили памяти своего наставника. В фильме «На плаву» режиссер вновь отдает поклон учителю: в самом начале картины Андрес и дед смотрят по телевизору «Повесть о настоящем человеке» - один из лучших фильмов Столпера.
Всё рушится, грохоча и веселя публику
Если в фильме «На плаву» зритель, успевший пожить тогда, когда происходит действие картины, увидит в ней приметы времени и поразится, как точно все схвачено, то происходящее в «Прощай, СССР» примет за чистую монету только тот, кто родился после распада Союза, либо как раз в то время, когда последний начал трещать по швам. Война в Афганистане шла вовсю, и «ласковый Миша» уже улетел в свой сказочный лес (я не о Горбачеве, с которым примерно то же самое произошло позже, а о надувном символе Московской Олимпиады).
Лаури Рандла – ровесник своего юного героя Иоханнеса Тарккинена, так что события, завершившиеся крушением СССР, прошли на его памяти – но детской памяти, и режиссер не считает себя скованным обязанностью сверять сюжет с тем, что происходило «на самом деле». Напротив, он идет тем же путем, каким шел в «Мавзолее», создавая абсурдное, гротескное и развеселое зрелище – и имеет на это определенные основания. Ведь абсурдизм как течение в литературе, театре, а после и в кино зародился не во Франции, и у колыбели его стояли не Эжен Ионеско и писавший по-французски ирландец Сэмюэль Беккет, и даже не живший раньше их Альфред Жарри со своим «Королем Убю», а русские писатели Алексей Константинович Толстой и братья Жемчужниковы, а чуть позже – Сухово-Кобылин в «Смерти Тарелкина» и Владимир Соловьев (не тот, который вещает по каналу РТР, а великий русский философ и поэт, оказавший огромное влияние на Александра Блока). Так что подлинная родина абсурда – Россия (с сопредельными территориями), ему там уютно и не хочется уходить.
У Карела Чапека в юмористическом цикле «Как это делается» есть новелла о том, как делается театральный спектакль – и в ней такой эпизод. Драматург на премьере своей пьесы не может спокойно сидеть в зале, заходит за кулисы и слышит разговор рабочих сцены. «А кажись, здоровая брехня!» - не без восхищения комментирует один из них то, что происходит на сцене.
Рандла ведет с публикой игру. То ли в его представлении все, что он позже узнал и услышал о событиях, имевших место во второй половине 1980-х и начале 1990-х, смешались в некую хаотичную, но не сказать, что несъедобную кашу, то ли он полагает, что именно такая каша творится в голове cреднестатистического зрителя, и ему уже не различить, где – реальность, как она есть, а где – преломленная через гиперболу и гротеск. Рандла моделирует мир, в котором самые элементарные потребности удовлетворить было отчаянно трудно: дефицит! Что правда. И где всё без исключения было регламентировано – что преувеличение.
Человек, безусловно, начитанный, Рандла начинает повествование на манер романа английского писателя XVIII века Лоренса Стерна «Жизнь и мнения Тристрама Шенди, джентльмена» - с рождения героя. В больничной палате (где-то в Ида Вирумаа) койки с роженицами выстроены полукругом, в центре – медсестра, которая командует «Тужьтесь!», и когда мать собирающегося появиться на свет героя Иоханна (Ника Саволайнен) кричит от боли, медработница сурово обрывает ее: «Советские женщины рожают молча!».
Иоханнес родился недоношенным, его помещают в кювез, но тут в роддом врывается майор авиации, кавказский человек по имени Тамерлан и с трудно произносимыми отчеством и фамилией, в самих звуках которых чувствуется намек на Джохара Дудаева. Дочь Тамерлана Вера тоже недоношена, кювезов не хватает, младенцев помещают в один, они инстинктивно тянут друг к другу крошечные ручки – и отсюда начинается история, со временем перерастающая в парафраз «Ромео и Джульетты», с враждой, вдруг возникшей между семьями – и даже с и.о. Тибальта, старшим братом Веры Геной, который поначалу становится Иоханнесу другом и ассоциируется с подаренным герою мамой крокодилом Геной, а после – врагом.
Режиссер буквально купается в абсурде. Иоханнес рожден от «неизвестного отца», чиновница ЗАГСа при регистрации ребенка требует, чтобы ему дали хоть какое отчество: дед малыша, добродушный пофигист (Тыну Оя) и решительная, но постоянно опасающаяся сказать или сделать что-то не то, бабушка (Юлле Кальюсте), вспоминают, что Ленин – отец всех советских детей, и малыша записывают: Иоханнес Ленинович Тарккинен.
Тамерлан гибнет в Афганистане. Урну с его прахом посыльный из военкомата доставляет вдове, чеченской красавице Лиде (Екатерина Новоселова). На церемонии прощания с героем (на Маарьямяги) Лиде заодно вручают урну с прахом друга Тамерлана, штурмана Тимофеева (у него нет родственников). Бабушка (семья Тарккинен нелегально живет в квартире Тимофеева) берет урну себе.
Где-то году в 1989-м Иоханнес, (Никлас Кузмичев), Гена (Дима Беспалов) и Вера (Элене Бараташвили), нацепив бороды из реквизита школьного драмкружка, играют в исламских террористов (это дети человека, погибшего на войне против исламистов!) Самодельный «пояс шахида» взрывается, Вера едва не остается без глаза, Гена сваливает вину на почти что безответного Иоханнеса – и дружба между семьями трещит по швам. Как и государство.
Впрочем, политика в фильме присутствует как примета эпохи, но не более. Она, конечно, влияет на кого-то из персонажей, скажем, на учительницу Иванову (Татьяна Маневская), которая в картине предстает клинической идиоткой, говорящей пропагандистскими штампами, причем скорее такими, которые сочиняются ныне в ведомстве Маргариты Симоньян, чем относящимися к концу 1980-х. Тогда люди все же были чуточку умнее.
Тем не менее совершенно плохих людей в картине нет, за одним-единственным исключением – гэбист (Олег Желудков), наделенный известной фамилией Черненко. Он помогает матери Иоханнеса выехать в Финляндию на работу, требуя четверть того, что она заработает там.
Даже события августа 1991 года показаны в фильме с улыбкой: мол, не принимайте увиденное слишком уж всерьез. Вместо колонны машин Псковской воздушно-десантной дивизии – один-единственный заплутавший БТР-60, командир которого (Игорь Рогачев) спрашивает у детей дорогу на Таллинн. Впрочем, особой охоты участвовать в исторических событиях у офицера явно нет – это заметно по его ироническому прищуру.
В финале Иоханна и Иоханнес уезжают в вожделенную Финляндию (вероятно, насовсем), а закадровый голос резюмирует от лица героя: «Впрочем, особой разницы между тут и там нет. Тут у людей есть деньги, но нет вещей. Там вещи есть, но нет денег».
- Нет в жизни совершенства! – сказал Лис.