Театральные блокбастеры от представителя династии

Бен (Кристо Вийдинг) среди розовых фламинго. Фото: Сцена из спектакля "Изгнание"

Держать публику в театральном зале больше четырех часов (правда, с двумя антрактами) – и добиваться, чтобы зрительское внимание ни на миг не ослабевало, для этого режиссеру необходимы смелость, переходящая в творческую дерзость, и мастерство.

Режиссеру, а с 2018 года и художественному руководителю Эстонского театра драмы Хендрику Тоомпере-юниору 34 года; его первая большая постановка, «Изгнание» (2016), по драме литовца Марюса Ивашкявичюса принесла ему премию Театрального союза Эстонии за лучшую режиссуру. Интересно, что годом раньше такой же премией был отмечен Артём Гареев за постановку в Русском театре «Врага» Амели Нотомб: два года подряд награда присуждалась молодым режиссерам; прилив свежей крови искусству всегда необходим, и прекрасно, когда за этим следует признание! 

В этом году Хендрик Тоомпере-юниор поставил трилогию итальянца Стефано Массини “Lehman Brothers” – и снова его работа стала хитом сезона.

Буду называть его для краткости просто: Юниор.

Он – представитель третьего поколения театральной династии. Поначалу значился в афишах как Хендрик Тоомпере-юниор-юниор: первым Хендриком Тоомпере был скончавшийся в 2008 году актер и режиссер Театра кукол, а Хендриком Тоомпере-юниором – режиссер и актер Эстонского театра драмы: сын Хендрика Первого и отец нашего героя. Теперь отец – просто Хендрик Тоомпере, а сын – Хендрик Тоомпере-юниор. Если бы у нас, как в Англии, представителей театральных династий именовали бы, как королей, - великий Эдмунд Кин был Кин IV, a eго сын Чарльз – Кин V - наш герой был бы Хендрик Тоомпере III.

От изобилия – к минимализму

Прежде, чем увидеть “Lehman Brothers”, я решил еще раз сходить на «Изгнание», посмотреть, насколько изменился спектакль за четыре года своей жизни. Оказалось, он не только не обветшал (что, увы, случается с постановками-долгожителями), но стал глубже и ярче (хотя, возможно, сработал эффект второго восприятия после паузы: замечаешь и обдумываешь детали, которые при первой встрече ускользнули от восприятия).

Театральный язык этих двух спектаклей-блокбастеров заметно разнится: Юниор ищет и находит для каждой пьесы именно те выразительные средства, которые лучшим образом позволят воссоздать на сцене не только нарратив, но и внутреннюю атмосферу происходящего. В «Изгнании», где главного героя Бена Ивановаса, агента литовской криминальной полиции, отправленного со спецзаданием в Лондон, непривычная громокипящая жизнь британской столицы (ее «низовой» части)  оглушает и приводит в растерянность – грохот музыки (на сцене – рок-группа вживую!), быстрая смена картин, смена темпо-ритмов: от лихорадочно стремительного до замедленного, когда герою приходит необходимость остановиться, оглянуться… Здесь избыточность режиссерских ходов не только оправдана, но и необходима. Марюс Ивашкявичюс сам строил свою драму-эпопею по принципу избыточности, и так же ставил ее в Литве Оскарас Коршуновас: там спектакль длится около шести часов; прежде на подобное мог решиться один лишь великий Эймунтас Някрошюс.

В другом своем театральном эпосе, Lehman Brothers, Юниор и его сценограф Лаура Пяхлапуу приходят к практически абсолютному минимализму: временами движущийся по вертикали деревянный помост как игровая площадка, на которой происходит все действие, экран, на который проецируются слайды, обозначающие время и место действия эпизодов и три прекрасных актера, Гуйдо Кангур, Майт Мальмстен и Прийт Выйгемаст, играющие множество ролей, включая женские. И здесь тоже – «живая» музыка, маркирующая сменяющиеся эпохи.

Сквозь время

Спектакли роднит то, что режиссер прослеживает в них на протяжении времени путь - человека (точнее, четверых иммигрантов– Бена, Вандала, Эгле и Ээди - в «Изгнании») или банкирской династии Лименов в «Братьях. А так как этот путь проходит не в безвоздушном пространстве, не в социальном вакууме, а в обществе, которое тоже меняется, то повествование идет и о том, как меняется мир вокруг героев. Если взять две постановки как единое целостное высказывание художника, то их отличием становятся временное – по длительности спектакля, но и по насыщенности событиями – изобилие и минимализм формы, к которому приходит в последней постановке режиссер.

Для Юниора классическая форма и структура драматического спектакля в таких блокбастерах становится обременительной, он выходит за ее рамки, создавая гибрид драматического театра с эпическим (но не в брехтовском понимании эпического театра!) В «Изгнании» Бен (Кристо Вийдинг) одновременно существует в двух временных планах – в прошлом, события которого в правильной последовательности сменяют друг друга, и в настоящем, когда он вспоминает эти события и свой путь сквозь них. Жизнь в Лондоне меняет Бена, (четыре года, прошедшие с премьеры, сработали и на подтверждение этого: актер Кристо Вийдинг заматерел внешне, кажется, будто дистанция между сегодняшним его героем и юным литовским полицейским, отправленным в Лондон с опасной миссией, увеличилась. Он совсем другой человек, чем был тогда, когда оказался в фургоне, под завязку набитом иммигрантами, надеявшимися найти в вожделенной Британии место под солнцем и хоть какую – но прилично оплачиваемую – работу.

Эпизод в фургоне – и завязка «авантюрной» линии постановки, и введение в ее эстетику, с шокирующими перепадами от романтической, эффектной, но горькой иронии до самого откровенного натурализма. Право же, кажется, что со сцены в зал доносятся все те запахи, которые возникают в тесном пространстве, где буквально друг на друга свалены люди, долго не мывшиеся, жующие в пути взятую про запас копченую колбасу с чесноком; от тесноты возникают конфликты, перебранки, и сразу же в центре оказывается тот тип, следить за которым командирован Бен: темная личность, уголовник Андрей по кличке Вандал (Николай Бенцлер). Под присмотром сопровождающего британца иммигрантов выгружают где-то возле окраинного парка, вручают им метлы, грабли и прочий инвентарь; мешок для сбора собачьего дерьма вручают Вандалу, он чувствует себя оскорбленным, начинает бузить, а затем обменивается заданиями с безответным Ээди (Маркус Луйк).

А вы думали: жизнь в Лондоне для вас медом намазана?

Бен Ивановас, он же Роберт Уолкотт (в центре) – Кристо Вийдинг. Гарри Стиллмэн – Иво Ууккиви. Пес Вандала – Николай Бенцлер. Фото: Сцена из спектакля "Изгнание", архив Эстонского театра драмы

В гости к иммигрантам – с бутылкой «смирновской»

Марюс Ивашкявичюс собирал материал для «Изгнания» в Лондоне, общаясь с иммигрантами-литовцами. «Все вечера и ночи у меня были заняты — как правило, днем будущие герои пьесы работали, - рассказывал драматург. - Я приезжал на окраины Лондона, приходил к ним в гости, где обязательно ждали накрытые столы, мы начинали что-то есть, пить… Чаще это была водка Smirnoff. Иногда я только под утро возвращался к себе в комнату, отоспаться, а вечером снова брал бутылку-другую и ехал в гости. Я, конечно, пытался сачковать, пропускать, но некоторые замечали, говорили: "Давай, пей, если хочешь что-то услышать". Но тут возникала другая проблема — люди не очень понимали, что я от них хочу. Они знали, что я не журналист, но когда я объяснял, что являюсь драматургом и хочу написать пьесу — для них это звучало странно. Хотя через два-три часа пустой болтовни люди открывались. И эти открытия были такие, что просто шокировали».

Ивашкявичюс написал нечто большее, чем «картинки из иммигрантской жизни». Хотя типичная для этих людей тема крушения больших надежд занимает в пьесе – и в спектакле Юниора – очень важное место.

Человек меняет кожу

Миссия Бена провалена с самого начала: кто-то сдал его местным криминальным кругам еще до того, как он приехал в Лондон, и герою приходится спасть свою жизнь, скрываться, жить под чужими именами. Бен и Вандал, Бен и Ээди, Бен и Эгле (Инга Салуранд), девушка-фотограф, мечтавшая поразить Лондон своими работами и добиться персональных выставок, то пересекаются, то поток жизни разносит их по разным сторонам, то они встречаются вновь – но уже другими. Вандал, так сочно сыгранный Бенцлером, практически завязывает с преступным миром, устраивается в бар вышибалой; он добродушен и в общем-то доволен своим положением, зазывает Бена в автоприцеп, в котором живет, выпивает с ним, откровенничает. Преследователь и преследуемый – роли, которые давно сползли с них, как сползает со змеи кожа во время линьки, оба героя стали другими.

Как и Ээди, который хвастает, что добился успеха: устроился к аристократам самого высокого разбора, чуть ли не королевской крови – правда, в качестве… охотничьей собаки: вместо спаниеля таскает из болота подстреленных уток. Или Эгле, которой стать модным фотографом не посчастливилось: она дважды «меняет кожу». Сначала – становится любовницей очень богатого джентльмена; пока ее бойфренд занят, принимает Бена в роскошной квартире, уставленной муляжами розовых фламинго, и слезно жалуется на то, что поговорить на родном языке не с кем; бойфренд даже имя ее коверкает – вместо Эгле – Ugly (уродина). Следующее преображение – замужество с богатым мусульманином и хиджаб.

Сам Бен тоже безвозвратно ушел от себя. Происходит то, что называется перекрыванием личности. Его подлинное «Я» исчезает не столько под чужими именами, сколько под наслоением чужих ментальностей, которые герою приходится натягивать на себя, чтобы избавиться от ощущения того, что ты – неприкаянный изгнанник. Он пытается стать англичанином: отчаянно болеть на футбольном стадионе и считать своим кумиром Фредди Меркьюри. Но и тут облом! Пакистанцы Азиз (Юри Тийдус) и Фарук (Маркус Луйк), втянувшие его в круг болельщиков плетущегося в хвосте турнирной таблицы клуба West Ham United (верность клубу и надежду надо сохранять всегда, поясняют они), сообщают Бену, что Фредди Меркьюри по рождению – занзибарец Фаррух Булсара, да еще и гей.

Герою приходится вместе с прочими приметами не пришедшейся его «Я» по мерке - очень уж тесна - европейской ментальности осваивать еще и всеобъемлющую толерантность. Процесс трудный: улыбаться глазами уже получается, а вот челюсти остаются сжатыми. Бен Ивановас – полукровка, наполовину литовец, наполовину русский, он чует в себе кровь Чингисхана, Тохтамыша (Великое княжество Литовское и Русское и Великое княжество Владимирское, позже – Московское, в равной мере были тесно связаны с Ордой), старается смыть с себя эти гены, отряхнуть прах поколений варварских предков – и адаптироваться к Европе, которая уже не в силах отвечать на вызовы Ближнего Востока и защитить себя. Но тогда придется решать – отомстить когда-то жестоко избившему Бена Гарри Стиллмэну (Иво Ууккиви) или задушить в себе жажду мести? А может, только остатки этих генов позволят выстоять? Вдруг спасительный завет Чингисхана, который вечно борется с Христом в душе Бена, в том-то и состоит, чтобы оставаться верным своей природе?

Последняя чужая кожа, которую надевает на себя Бен – униформа лондонского полицейского. Он уже не Бен Ивановас, а констебль Роберт Уолкотт, его жена Элизабет (Харриет Тоомпере) – тоже полицейский; они ждут ребенка. Но Бена всё тянет куда-то… В сторону? В прошлое? А если – к себе самому, прорывающемуся сквозь наслоения чуждости?

Юниор оставляет финал открытым. Вандал скончался: друг покойного передает Бену оставленные ему по завещанию Андрея урну с прахом и пса – с грустными, всё понимающими глазами. Пепел и пес – связь с прошлым. Новорожденный на руках у Элизабет – искра надежды на то, что удастся найти себя в будущем. И застывший в глубоком раздумье, стоящий на распутье Бен – Кристо Вийдинг.

Взгляд сверху. С точки зрения Бога

Хендрик Тоомпере-юниор   и в «Изгнании», и в Lehman Brothers воздерживается от немедленной нравственной оценки со своей стороны. Обе пьесы так и написаны. С точки зрения Наблюдателя, который из высокого поднебесья следит за происходящим, дает персонажам высказаться, иной раз сдержанно сочувствует или сдержанно иронизирует над ними, но не вмешивается. (Мотив, закрепленный в мировой драматургии Чеховым? Или толстовское «Мне отмщение и Аз воздам» - ведь Марюс Ивашкявичюс еще и автор пьесы о Льве Толстом «Русский романс»?)

В ролях братьев Лимэн – Гуйдо Кангур, Майт Мальмстен и Прийт Выйгемаст. Фото: Сцена из спектакля “Lehman Brothers”, архив Эстонского театра драмы

В Lehman Brothers Юниор еще увереннее скрещивает привычный драматургический канон с канонами эпического повествования и делает это через актеров, разнообразя и усложняя их существование в пространстве спектакля и в итоге делая это существование выигрышным для исполнителей. Здесь вообще нет прикрепленности роли/ролей к актеру Сквозь время идут не столько герои: они остаются позади, внутри своих эпох и вместе с ними, сколько актеры, Гуйдо Кангур, Майт Мальмстен и Прийт Выйгемаст которым дано в этих условиях показать замечательное мастерство и действовать в огромном диапазоне сценического жанра: от точного психологического натурализма до почти цирковой, обворожительно гротесковой, условности.

Пьеса Массини, при всей насыщенности событиями, во-первых, почти не оставляя себе права на отклонения, следует за реальной историей становления, триумфального шествия по миру  бизнеса и краха одного из крупнейших инвестиционных банков США Lehman Brothers – считается, что с его банкротства в 2008 году и начался мировой финансовый кризис; во-вторых, с социальной точки зрения очень стерильна: при всей нейтральности авторской позиции хорошо бы все-таки яснее прописать этический фон этой истории – в конце концов никто не отменял максиму, которая так напугала подпольного миллионера Корейко, когда он углубился в книгу «Акулы Нью-Йорка», присланную Остапом Бендером: «Все современные крупные состояния нажиты самым бесчестным путем». Даже если в начале этого пути были и героические эпизоды!

Западные кинематограф и театр вообще-то не стесняются в полный голос напоминать об этом – вспомним хотя бы блестящий фильм Пола Томаса Андерсона (2007), оригинальное название которого There Will Be Blood (букв.«Там  будет кровь»), а у нас он шел под выхолощенным названием «Нефть». Великолепный актер Дэниэл Дэй-Льюис сыграл своего магната Дэниэла Плэйнвью человеком непомерной отваги (он лично – с опасностью для жизни – ставил свои первые нефтяные вышки) и столь же непомерной жестокости и алчности.

Но так как этическая сторона вынесена драматургом за скобки, театру остается только сторона эстетическая, художественная – и здесь все замечательно. Более чем полуторавековой (1844 – 2008) временной отрезок пройден режиссером и актерами ярко и увлекательно – спектакль длительностью, если быть точным, 4 часа 12 минут не оставляет ощущения затянутости.

Предать семейное дело - самоубийство

Части трилогии озаглавлены: «Братья», «Отцы и дети» и «Бессмертие». Последнее заглавие несет в себе печальную иронию: бессмертие-то наступает после физической смерти. В данном случае не человека – поколения; мужчины семьи Лимэн, сменяя друг друга, поддерживают и раздувают пламя жизни фирмы Lehman Brothers, зажженное тремя братьями-основоположниками, Генри (Кангур), Эмануэлем (Мальмстен) и Мейером (Выйгемаст). Все начинается с того, как прибывший в Америку из крошечного баварского городка первым старший брат Хайюм Леман сходит по трапу парохода, и чиновник миграционной службы, не в силах произнести непривычное американцу имя, выдает ему документы на имя Генри Лимэн.

Далее следует история о том, как три брата, открыв в хлопковом штате Алабама, в городе Монтгомери, лавочку, торгующую тканями и одеждой, постепенно перепрофилируют свой бизнес: начинают принимать в качестве платы не деньги, которых у фермеров вечно не хватает, а хлопок, начинают торговать им, затем выходят на биржу в Нью-Йорке, превращают свою торговлю в банковское дело. Первая часть – своего рода героическая симфония, воспевающая людей, которые даже в критической ситуации (война между Севером и Югом, разрушившая коммуникации и разорившая миллионы людей) не позволяют себе опустить руки и находят выход из положения. История становления банка становится в самом деле историей «Американской мечты» - три приехавшие из европейского захолустья брата-еврея поднимаются на вершину успеха (если верить Массини, действуя относительно честными способами, храня верность семейным традициям и своей дружбе).

Монотонность губительна: эпос должен включать в себя и комические сцены. Структура спектакля прекрасно подходит для этого: сцена сватовства, как положено, невеста дважды отказывает кандидату в женихи, но в третий раз смиряется – и женское кокетство в исполнении актера-мужчины, конечно, почти клоунада, но суть-то характера разборчивой кокетки уловлена точно! Или – уже во второй части – когда Гуйдо Кангур, оставшись в жилетке и белой рубахе и закатав брюки, играет подростка-вундеркинда, лучше разбирающегося в перспективах бизнеса, чем взрослые. Или он же в третьей части, играя невесту, а потом жену, последнего лидера династии Лимэнов, Роберта: портрет пустой и жеманной «светской львицы» выполнен с убийственной точностью.

Патриархальный уклад семейного банка кажется «модернисту» Роберту безнадежно устаревшим, и он вводит в совет директоров Пита Питерсона и Льюиса Лаксмана, людей, преуспевших в карьере, но чуждых сентиментальным традициям Lehman Brothers. (Лаксман за свою хамскую манеру обращаться с сотрудниками и беспардонность в делах с партнерами получил прозвище Горилла). Эти двое (в исполнении Кангура и Мальмстена) ненавидят друг друга – и не тая ненависти, торгуются за право единолично решать дела банка.

А затем наступает кризис – и все летит в пропасть.

Но для театра важно другое: те возможности, которые режиссер нашел в пьесе и которые прекрасно реализовали актерское трио и трио музыкантов.