Артем Гареев: я за театр, который пододвигает зрителя к катарсису

Артем Гареев. Фото: личный архив

Лиричный зимний концерт «С любимыми не расставайтесь», в конце октября появившийся в репертуаре Русского театра; печальный и полный визуальных находок «Хор Харона»; удостоенный престижной театральной премии «Враг» с полным эффектом присутствия в аэропорту, на месте событий; пророческий и грохочущий «Бред вдвоем» — все эти очень разные спектакли объединяет один общий знаменатель: режиссер Артем Гареев.

О том, почему так важен неразвлекательный театр, о работе с молодежью, вечной теме выбора, разнице между поколениями и о многом другом мы побеседовали с Артемом Гареевым — актером и режиссером Русского театра.

Нужен был праздник

— Как родилась идея создать в Русском театре цикл музыкальных проектов? 

— Нужен был какой-то спектакль-праздник, где наши артисты поют, — это было уже давно понятно, и, видимо, по этой причине появилась «Моя прекрасная леди». Я тоже давно думал сделать что-то для широкого зрителя, для семейного просмотра, что, с одной стороны, могло бы наполнить зал, а с другой — не было бы какой-то дешевой комедией. Хотелось сделать праздник для зрителя, и совместно с руководством возникла идея такого концерта. Артисты сейчас в очень хорошей вокальной форме: пока выпускали «Мою прекрасную леди», были не только репетиции, но и уроки вокала. А во время репетиций концерта эти уроки продолжились.

— Концерт «С любимыми не расставайтесь» пронизан ностальгией. На какую аудиторию он рассчитан?

— На самую широкую, мы даже написали 10+. Мы так подбирали программу с Сашей (музыкальный руководитель Русского театра Александр Жеделёв — прим. ред.) и с артистами, что она рассчитана в том числе и на старшее поколение. Наша публика — в основном люди старшего возраста, молодежи у нас не так много, поэтому хотелось сделать что-то, интересное всем.

Большой зал только молодежью мы, конечно, не наполним, поэтому изначально я ставил перед собой задачу сделать его для широкого круга зрителей. Я посмотрел премьеру, посмотрел, как реагирует зал, и мне кажется, задача выполнена. Этот спектакль будет интересен любой возрастной категории, каждый для себя что-то найдет. Вы знаете, даже эти «Лабутены»... Зрелый зритель прекрасно воспринимает хулиганскую группу «Ленинград», а молодежь нормально принимает «Журчат ручьи», они смотрят на это уже как на исторический эпизод.

Я решил дополнить концерт коротенькими фильмами о том времени, чтобы был понятен контекст, в котором возникает песня, — это же очень важно. Это не просто песня, в определенную эпоху она возникала по каким-то причинам, и эти фильмы дают контекст, дают больший объем. Ну и, конечно же, обаятельные Наталья Мурина и Александр Кучмезов в роли ведущих тепло и по-доброму связывают все части концерта и умело объединяют такую разную публику.

Поколение ТикТока

— Что для вас самое интересное и самое сложное в работе с молодежью?

— Спасибо за вопрос, обычно про студию мало кто спрашивает, а я считаю, что из той деятельности, которой я занимаюсь в театре, это одна из самых важных вещей. Всех интересуют премьеры, громкие события, а это незаметная повседневная работа, которая очень важна для театра, потому что без студии никуда. На концерте вы могли узнать выпускников нашей театральной студии. Многие из них пополняют театр, молодые нужны. Брать их в штат сейчас нет возможности, это очень большая проблема, и со временем она станет для театра еще более серьезной.

Что самое сложное и самое интересное? Постоянный обмен знаниями. Это уже третья студия под моим руководством, и все три набора — настолько разные... Самое интересное для меня — видеть эту разницу и узнавать у них что-то новое, вот этот взаимообмен. Когда тебе кажется — ну, тут все понятно, и вдруг они выходят и начинают что-то делать и говорить, и ты понимаешь, что сталкиваешься с мыслями, которые даже в голову не приходили. Это бродит где-то в голове и — раз! — выходит на поверхность, и начинаешь уже себя как-то чуть-чуть по-другому выстраивать и думать по-другому. Это такой ориентир, чтоб совсем не закостенеть; очень свежий воздух, живая энергия ребят первого курса. Это абсолютно чистые, искренние души, и слышать их, чувствовать — вот это самое интересное. И понимать, в каком мире мы живем, через них.

Ну а что самое сложное... Это работа кропотливая, и бывает сложно угадать, а нужно что-то угадать в каждом. Самое сложное — не ошибиться, правильно разглядеть, что самое главное в человеке, в чем его главный талант. Но это не так сразу, а со временем происходит, с занятиями.

— Вы чувствуете, что это какое-то совершенно другое поколение или все-таки большой разницы нет?

— Разница есть, конечно. Это еще не то поколение, которое полностью выросло на гаджетах. Вот сейчас растет поколение, которое уже с трех лет в телефоне. Те, которым сейчас лет по 17-19, еще нет. Они еще помнят как бы аналоговый мир. Разница вот в чем — у них слабее развито произвольное внимание, они более рассредоточены. Но при этом более свободны и раскрепощены, смело высказывают свое мнение и задают много вопросов. Я вижу, что первые базовые вещи актерской профессии, которые мы изучаем, им даются сложнее, нужно постоянно менять объект, постоянно менять раздражитель по принципу ТикТока, где каждые несколько секунд что-то новое, ну и по принципу ленты во всех этих социальных сетях. Но они стараются. Надо работать со стабильным-увлеченным-сосредоточенным вниманием — вот этим мы сейчас и занимаемся, тренируемся. Что я могу точно сказать — каждому новому поколению управлять своим вниманием все труднее, а ведь именно развитое направленное внимание — основа познавательного процесса у человека. Вот почему это так важно на первом курсе.

Сцена из спектакля «Хор Харона». Фото: Николай Алхазов / Русский театр

Освобождение через боль

— Как-то в интервью вы рассказывали, что для одного из проектов выясняли, как умирает замурованный в пещере человек. Мне кажется, это во многом характеризует ваш подход. В своих спектаклях вы затрагиваете очень непростые, даже тяжелые темы. Почему вы идете этим путем, а не радостно-развлекательным?

— Ну вот смотрите, я для себя попробовал жанр радостно-развлекательный, сделал концерт и считаю, что это удачный опыт. Я понял, что могу и такое. Думаю, что надо пробовать разное, но, конечно же, жить ради того, чтобы поставить концерт, — это не совсем те ориентиры.

Есть театр развлекательный и неразвлекательный, грубо говоря. Я вижу, как вы пишете о театре, и склонен думать, что вы тоже не очень большой любитель развлекательного театра, а больше за то, чтобы подумать. Вот я тоже за «подумать», причем я ничего не имею против развлекательного театра, который качественно сделан, когда у тебя открывается рот и ты: «А-а-а, как они все это сделали?» Я только против того развлекательного театра, который халтура и чёс. Мы просто не говорим об этом; есть целый пласт драматургии, который рассчитан только на кассу. Хотя я понимаю, что репертуарный театр вынужден брать и мы тоже иногда берем подобный литературный материал. К сожалению, мы должны это делать, люди это смотрят. Театр — это не только пьеса и режиссер с актерами, это еще зритель; театр — это отражение общества. Есть фраза — у вас такое правительство, которого вы заслуживаете. У народа такой театр, которого он заслуживает, если жестко говорить. Если у людей есть потребность смотреть условно трудные сценические тексты, это очень хорошо.

— На ваш взгляд, какая у театра миссия в наши непростые времена?

— Я за тот театр, который осмысляет жизнь. Не развлекает, не отвлекает от жизни, а пытается как-то эту жизнь отразить, осмыслить, пододвигает зрителя к катарсису для того, чтобы через эти страх и страдание избавиться от проблем. Вот поэтому я, наверное, выбираю такие темы и стараюсь — правда, могу признаться, стараюсь — делать такие спектакли, как «Враг», «Бред вдвоем» и «Хор Харона». Это спектакли, которые, наверное, меня в большей степени характеризуют; спектакли, в которых запрограммирован удар, потому что, когда человек чувствует боль, в этот момент он освобождается. Как в той классической фразе: «Очищение от страха и страдания через страх и страдание — путь к свободе».

Нужно испытать стресс для того, чтобы избавиться от своих комплексов, проблем и страхов. И я стараюсь делать спектакли не нарративные... Ну да, у них у всех есть сюжет. Но в «Бреде вдвоем» разве так важен сюжет? Дело же не в сюжете. Даже в «Хоре Харона» у сюжета просто подчинительная функция. Во «Враге» острый сюжет, но это тоже не главное, потому что темы, которые там поднимаются, глубоко касаются каждого из нас на психическом уровне — вот что важно.

Сюжет не главное в спектакле. Должно быть что-то, что человека перевернет. Самой большой для меня наградой был рассказ Саши Жеделёва: «Я проходил после спектакля... на ступеньках театра сидит мужчина лет 45 и не уходит. Завязался разговор. Он говорит: "Я только со спектакля, с «Врага», и понял, что как-то я неправильно живу"». Когда спектакль тебя вдруг останавливает, выдергивает из рутины и заставляет посмотреть на мир как-то иначе — для меня это самое важное.

Некоторые люди не готовы, не хотят страдать, они настолько настрадались в жизни, что закрываются от этого: «Зачем мне в театре эти страдания, когда и в жизни их полно?» Я сразу пытаюсь ответить и донести мысль: «Так в том-то и дело: идите в театр страдать, а в жизни — не надо».

Люди страдают от внутренней несвободы. Приходите в театр, настрадайтесь, наплачьтесь, и идите в жизнь очищенными и свободными. Театр — это место чистки души. Спектакли в хорошем театре должны очищать, но очищение — это не всегда приятно.

— Своим подходом к искусству вы напоминаете Ларса фон Триера...

— Так это мой любимый режиссер! Я говорю своим студийцам: «Триера смотрите обязательно, потому что он как раз это очень четко чувствует». Мы знаем, что у него был жуткий депрессивный период. В «Меланхолии» есть сцена, когда героиня пытается выбраться из ванны в свадебном платье. Помните, — это прекрасная сцена — как человек себя достает из этого полностью упаднического, депрессивного состояния? Это гениальная сцена, это настолько точно. Казалось бы, показаны ужасы, а я радуюсь, я это проживаю и говорю: «Да-да, он меня понимает, понимает, о чем я думаю».

— Какой фильм фон Триера все непременно должны посмотреть?

— Мне кажется, «Меланхолию». Он о том, как наш мир на фоне депрессии сходит с ума. Потому что все уже понимают, что дальше так продолжаться не может, рано или поздно всему этому нашему мироустройству придет конец. И только тотальное осознание конца по-настоящему освобождает.

«Нельзя же просто играть подонка»

— Вы родом с Украины, выросли в Латвии, учились в Москве. Вы чувствуете себя своим в Эстонии?

— Нет, я чувствую себя в гостях. Мне здесь хорошо, иногда я чувствую себя своим, но в гостях. Я не чувствую себя здесь дома.

— В предыдущих интервью вы упоминали, что у вас театральная семья. Каким было одно из ваших первых театральных воспоминаний?

— Моя бабушка — оперная певица, она проработала в Латвийской национальной опере полжизни. Она меня таскала в оперный театр, и я был за кулисами с пяти лет. На сцену в шесть лет выходил в массовке. Это была опера «Паяцы», и я там как раз бегал. В город приезжала тележка с ослом. Осел был бутафорский, с механизмом. И вот мы бежали, эту тележку встречали, что-то кричали. Я даже помню запах осла — запах театральной бутафории.

— В короткометражном фильме «Жертва» вы играете домашнего тирана. У вас есть ответ на вопрос, почему ваш герой так жесток?

— У него своя правда. Нет же плохих людей, если это не диагноз и человек просто любит резать ножом других людей. Но если не болезнь, откуда вся эта жестокость? Я скажу так: все проблемы от завышенных ожиданий от жизни, от другого человека. Жестокость от того, что у этого человека есть какое-то внутреннее право так себя вести. Если мне надо это играть, мне нужно определить, что это за право, нельзя же просто играть подонка. Как я оправдываю свой персонаж? Она портит ребенка, недостаточно уделяет ему времени, занимается собой, плохо его кормит, плохо за ним следит. Хотя смонтировали так жестко, что я сам удивился. Мне не хватило оправдания, что жертва не только она, он тоже жертва — в таких отношениях страдают все. В фильме есть пространство для этого, мне кажется.

— По каким критериям вы отбираете пьесы для своих постановок?

— Это самый сложный процесс. Я стараюсь придерживаться хорошего правила, сформулированного великим Евгением Багратионовичем Вахтанговым: чтобы сложился хороший спектакль, должно совпасть три ингредиента — автор, время, коллектив. Пьеса или решение пьесы должно отражать сегодняшний день. Можно взять пьесу, которая на первый взгляд может показаться далекой, и повернуть, не споря с автором, а вскрывая ее, и сделать сегодняшней, звучащей, чтобы она отражалась в людях, которые тут живут, — это для меня главный критерий отбора.

— В финале пьесы Ионеско «Бред вдвоем» вы углубили заложенный автором конфликт. Чем продиктовано такое решение?

— Я ставил спектакль про выбор — каждому рано или поздно придется его сделать. Это же очень современно. Сейчас все в мире будет только обостряться, и каждому придется делать выбор, свой великий, главный, экзистенциальный — на какой он стороне. Вся эта французская литература про экзистенциальный выбор связана с историей Франции: страна была поделена пополам и каждый француз должен был определяться, с какой он стороны. Так же и здесь. Возьмите Беларусь — там сейчас Ионеско идет, там сейчас полный «Бред вдвоем».

— Грядут ли у вас новые проекты?

— Грядут. Мы планируем открыть сезон еще одним большим музыкальным проектом, чтобы сложилась серия. И я начинаю готовить большую работу, скорее всего по русской классике. Если все пойдет хорошо, можно ожидать уже через сезон.

Должны начаться репетиции нового спектакля Филиппа (Филипп Лось — художественный руководитель театра — прим. ред.) «Инспектор пришел», в котором я играю инспектора. Это пьеса Пристли, очень интересная пьеса с детективным сюжетом. Мы только приступаем. Помню, что несколько лет назад читал эту пьесу, даже думал в какой-то момент о постановке, но потом эта мысль ушла в сторону, и вот теперь эта пьеса вернулась, я буду в ней играть.

Читайте нас в Telegram! Чтобы найти наш канал, в строке поиска введите ruspostimees или просто перейдите по ссылке!