Самый крупный город страны должен был сильнее других пострадать от последствий медицинского и экономического кризиса. Тем не менее, по словам мэра столицы Михаила Кылварта, параллельно с преодолением кризисов Таллинн строит новые планы и собирается использовать открывшиеся в коронакризис возможности. Что мотивирует столичного градоначальника и его команду?
Коронавирусный год страна прожила в напряженном ожидании катастрофы и подсчете нанесенных и наносящихся убытков. Самый крупный город страны — Таллинн — должен был сильнее других пострадать от последствий медицинского и экономического кризиса. Тем не менее, по словам мэра столицы Михаила Кылварта, параллельно с преодолением кризисов Таллинн строит новые планы и собирается использовать открывшиеся в коронакризис возможности.
- Бюджет этого года верстался в тот момент, когда о коронавирусе еще никто ничего знал. Мы жили в период хорошего экономического роста, можно было планировать, загадывать и мечтать. Но в марте ситуация изменилась и начался кризис. Город шел в связке с государством?
- Первая волна кризиса, как мы помним, обрушилась на нас весной. Октябрь принес вторую волну. Параллельно все говорили об экономическом кризисе. То есть весь год мы либо пребывали в состоянии кризиса, либо говорили о нем. Весной мы успешно справились с медицинским кризисом и по какой-то причине оказались в иллюзорном мире: в период с июля по октябрь нам почему-то казалось, что теперь все закончилось и все пройдет само собой. Первые сигналы, на которые мы указывали и призывали к профилактике, бдительности и конкретным действиям, даже вызывали у людей раздражение. Это понятно, когда речь идет просто о жителях города и страны, но в иллюзию впали чиновники, политики и даже ученые. Если мы внимательно посмотрим, что говорилось в сентябре и даже в начале октября, то заметим, как это отличается от того, что говорится и делается сегодня.
- Разве о второй волне никто не говорил?
- Говорили, но имелась непонятная уверенность, что она обойдет нас стороной или все получится как-то иначе. Во всяком случае, на наш призыв начать планировать кризисную деятельность и заранее заниматься профилактикой и на наши слова о том, что вторая волна уже началась, в конце сентября - начале октября мы получали очень негативную реакцию. И не только со стороны жителей, что абсолютно понятно, но и со стороны государственной власти.
- То есть до такой степени, что вы обращаетесь в какое-то министерство, напрямую в правительство или к премьеру, а вам говорят: «Уйдите, все будет нормально»?
- Наше первое обращение датируется июлем. Мы сказали, что сейчас, пока у нас есть передышка, нужно составить четкие планы, например, в системе образования. Мы объяснили, что ждем от Министерства образования каких-то инструкций, установления рамок, под которые мы подстроим свои планы. Не может быть так, что Таллинн выступает со своей инициативой, а потом министерство вместе с Департаментом здоровья пытаются эти инициативы как-то обрамить. Но ничего не произошло – ни в июле, ни в августе. А когда в сентябре мы начали действовать сами, со всех сторон возникла негативная реакция.
Самостоятельно пришлось решать и социальные, и экономические вопросы. В течение марта-апреля мы концентрированно занимались эпидемией. Это была абсолютно новая ситуация, мы должны были оперативно реагировать: общественный порядок, городской транспорт, малоимущие, помощь спортивным клубам, некоммерческим объединениям и партнерам города. Помощь весной получили все, сейчас помощь направляется точечно. Хотя отмена платы за детские сады малоимущим семьям и детям с особыми образовательными потребностями, введенная в этом году, останется навсегда. Надо признать, что финансовая помощь, которая поступила от государства, была очень кстати.
- Давайте посмотрим, без чего жители Таллинна остались из-за пандемии, а что, наоборот, удалось сделать незапланированно, воспользовавшись происходящим?
- Я должен сказать, что по большей части планов экзистенциальный удар пока не нанесен: они просто передвинуты на год, на два. Но самым болезненным объектом стал Горхолл. У нас была продумана концепция сотрудничества с Tallink, которая предполагала, что город свои деньги вкладывает минимально: мы участвуем землей, помещением, а Tallink развивает, но при этом доход получаем вместе. Эта концепция была выгодна для города со всех сторон, но наш партнер, как все знают, оказался в очень глубоком кризисе, и, естественно, мы не можем на ближайшие годы планировать реализацию проекта в таком виде.
- Этот проект полностью закрыт или он, скажем так, заморожен?
- Мы понимаем, что у Tallink в ближайшие годы не будет возможности участвовать в этом проекте, но мы не можем ждать. Мало кто обратил внимание, но уже в момент подписания договора с Tallink, мы сказали, что подписываем этот договор, но держим в резерве альтернативный вариант. Он заключается в том, что сейчас Европейская комиссия рассматривает наше ходатайство о праве использовать деньги публичного сектора для развития предприятия. Есть такая особенность, которая многим кажется странным, что город и государство должны спрашивать у Европейской комиссии разрешения вложить деньги в муниципальное предприятие. Горхолл — это не учреждение, а именно предприятие, и чтобы выделить на него деньги, необходимо получить разрешение ЕК.
- Это сродни ситуации с Estonian Air?
- Да. Поэтому мы не хотели наступить на те же грабли, официально обратились в Еврокомиссию. ЕК, правда, рассматривает наше обращение уже третий год, — за это время сменился уже и состав Европейской комиссии — но вроде бы есть шанс, что в начале января мы получим ответ. Как только он придет, мы намерены начинать проектирование своими силами. Если в какой-то период Tallink будет готов присоединиться, он сможет это сделать.
- И тут возникает резонный вопрос: «Где деньги, Зин?»
- Резервный проект, о котором мы говорим, намного шире, чем просто получить разрешение. Мы же имеем от государства обещание, обозначенное в бюджетной стратегии, на целевое выделение 40 миллионов евро. И эти деньги по-прежнему есть. Уже после этого мы разработали концепцию с Tallink и сказали, что не будем использовать городские деньги, не потребуются и государственные средства. Но было отмечено, что от денег государства и ходатайства в Еврокомиссию мы не отказываемся — мало ли, что случится? В итоге это случилось, но теперь нам остается дождаться решения ЕК, 40 миллионов нас ждут в бюджетной стратегии, остальные средства мы должны изыскать сами. Наверняка, это будет кредит. И теперь о вашем вопросе: «Где деньги?» За последние два года мы смогли создать для города определенный резерв и в течение этого времени не брали кредитов.
- И вы еще ни разу не запустили руку в закрома?
- В следующем году уже запустим, но для чего еще создаются резервы? Они создаются на случай трудных времен, а такие наступили. Но даже в трудное время всегда должен быть резерв на еще более трудное. Поэтому основной резерв мы начинаем использовать, увеличиваем кредитную нагрузку, но не выбираем все до донышка. Государство разрешило самоуправлениям увеличить кредитную нагрузку до 80 процентов от годовых доходов города. Мы всегда балансировали на уровне 21-25 процентов. В этом году у нас запланирован кредит на 70 миллионов евро. На такую же сумму кредит запланирован и на следующий год. Но даже при этих кредитах наша нагрузка сохранится в пределах 35 процентов.
- Даже с учетом того, что доходная база определенно упадет, поскольку люди теряют работу, предприятия закрываются, источники пересыхают или иссякают совсем?
- Да. У нас есть кредитный потенциал и есть свои резервы. Но кредитный потенциал не используют для того, чтобы покрывать повседневные расходы. Эти деньги предназначены для инвестиций. Инвестиции — это то, что оживляет экономику, создает рабочие места, а благодаря рабочим местам мы будем получать доходы в городскую казну через налоги. Поэтому мы заинтересованы в более обширных инвестициях на следующий год, увеличиваем их на 17 процентов до 165 миллионов евро. Если в процессе у нас откроются еще какие-то коридоры, мы готовы добавить туда еще денег и идти по этому пути уже более широким фронтом.
- Это то, что называется удачным развитием ситуации. А если предположить, что в начале года наша коалиция подорвется на референдуме о браке, придет другое правительство и скажет: «Да, ваши 40 миллионов в стратегию вписаны, но в стране кризис, мы не готовы отдать эти деньги на Горхолл». Такое возможно?
- Мой политический опыт показывает, что возможно все. Что в рамках Закона о равенстве полов, например, можно решать вопрос об административном делении города Таллинна. Если очень нужно, наш законодатель может придумать разные интересные вещи. Но если говорить серьезно, именно потому, что мы сильно подозреваем, что возможны разные сценарии, мы всегда думаем о вариантах.
- Сейчас вы достанете третий вариант развития Горхолла?
- Сейчас я этого не скажу, но мы всегда думаем о запасных вариантах, особенно в том, что касается крупных проектов.
Если же говорить о позитивных толчках, возникших на фоне нынешнего кризиса, то это толчок к развитию проекта городской больницы. Европа стала щедро раздавать деньги. И если в начале этого года мы получили очень ясный сигнал о том, что Европейская комиссия не заинтересована в развитии медицинской инфраструктуры в крупных городах, то после весеннего периода мы имеем другой сигнал: очень велика вероятность того, что именно эта инфраструктура окажется в приоритете. Поэтому больничный план, который был у нас если не заморожен, то в состоянии неоперативного развития, получил мощный толчок. Сейчас мы запустили проект медицинских технологий, чтобы к тому моменту, когда весной следующего года появится окончательный ответ, мы были готовы к немедленному старту. У нас уже будут и утвержденная детальная планировка, и проект медицинских технологий.
Современную больницу не строят так, что сначала возводятся стены, а потом устанавливается оборудование. Наоборот — стены строят под оборудование. И нужно понимать, что такой крупный проект не означает, что мы в тот же день выбежим на улицу с лопатами, это значит, что запустится процесс проектирования. Проектирование при таком крупном проекте — это минимум два года. Но все равно все нужно делать очень быстро, поскольку деньги необходимо реализовать к 2027 году.
Отмечу также, что стоимость проекта Горхолла — 120 миллионов евро, а Таллиннской больницы — 400 миллионов евро.
В том, что касается строительства дорог и самого крупного проекта — Петербури-теэ, то мы продвигаемся, хотя здесь есть очень много «но» - от погодных условий до результатов конкурса госпоставки. Но будем надеяться, что в следующем году все же можно будет запустить экскаваторы.
- Ситуация этого года не способствовала ремонту дорог? Люди сидели по домам, дороги были пусты, ими можно было заниматься.
- Дороги начинают делать не тогда, когда возникают погодные или другие условия. Не бывает так, что, ага, начался кризис, быстро спроектируем и начнем строить. Быстро спроектировать не получится. Современные дороги — это не приехать на грузовике и вывалить щебень.
- Не смотрите вы, видимо, YouTube…
- (Смеется.) А, нет, это я тоже видел, но я не уверен, что таллиннцы хотят таких дорог.
- Традиционные проблемы: дороги и дураки. И сопутствующие классические вопросы: кто виноват и что делать?
- Например, когда мы нашли возможность весной, в разгар первой волны, возобновить местные новости на Первом Балтийском канале, это решение вызвало много пересудов, критики и возмущения в адрес Таллинна. Можно по-разному относиться к ПБК, к российским новостям, к России, к Таллинну, к политике, но нельзя отрицать того, что люди смотрят эти новости, и нельзя игнорировать то, что люди получают благодаря им очень много информации, связанной в том числе и с ковидом.
Нас, мягко говоря, расстраивает обсуждение в обществе, которое периодически возникает на фоне коронакризиса — русское население мало информировано. Потом вдруг появляются результаты каких-то исследований и начинается новая дискуссия: «Что вы делаете, русское население достаточно информировано благодаря официальным источникам». Но приходит второй кризис, и все начинается сначала: «Русское население мало информировано? Почему Таллинн с этим ничего не делает? У вас же больше всего русскоязычных жителей!». В последовательности этих рассуждений логики, конечно, нет. Но нас не очень слышат, и совершенно очевидно, что дискуссия вокруг Первого Балтийского канала не закончилась, и нас еще за это будут трепать. А новая история с Еленой Малышевой (речь о статье-мнении А.-Р. Терепинга «Эстонский психоакустик: причина эпидемии в Ида-Вирумаа – передача Елены Малышевой» - ред.) могла бы стать забавным анекдотом, если бы за этим не прослеживались другие достаточно серьезные тенденции.
- Давайте вернемся к этому году. Когда вы лично узнали о том, что мир накрывает опасный вирус, который способен изменить нашу жизнь до неузнаваемости?
- Хочется сказать, что помню этот момент как сейчас. Помню ту встречу с представителями Департамента здоровья, которая прошла в феврале по нашей инициативе. Помню людей, которые к нам пришли. Они тогда говорили: «У нас есть четыре сценария». Каждый сценарий описывался одним предложением: сценарий №1 — до 10 зараженных, сценарий №2 — до 100 зараженных, сценарий №3 — до 1000 и сценарий №4 — 1000+. Департамент здоровья рассматривал сценарий с максимумом до 100 зараженных. Помню эту презентацию, все эти рассуждения. Тогда я сказал, что это даже математически не очень реально: если приехали 10 человек и пошло распространение до 100, то даже с учетом математической погрешности все равно все вывалится за эту отметку. А затем вообще начинается геометрическая прогрессия. Но нам тогда сказали, что такой возможности в департаменте не рассматривают.
- А изначально откуда вы получили информацию?
- Из общего потока. Стало известно о первых случаях заражения.
- Но это же конец февраля? До того официальные власти вас никак не готовили? Больницы в это время уже самостоятельно составляли кризисные планы и начинали строить ковидные отделения.
- То, что и наши таллиннские больницы были готовы, в этом заслуги города нет — это заслуга самих больниц. Единственное, Таллинн раньше государства начал закупать маски, планировать деятельность. Мы связались с Департаментом здоровья, проконсультировались с больницами и стали требовать от государства какой-то план действий. В конечном итоге, как мы все знаем, сценарии и планы действий мы должны были разрабатывать самостоятельно, исходя из оперативной обстановки.
- Таллинн, кроме плотности населения, это главные ворота, через которые в страну въезжает, влетает и вплывает коронавирус.
- Кроме того, это еще и место, где происходит постоянный транзит. 30 процентов транспортного потока Таллинна — это то, что приходит из-за пределов города. Люди из других уездов приезжают на работу, с работы, по делам, по магазинам. То есть, если вспыхнуло в Таллинне, рано или поздно вспыхнет по всей Эстонии.
- Каким образом у вас налажен контакт с Департаментом здоровья и государством сейчас? Есть ли у вас информация о заражаемости по районам: где нужно жестче проверять, где нужно увеличить бдительность и пустить дополнительные автобусы, чтобы рассеивать народ?
- Да, мы стали, наконец, получать определенную раскадровку. Однако не нужно быть эпидемиологом, чтобы понимать, что там, где плотность населения выше, там и распространение больше. Где больше людей, там больше контактов. Но сейчас у нас нет какой-то специфической деятельности по разным районам, она и невозможна. Мы же не можем закрыть один район.
- Это действительно невозможно? Говорили же, что будем закрывать локально. Ввели дополнительные ограничения в Ида-Вирумаа.
- Я думаю, что ситуация и так достаточно накалена, нет смысла накалять ее дополнительно. Раздел города на районы нет смысла даже обсуждать. Тем более, что жизнь горожан распределена по всему городу: жилье в одном районе, работа — в другом, детский сад — в третьем, дедушка с бабушкой — в четвертом. Движение происходит, и его можно ограничить либо за счет нормативного регулирования, либо люди сами придут к выводу, что все эти контакты и передвижения неразумны.
- Как вы считаете, насколько Таллинн послушен и нужно ли, если будет перегружена больничная система, вводить более жесткие правила?
- Людям очень сложно реагировать, когда нет опасности. Сейчас опасность стала более осязаемой, и готовность людей к реакции значительно выше, чем в начале осени. Мы обсуждали этот вопрос с профессором Таллиннского университета Мати Хейдметсом: он считает, что примерно 30 процентов людей к жестким мерам полностью готовы, треть — это конформисты, они могут быть готовы, могут бы не готовы, и всегда есть треть, которая все отрицает: и ситуацию, и меры. Это очень условное деление, но эта треть отрицающих несет большую угрозу для общей ситуации. Нейтрализовать ее можно лишь введением общего регулирования, общих ограничений. Но нужно учитывать и тот фактор, что на фоне общей усталости и праздников, общее регулирование не сработает сразу. И это мы хорошо видели на примере других стран. Поэтому мы должны обращаться к людям, достучаться до всех и до каждого, чтобы не рухнула наша медицинская система.
- Вы лично, как этот год пережили? Было ли время снять маску, костюм и как-то отдохнуть?
- (Пауза.) Нет, ну, конечно, все мы периодически отдыхаем и даже спим. Год был очень интенсивным. И, еще раз повторюсь, для нас очень важно было не забывать и о долгосрочных планах. Параллельно со всей оперативной работой заниматься планированием. Мы очень много работали над тем, что имеет долгосрочное значение: на три-четыре-пять и даже на десять лет вперед.
- Общественная и политическая жизнь — это хорошо, а вы сами как этот год выдержали? Человек не всесилен, в какой-то момент он устает.
- Я думаю, что для человека очень важна мотивация и вера в то, что он делает. И сейчас это не пафос, а реально то, что дает мне энергию. Я верю в то, что есть энергия и есть энергетика. Энергетика может истощить организм, но может придавать и силы, энергию. Мне кажется, все, что мы делаем — это важно и нужно, мы видим перспективу, и именно это мотивирует. Вот когда этого нет и ты живешь от выборов к выборам, то, наверное, в какой-то момент это должно просто убивать. Конечно, обычная усталость накапливается у каждого. Летом была небольшая возможность перевести дух, но, скажу честно, меня больше всего изнуряет не работа, а топтание на месте. Когда бьешься об стенку, пытаясь достучаться, занимаешься сизифовым трудом. Поэтому, если бы мне пришлось тратить энергию на политические дискуссии, моя мотивация закончилась бы очень быстро.
- Вы поэтому дистанцировались от активной политики?
- И поэтому тоже. Для меня очевидно, что сейчас энергия нужна в другом месте. Кроме того, не вижу необходимости создавать дополнительный шум. Все то, что сейчас происходит, вся эта разноликость, способствует дестабилизации. Мы говорим: «Люди не слушают нас. Люди устали». Конечно, они устали! На этих людей со всех сторон столько льется, что когда нужно говорить о деле, уже никто не слушает. Тем более, что и о деле говорится очень по-разному. Добавлять в эту какофонию что-то еще у меня нет ни времени, ни желания. Я не отказываюсь от политической жизни, когда это необходимо – комментирую, отвечаю на вопросы, сам что-то высказываю, но заниматься этим постоянно – неправильно, ненужно и, самое главное, это действительно демотивирует.
- Но вы понимаете, что в следующем году все равно придется вливаться в эту какофонию?
- Я не забыл, что я политик. Я помню, что выборы, я хочу их выиграть, и я сделаю все, чтобы этого добиться. Но для меня важнее не утратить основной стержень мотивации, на который уже можно нанизывать и политическую составляющую.
Читайте нас в Telegram! Чтобы найти наш канал, в строке поиска введите ruspostimees или просто перейдите по ссылке!