В наше время, когда все ценности сдвинулись и обнаружили свою противоречивость, даже понятие патриотизма может оказаться амбивалентным, пишет критик Борис Тух о постановке "Юдифь" в VAT-театре.
«Юдифь» VAT-театра стала последней премьерой перед локдауном. Она вообще могла быть отложена на неопределенный срок, но правительство поступило по заветам французского короля Филиппа VI Валуа, известного не только тем, что он, имея трехкратный перевес в силах, слил англичанам битву при Креси, но и афоризмом: «Наиразумнейше будет свои же решения менять». Пришла весть, что запрет на массовые зрелище начинается не с 1, а с 3 марта, и премьера постановки режиссера Ааре Тойкка по новенькой – с пылу, с жару - пьесе Андруса Кивиряхка состоялась в срок.
Пьеса эта – вторая постмодернистская вариация Андруса Кивиряхка по библейскому сюжету о Юдифи. Много лет назад он написал ироничную радиопьесу «Великая битва у стен Петулии». В ней не было ни ассирийского полководца Олоферна, ни героической еврейской молодой вдовы Юдифи, которая проникла в ставку вражеского генерала и в разгар интимного ужина оттяпала ему голову. Всего три персонажа: двое ассирийских солдат, один из которых по тупости просто кипятком писает от восторга перед своим генералом, а другой не разделяет его энтузиазма, так как осада длится долго и рядовому составу жрать уже нечего. Третий персонаж– военный репортер, которому по определению положено быть циником и пофигистом. Солдатам попадает в руки мешок, его несла молодая женщина - почуяв погоню, она бросила ношу, солдаты раскрыли его… и оттуда выкатилась голова Олоферна. «Какая ужасная смерть!» - восклицает один из солдат. (См. реплику Наполеона в «Войне и мире»: «Какая прекрасная смерть!»)
Новая пьеса Кивиряхка тоже иронична, но по-своему: она – и в постановке Ааре Тойкка это хорошо заметно - балансирует между патетикой и ее развенчанием; автор и театр ведут лукавую игру со зрителем, заманивая его на ложный путь и тут же огорошивая; абсолютно доверять нельзя даже вынесенному в программку авторскому комментарию: «Человек, у которого есть миссия». Миссия у этой Юдифи в самом деле есть, но выиграет или потеряет мир от ее мессианства – бабушка надвое сказала.
Кивиряхк отталкивается от классического образца – драмы Антона Хансена Таммсааре, которая была написана ровно сто лет назад. (В 2018 году ее ставило театральное объединение R.A.A.A.M, на постановку был приглашен режиссер из Башкортостана Айрат Абушахманов; спектакль шел в помещении церкви Св.Катарины, чей интерьер уже сам по себе навевает мысли о седой древности, хотя и у Таммсааре древний миф интеллектуально переосмысливался, а в спектакле R.A.A.A.M - тем более.) Кивиряхк и VAT-театр, идя тем же путем, заходят куда дальше: время сегодня другое, человеческие страсти, вроде бы, остаются неизменными, но фон, на котором они разыгрываются, изменился до неузнаваемости.
У Таммсааре трагедия Юдифи заключалась в том, что она наконец-то встретила мужчину своей мечты, могучего и мудрого, но он отверг ее, не захотел вместе с ней властвовать над миром, и ей осталось одно: убить его. Чего в ее поступке было больше: оскорбленных женских чувств или патриотизма – дело темное! Как бы то ни было, в родном городе Юдифь объявили национальной героиней – вопреки ее собственной воле, и ей осталось до конца жизни нести на своих не очень хрупких (меч-то поднять ей по силам) женских плечах эту ношу и молчать о подлинных мотивах убиения вражеского вождя.
У власти ничтожества; город осажден, простой народ голодает, а они все твердят: «Господь отвратит от нас свой гнев!»
Кивиряхк и театр переносят действие в любую эпоху, т.е. в наше время. Сценография Пилле Янес лаконична: огромный стол и длинная вешалка с театральными костюмами; персонажи одеты по-современному и пользуются гаджетами: планшетом и мобильными телефонами. Эротическое напряжение, возникавшее между Юдифь и Олоферном, которое было непременным и определяющим конфликт у Таммсааре, да и у других драматургов, интерпретировавших этот миф, Фридриха Геббеля и Говарда Баркера, здесь попросту не нужно – хотя Олоферн с грубой непринужденностью мачо, который еще не нарывался на отказ, пытается покорить Юдифь. Но героиня с самого начала заявляет: «Я иду не трахаться с Олоферном, а вести переговоры» - и это чистосердечное признание. Олоферн нужен ей совсем для другого.
Кивиряхк пользуется некоторыми репликами Таммсааре – но только для того, чтобы зритель почувствовал, насколько сегодняшнее осмысление этого сюжета ушло от реалий столетней давности.
В первой сцене главный старейшина (мэр или бери выше – президент) Петулии Осия (Марго Тедер) лежит ничком на столе, в отчаянии обхватив голову руками, а его правая рука (начальник канцелярии?) Кабрис (Танель Саар) докладывает, что простые жители осажденного города от голода и жажды вот-вот взбунтуются; власть бессильна. (Диалог здесь – почти прямое цитирование Таммсааре.) Но, в отличие от классического оригинала – и от Библии - уже во второй сцене обнаруживается, что в Петулии далеко не все терпят лишения. Это в древности правители разделяли с народом его судьбу, но с тех пор столько воды утекло!
(В русской традиции название осажденного Олоферном города произносится «Ветилуя». Но здесь-то действие происходит не в библейские времена, а практически в нашей, только метафорически сдвинутой, «параллельной» реальности, которая слишком похожа на нашу. Так что сохраним названия и имена пьесы!)
Мизансцена, открывающая второй эпизод, «рифмуется» с началом спектакля: на столе лежит молодая женщина, подруга Юдифи Сусанна (Ингрид Маргус), но она вовсе не в отчаянии, просто накануне сильно перебрала, веселясь в баре с молодыми офицерами.
Героинь невероятно влечет друг к другу, они даже затевают веселую возню с явным эротическим подтекстом. (А что делать, если мужчины вокруг – унылы и скучны?). Но характеры их совсем разные. Сусанна – существо довольно примитивное; легкомысленная девица, которая таскается по сомнительным тусовкам; суровый отец долго тиранил ее, но его хватил инсульт, и дочь пустилась во все тяжкие: «Это старичье думает, что мир принадлежит им они только орут и командуют, поучают и составляют планы, но тут бац! – и разом их нет. Или они превращаются в овощи, как мой папахен, и тогда их слова ни хрена не стоят. И вот я делаю, что взбредет в голову, а старый дурень бессилен что-то сделать!»
Юдифь (Хенесси Шмидт) – гораздо более сложный характер. Она – интеллектуалка, замуж за пожилого профессора Манассию вышла, «потому что он казался мне увлекательным. Я верила в него. Тогда. А потом он спьяну свалился с лестницы, сломал шею и умер… Он был слабым человеком».
(Позже возникнет догадка: а не сама ли Юдифь столкнула старого и не оправдавшего ее надежд мужа с лестницы? Но так ли это – неясно!)
Юдифь невероятно честолюбива. Но сама она этого свойства в себе не распознает: ее главная черта - мессианство; поначалу Юдифь уверена, что в мире должен быть некто, кому дана высокая миссия спасения (города? государства? или всего человечества? Героиня - максималистка, и более скромные масштабы ее не интересуют!). Во всяком случае, на Осию и его помощника Кабриза надежды никакой: в Петулии у власти ничтожества; город осажден, простой народ голодает, а они все твердят: «Господь отвратит от нас свой гнев!», возлагая надежды на нечто, существование чего как минимум не доказано, а сами и пальцем не пошевелят: они-то вполне сыты.
Юдифь обращает к ним монолог, в котором столько презрения: «История доказала, что человек может надеяться только на себя, а не сидеть со скорбным видом и ждать чуда. Есть две возможности. Первая – атаковать Олоферна и попытаться разбить его. Если мы осмелимся и не сумеем сделать этого, а мы точно не сумеем и не осмелимся, остается другой шанс. Открыть ворота и сдаться. Вы скажете – это предательство? Но кого? Тех несчастных, которые умирают на улицах? Им сейчас все равно, кто будет ими править: г-н Осия или г-н Олоферн. Они всего-навсего хотят пить, хотят доступа к колодцам, чтобы нахлебаться той дряни, которую вообще пить нельзя. А вода в колодцах превратилась в помои, потому что принадлежащие городу шахты уже много лет загрязняют грунтовые воды. А поддерживает эти шахты в таком состоянии некий г-н Осия. Так что если прогнать Олоферна, колодцы освободятся, люди напьются вонючей бурды и продолжат умирать, но уже не от жажды. Если Олоферн по-прежнему будет нас осаждать, люди не смогут пить вонючую воду и умрут, но от жажды. Не знаю, что лучше».
В этой «феминистской» пьесе (если мужчины никуда не годятся, значит, судьбы мира должны взять в свои руки женщины) единственный персонаж, которому не до секса – сама Юдифь. Зато к ней вожделеют и Осия – он уже начал бракоразводный процесс с супругой, чтобы жениться на прекрасной вдове, и Олоферн, который думает только о том, чтобы затащить гостью из Петулии в койку, а что там лопочет эта слишком умная баба, его не интересует.
Сусанну Ингрид Маргус играет искательницей приключений: если уж подвернулся мужичок, грех им не воспользоваться. В спектакле есть еще два персонажа, которых играет один актер, Танель Саар; «правые руки» лидеров – в Петулии это Кабриз, в лагере Олоферна – Пагоас, не человек – функция, по-настоящему и того, и другого интересуют только их спортивные успехи, которыми они охотно делятся в социальных сетях. И, естественно, оба не прочь развлечься с безотказной Сусанной…
Я не раз говорила старейшине, что шахты надо немедленно закрыть, но он не слушал: ведь они приносят такой доход, это полезно для города.
Из пяти актеров на долю четырех выпали очень конкретные задачи. Характеры обрисованы графически четко и неизменны с первого появления на сцене до последнего. В образе Юдифи таится загадка. Роль выстроена так, что остается только гадать: куда заведет Юдифь ее «чувство миссии», и Хенесси Шмидт при внешней сдержанности игры очень убедительно передает всю извилистость пути своей героини: цель ясна, но как до нее добраться – неясно!
План А – ввести армию Олоферна в Петулию и передать победоносному генералу власть над городом. Потому что в отечестве, как не раз имела случай убедиться героиня, «самые никчемные всегда занимают самые высокие места». А Олоферн, в первую очередь, - великолепный воин. «Да, - горделиво подтверждает он, - я опрокинул троны многих царей и народов». Именно это привлекает в нем Юдифь:
«И ты поступил справедливо, - говорит она вражескому полководцу, - потому что на этих тронах восседали тупицы и ворюги. Точно такие, как у нас в Петулии. Было бы круто, если бы кто-то опрокинул трон Петулии, и я готова помочь тебе. Я могу сделать так, что врата откроются, и тебе не придется штурмовать город. Это спасет множество жизней. Жизней тех людей, которые ни в чем не виновны. Но это будет только началом, важно то, что последует затем. Ведь никакого проку не будет, если и после смены власти городом будут править тупицы и воры».
(С патриотической точки зрения ее монолог шокирует. Но что патриотичнее – из высоких соображений отказываться покупать вакцину у государства, отношения с которым испорчены, или плюнуть на политические амбиции и все же купить и спасти тем самым какое-то количество людей? В наше время, когда все ценности сдвинулись и обнаружили свою противоречивость, даже понятие патриотизма может оказаться амбивалентным: во всяком случае, для Юдифи Кивиряхка/Тойкка/Шмидт оно таково.)
Но чтобы план А осуществился, не хватает самой малости: того Олоферна, каким его представила себе по социальным сетям Юдифь! Реальный Олоферн не таков. Герт Раудсепп играет его грубым солдафоном и самовлюбленным петухом, пьянеющим от собственной физической мощи и громового голоса. По-солдатски он ведет себя с Юдифью: одна только сцена, в которой Олоферн своим мечом раскалывает арбуз, говорит о нем многое. Олоферна интересуют только его успехи – на поле брани и в постели. Юдифь для него – прекрасный трофей, которым ему приспичило овладеть. И ничего больше! Судьбы мира победоносного генерала не интересуют. И уж тем более ему плевать на экологию, которая так важна для Юдифи:
«Я не раз говорила старейшине, что шахты надо немедленно закрыть, но он не слушал: ведь они приносят такой доход, это полезно для города. Если их закрыть, мы лишимся многих рабочих мест. Но что толку от рабочих мест, если люди после работы вынуждены пить отравленную воду?.. Леса вырубаются, пустыня растет, где и этот процесс некому остановить, так как древесина – ценное сырье, и опять же если прекратить вырубки, то придется закрыть ряд рабочих мест… Продукты дорожают, так как всюду засуха. Скоро у нас не останется еды, леса исчезнут, с ними исчезнут птицы, звери и насекомые, которые веками жили в этих лесах…»
Заметьте, тут в пространство драмы вторгаются мотивы Ибсена («Враг народа») и Чехова («Дядя Ваня»); монологи Юдифи становятся почти неприкрытой публицистикой, но что делать, если несмотря на все предупреждения мы за 120 лет после Чехова и за 140 после Ибсена так и не вняли гениям, а сами придвигались все ближе к роковой черте, почти что уперлись в нее – и смотрим, ничего не поняв, как баран на новые ворота?
…Олоферн не оправдал ожиданий. И тут уж не работает привычная формулировка: «Если я тебя придумала, стань таким, как я хочу». Остается план Б: отрубить голову, сделать селфи с этим жутким трофеем и разместить в социальных сетях. Теперь она – национальная героиня. Вражеское войско, лишившись полководца, разбежалось, осада снята, и теперь править городом будет Юдифь. А ее правой рукой будет Сусанна.
К чему приведет «женское правление». С самого начала Юдифь предупреждает: «Чтобы творить добро, надо стать чудовищем». Но почему-то у всех правителей, которые придерживаются такого принципа, удается только половина задуманного: чудовищами они становятся с устрашающей быстротой, а вот насчет творения добра возникают большие сомнения.
Кивиряхк в предисловии к пьесе писал: «Мужчины уходят и проигрывают. Женщины выигрывают и остаются. Правда, у каждой победы есть цена. Всегда приходится чем-то жертвовать…Но я все же надеюсь на Юдифей и Сусанн. Если бы их не было, что с нами сталось бы?»
Финальная мизансцена подсказывает: ответа на этот вопрос – во всяком случае, такого, который бы устраивал наши чаяния, не добьешься. Юдифь в окровавленном белом платье, с мечом в воздетой вверх руке и полуобнаженной грудью, некая контаминация «Свободы на баррикадах» Делакруа, «Родины-матери» Вучетича на Мамаевом кургане и, может быть, хотя не поручусь, Статуи Свободы, производит жутковатое и угрожающее впечатление. Театр ярко и не без горькой иронии предупредил об угрозах, которые может принести правление Юдифи и Сусанны. Но это – театр как искусство. А в не очень искусном театре жизни, с которым мы в нашей действительности сталкиваемся каждый день, у Юдифей и Сусанн нет в активе даже селфи с головой Олоферна.