/nginx/o/2011/09/10/743178t1h24b7.jpg)
Внутренние противоречия в странах ЕС могут сильно усложнить совместное принятие решений и раздробить союз. Речь еврокомиссара Сийма Калласа, произнесенная 30 января на обеде Postimees в честь лидеров общественного мнения.
3 июня 2008 года крупные подразделения полиции со спецснаряжением перекрыли доступ к учреждениям Европейского Союза. Движение было закрыто, выходить из зданий было опасно. Где-то что-то горело — наверно, автомобиль.
Дым, гам. Громили попадавшиеся на пути двери и стеклянные витрины. Насилие. Это была акция протеста европейских рыболовов.
Они протестовали против установленных Европейским союзом ограничений на рыбную ловлю.
Европейские фермеры, выращивающие табак, тоже вышли на демонстрацию — они протестовали против сокращения пособий на выращивание табака.
Европейские металлурги тоже протестовали — против климатической политики Европы, из-за которой в металлургической промышленности возникают трудности и уменьшается количество рабочих мест. И, конечно, крупные акции протеста во многих странах, направленные против политики экономии с целью сокращения государственных долгов.
Где проблема, где решение? Как бы то ни было, но Европейский Союза не создавал долги, не уничтожал рыбные запасы и не виновен в потеплении климата. В политике нередко путают проблему и ее решение. Это может иметь негативные, даже катастрофические последствия. В самом деле, где мы находимся? Куда хотели идти?
У идеи единой Европы были конкретные инициативные группы. В первую очередь, группа предотвращения войны. Какой бы из крупных политиков ХХ века в том или ином виде ни озвучивал идею Европейского Союза — Черчилль, Куденхове-Калерги, Жан Монне, — главной идеей всегда было избежание войны между государствами Европы.
За общеевропейской идеей стояли также предприятия, которым до смерти надоели межгосударственные барьеры и препятствующая бюрократия.
Третью группу инициаторов я назвал бы партией свободы. К ней я причислил бы не приемлющие диктатуру политические силы Испании, Португалии, Греции и стран Восточной Европы. Четвертой я считаю группу совместной организации.
Это политические силы в Европе, которые были убеждены раньше и считают сейчас, что, организовывая вместе, результат получается лучше, чем действуя в одиночку. Достигнуто очень, очень много. Войны в Европе, с наибольшей долей вероятности, не будет.
Таможенных барьеров внутри Европы больше нет, других препятствий стало тоже намного меньше, чем, например, в 1957 году, когда родился Европейский Союз. Однако некоторые препятствия упрямо сохраняются, и свободное передвижение людей, услуг, товаров и капитала еще не достигнуто.
Сложно обстоят дела с партией свободы. Насколько велики свободы человека в Европейском Союзе, можно понять только в том случае, если сравнить их с остальным миром. Без сравнения этого не заметить. Со свободами дела обстоят таким образом, что мы замечаем их лишь тогда, когда они исчезают. Во многих государствах, отказавшихся от диктатуры, модным течением стало осуждение демократии и ее институтов.
Партия совместной организации и сегодня влиятельна и многочисленна. Европейская партия непоколебимо верит, что единая Европа — это ответ, а не проблема. Довольно часто задают вопрос: какова действительная польза от этого Европейского Союза? Но можно спросить и так: сколько ущерба предотвратило существование Европейского Союза?
У нас сегодня есть два основных вопроса. Во-первых, что мы хотим иметь — Европу привилегий или Европу открытости и свободной конкуренции? Европу пособий или Европу конкурентоспособности?
Во-вторых, как управлять единой Европой? В 1915 году Уинстон Черчилль написал: «Даже когда принципиальные решения верны, результат определяют методы и скорость их внедрения». Европейский Союз — это международная организация, созданная демократически и управляемая демократически.
Демократия — это не говорильня и не развлекательная программа. Это форма управления государствами и созданными ими объединениями. Когда демократическое управление не срабатывает, когда нет четкого порядка принятия решений, когда нет эффективного исполнения решений, крах терпит и демократия.
Государство из-за этого не исчезает, однако демократия заменяется управлением по образу политбюро или партии вапсов.
Чтобы осуществлять большие идеи, для принятия решений и управления европейским объединением были созданы целостные правила и учреждения. Во всей Европе действуют единые правила, у нас общий бюджет, у нас есть разные учреждения для реализации решений и, что особенно важно, существуют надзор за исполнением законов и санкции против государств, не выполняющих совместные договоренности, у нас есть европейская судебная система.
Такое управление называется community method, то есть, метод объединения. Более понятно было бы назвать его методом трансправительственного управления Европейским Союзом. Мифологически это и есть то брюссельское чудовище, которое в своем местечковом стремлении к власти так неутомимо атакует армия всевозможных популистов.
Создание Европейского Союза было не первым разом, когда в Европе попытались создать основанную на видении организацию с элементами трансправительственного управления.
На Парижской мирной конференции в 1919 году было решено создать Лигу Наций.
Участники надеялись, что это предотвратит войну. Но ничто не совершенно. Особенно трудно достичь всеобщего согласия в демократических решениях по управлению. Управление Европейским Союзом не является исключением. Конечно, в этом управлении есть бесполезная бюрократия.
Есть также бесполезные правила и бесполезные директивы. Есть правовая религиозность, которая иногда невообразимо усложняет принятие разумных политических решений. Это понимает только духовенство религии, имеющей большую власть. Непонятно, но верить надо.
Есть проблемы с мандатом, с вопросом, откуда вообще появляется та или иная инициатива. Есть соответствующие интриги.
Где мы находимся — в переломной точке решения или на распутье?
Идет поиск альтернатив трансправительственному управлению.
Популярной стала идея управления Европейским Союзом путем специальных и прямых соглашений между правительствами. На самом деле, трансправительственное руководство и межправительственное управление более или менее сбалансированы. Метод объединения претворяет в жизнь то, что одобрено правительствами.
Конечно, важные вещи в Европейском Союзе нельзя решать без договоренностей между государствами. Ведь Европейский Союз сам является результатом межгосударственного соглашения. Результатом большой, визионерской договоренности.
По поводу видения обычно договариваются сильные правительства, причем делают это в основном в экстремальных ситуациях — во время войн или после них (ООН, НАТО, МВФ, а также Европейский Союз) и в кризисных ситуациях.
В остальное время они, скорее, делят сферы влияния и торгуются. Например, если бы государства получали все должности в европейских учреждениях на основании межправительственного торга, то у эстонцев, латышей и других были бы весьма незначительные возможности.
Чем сильнее правительства, тем больше у них возможности видеть дальше местных выборов, тем лучше они могут видеть вдаль, видеть историю, видеть общую картину.
На протяжении истории Европейским Союзом очень часто руководили путем консенсуса. Это красивый принцип. Это означает максимальное чувство владельца.
Но сейчас для консенсуса в Европе нужно не 27 или 28 голосов «за» — на самом деле нужен консенсус еще и с разными правительственными партнерами и нередко — согласие держащих правительства в заложниках оппозиционных партнеров.
Почти невыполнимая задача.
Сейчас европейские правительства слабы, намного слабее, чем они были, например, в 2004 году. Многие подвергаются популистским нападкам. Традиционно стабильные Голландия и Финляндия пребывают в водовороте непостоянной внутренней политики. В Великобритании обнаружилось, какой огромной властью в британской политике обладали средства массовой информации, управляемые медиамагнатом Рупертом Мердоком.
И не только в Великобритании, принимая во внимание распространение английского языка и незнание других языков. Ведущие политики пишут, что последние 30 лет успешными в британской политике были только те политики, которые нравились Мердоку и его изданиям. А выборы? Власть народа? Демос? Ведь это Маргарет Тэтчер сказала, что правительство не может бежать вслед за общественным мнением.
Сколько сейчас в Европе есть правительств, которые непоколебимы, которые готовы принимать управленческие решения, которые не бегут вслед за общественным мнением? Обычно управленческие решения являют собой выбор не между хорошим и плохим, а между плохим и очень плохим.
Партии главного течения заискивают с экстремистами. Премьер-министр Временного правительства России Александр Керенский в 1917 году предпочел заискивать с большевиками, а не заключать соглашения с рождающимися демократическими партиями основного течения.
Проевропейская партия Восточной Европы во времена присоединения была очень сильной. Эта партия черпала свои силы из противостояния социалистической диктатуре, из четкого понимания того, почему демократия и единая Европа лучше, чем виденное в этих странах до сих. К сегодняшнему дню часть этой партии морально разложилась.
Причиной разложения стала раздача пособий Европейского Союза. Часть восточноевропейского политического руководства вообще не думает ни о чем другом, кроме дележа евроцентов в интересах местных выборов.
Вацлав Гавел умер. Кто из личностей Восточной Европы сегодня способен воспрепятствовать вручению германской политической награды Владимиру Путину?
Кто для государств Европы (и для нас) является национальным героем? Знаменосец или хитроумный гуменщик? Конечно, гуменщик практически ничем не рискует. А знаменосец может запросто погибнуть.
Старые европейцы зачастую надменны и не хотят признавать, что они, возможно, отнюдь не лучшие. Китай — ну, конечно. Но они все-таки отстают от нас в плане культуры. Америка — ну, да, разумеется. Но все равно это всего лишь народ, который носит детскую одежду, ест детскую пищу и смотрит детские фильмы.
А Эстония? Восточная Европа, на самом деле практически Россия. Ведет себя так, как должны вести себя все страны-члены Европейского Союза? Бюджет сбалансирован, долгов почти нет, критерии евро выполнены, поддержка народа Европейскому Союзу все еще высока. Об этом помолчим.
Давайте нигде не будем упоминать, что существует такое примерное государство. Достаточно Люксембурга. Ведь и он разбогател не честным путем. Давайте нигде не будем приводить Эстонию в пример. Это может оказаться крайне неудобным для нашей внутриполитической обстановки. В парламенте есть всякие люди. Еще начнут, используя пример Эстонии, критиковать правительство.
К счастью, иногда они стреляют в собственную ногу. Особенно, когда считают, что Вторая мировая война закончилась не подписанием мирного договора между Германией и союзниками, а полной капитуляцией гитлеровской Германии.
Система обеспечения общей безопасности Лиги Наций распалась в 1925 году, когда Великобритания отказалась подписывать общий договор о безопасности и обороне и объявила, что не считает для себя обязательными решения по внедрению санкций, необходимых для обеспечения мира. В 1938 году и Эстония заявила, что будет выборочно решать, применять санкции или нет.
Страны-члены считали, что в одиночку легче, и что соглашения между избранными государствами являются решением. Затем был Мюнхен…
ЕС, между прочим, в конце прошлого года так и не сумел договориться о распределении рыболовных квот.
Для меня целью всей нашей международной деятельности был принцип «больше никогда в одиночку».
Сегодня я вижу опасность в том, что внутренние противоречия в странах Европейского Союза могут сильно усложнить совместное принятие решений, раздробить союз. У нас есть два пути: улучшить и сделать более эффективным трансправительственное управление Европейским Союзом или пойти путем специальных межправительственных соглашений, становящихся все обширнее.
В последнем случае нужно иметь в виду, что тогда неизбежно начнут доминировать большие государства и созданные ими подведомственные объединения. Как в таком случае будут приниматься решения, совершенно неясно.
Раздробление ведет к одиночеству. Одиночество — это не решение, это проблема.
Известный датский политик Уффе Эллеманн-Йенсен так сформулировал эту дилемму для Дании: «Быть или не быть — вот в чем вопрос. Быть и не быть — вот ответ».
Если мы в своем Европейском Союзе не сможем найти правильный способ управления, рыболовы больше не станут протестовать в Брюсселе. Правда, скоро, наверно, и рыбы не будет. Тогда и рыболовы будут не нужны.