Мы неоднократно виделись с Резо Габриадзе и в Тбилиси, и в Одессе, разговаривали. Особенно подробно – перед его 70-летием, пятнадцать лет назад, вспоминает Елена Скульская.
«Повернутся друг к другу спинами и кричат о любви" (1)
Тогда речь зашла прежде всего о том, что он поставил на Бродвее спектакль по мотивам своего рассказа «Запрещенное Рождество, или Доктор и пациент». Герой этого рассказа живет в Грузии сталинских времен и мечтает о свободе. Прототипом послужил реальный человек – грузинский театральный режиссер Баса Кушиташвили. Он вернулся в Кутаиси из Франции, куда первоначально эмигрировал, а потом не смог жить без родины. Он старался не замечать окружающую страшную жизнь, он весь день до поздней ночи проводил в театре и никогда ничего не ставил из современной жизни – только Шиллера, Шекспира. По ночам его мучил страх ареста, тюрьмы, гибели, а утром он вставал и шел ставить веселые спектакли…
Свой спектакль на Бродвее Резо Габриадзе поставил на английском языке. И главную роль у него сыграл Михаил Барышников. Резо всегда каким-то образом умел объединять людей всего мира и ненавидел ксенофобию. Его знают везде: в Грузии он прославился своим театром марионеток, где ставил и сказки, и трагедии, и самые серьезные «взрослые» спектакли. За пределами Грузии знают и ценят его фильмы – «Мимино», «Кин-дза-дза», «Паспорт», «Не горюй» и многие другие, где снимались и знаменитые грузины – такие, как Вахтанг Кикабидзе, знаменитые армяне, такие, как Фрунзик Мкртчян, российские звезды – такие, как Евгений Леонов. Да и в кукольном театре Образцова Резо поставил несколько легендарных спектаклей. Чего стоит одна только «Сталинградская битва», где в одной из самых страшных батальных трагедий участвуют … куклы, вызывая у зрителей слезы, как если бы перед ними были живые люди.
Резо раздражали разговоры о его гениальности, славе. Он рассказывал такой случай: когда ему было всего шесть лет и он жил в маленьком Кутаиси, сосед дал ему попробовать попасти его гуся. Резо прекрасно справился с заданием и на следующий день соседи уже дали ему на выпас несколько баранов. И опять мальчик показал себя с лучшей стороны. Тогда на третий день ему поручили корову. И шестилетний ребенок сумел справиться с коровой. И стал пастухом! «Что же ты можешь мне рассказать о славе, если всего за одну неделю я смог сделать такую стремительную карьеру! Нет, слава меня с шести лет уже не интересует!» – сказал он мне.
Он любил вспоминать свое детство. «Вот я сейчас вспомнил. У моей бабушки были две кастрюли и одна крышка. О, эта крышка! Какое счастье доставила она мне в детстве! Эта крышка была рулем машины, на которой я путешествовал вокруг дома. Дворик – приблизительно десять квадратных метров. С тех пор я облетел мир, но такого полного пространства мира, какой был в этих десяти квадратных метрах, я не ощущал... Что там еще было, в этом дворе? Да, дерево ореховое и его кора. А эта кора – уже отдельный мир: там, в коре, были дороги, трассы, параллельные линии, пересекающиеся... Там были ущелья, по этим ущельям ходили муравьи, они встречались, а перед дождем куда-то исчезали... И голос бабушки из дома: «Не видишь, дождь уже начался?». Они – муравьи и бабушка – чувствовали это вместе, одновременно. И надо идти домой... И вот я сейчас подумал: я получил сцену тоже в десять квадратных метров. То есть сцена может быть больше, но я ее суживаю до этих десяти метров моего детства. И в них опять умещаются вся планета, дороги, история. Все это страннейшим образом совпадает».
В знаменитом «Мимино», где грузинский летчик из крохотного селения мечтает летать на огромных самолетах, а когда его мечта сбывается, он начинает страшно тосковать по родной деревушке, в сценарии была такая сцена: едут в гостиничном лифте грузин и армянин, к ним подсаживаются две японки, японки долго рассматривают мужчин, а потом одна говорит другой: «Все-таки эти русские – все на одно лицо!» Из фильма, конечно, эту сцену вырезали, но не помешали Резо смеяться над всеми национальными предрассудками: герой, оказавшись в Европе, решает позвонить в свой поселок под названием Телави, но телефонистка, никогда и ничего не слыхавшая о Телави, соединяет его с Тель-Авивом. А в Израиле трубку снимает грузин, и вместе с героем они затягивают грустную народную песню.
Но в сценарии был другой вариант: в Тель-Авиве снимает трубку юное существо в болтающейся майке и обтягивающих джинсах, оно не заинтересовывается собеседником, подбегает к окну и зовет к телефону дедушку. А дедушка медленно, стараясь не отрывать ног от земли, тащится по залитой желтым светом раскаленной улице, и пронзительная зелень деревьев не принимает его в свою тень, и на голове у дедушки грузинская кепка по кличке «аэродром», а из старой кошелки выглядывает гусь и смотрит в обратную сторону, как бы еще больше тормозя движение, а над дедушкой, в небе, пролетают самолеты, целая стая их видна вдали, за спиной. Внучка кричит: «Дедушка, иди скорее!» Он отвечает, оглянувшись на самолеты: «Подожди, ты же видишь, я и так иду быстрее истребителей!»
В Одессе есть Центр реабилитации детей больных церебральным параличом. Этому центру Габриадзе в свое время подарил… кукольный театр.
Я была на мастер-классе, который Резо давал местным артистам. Вот что он им сказал:
– Я могу вам рассказать только о том, что вы знаете не хуже меня, что знает всякий, кто пробует заниматься театром. Не ищите блеска, не украшайте кукол золотом и серебром, это ведет к гибели. Знаете, из-за чего погиб Советский Союз? Из-за блеска, из-за французских штор с рюшами, из-за тюля, из-за того, что не было хороших женских колготок, мало строили пивных и слишком много кричали. У нас в театрах все до сих пор кричат. Повернутся друг к другу спинами и кричат о любви. А спинами поворачиваются для того, чтобы больше было места для размахивания руками.
История человечества – история войн. Представьте себе Петю Ростова из «Войны и мира», который во время атаки спешится и начнет рыть землянку, чтобы укрыться в ней. Невозможно! А спустя каких-нибудь пятьдесят лет, во время Крымской кампании, сам граф Толстой смотрел на многое, спрятавшись за деревом. А потом война изменила до неузнаваемости лицо человека, надев на него противогаз. Для жителей Хиросимы война была вспышкой, длившейся долю секунды, не все, наверное, даже успели вскинуть голову. А особенность нынешних войн такая: здесь звучит автоматная очередь, здесь разбросаны окровавленные тела, а в трех метрах кто-то выбирает обувь, притоптывает ногой – не жмет ли? Давайте помнить об этом и не пугать детей. Детей всегда нужно утешать, а не запугивать. Куклы могут явить ужаснейшее зрелище.
Недавно мы с моим художником поехали на рынок в Тбилиси, где есть ряды со старыми вещами, со сломанными куклами. Мне нужны были для работы кукольные глаза. Купили несколько старых кукол и тут художник говорит:
– Зачем я буду это таскать?!
Он оторвал кукле голову, запустил туда руку и стал вырывать глаза… Мне сделалось дурно, я не мог с ним целый месяц разговаривать…
– А как вы утешаете больных детей? – спрашивает Резо у актеров.
– Мы поставили мюзикл «Добрый доктор Айболит», и в сцене, где доктор лечит больных обезьянок, даем всем зрителям вкусное лекарство – варенье.
– Какое варенье?
– Какое есть. Сегодня клубничное, завтра сливовое…
– Так нельзя, – волнуется Резо, – нужно от одной болезни давать клубничное, а от другой сливовое, тогда дети поверят, что их болезнь излечима, нужно только правильно подобрать лекарство…
– А вообще-то, – завершает он с грустью мастер-класс, – нам с вами приходится очень непросто. Вот мы стараемся, что-то делаем, мучаемся, а потом приходит какой-нибудь идиот и спрашивает: «А о чем думают куклы ночью, когда остаются одни?» И при этом он убежден в своей оригинальности и лиричности и носится с ними, как дурень с писаной торбой. А о чем думает молоток, когда остается ночью один, вы не знаете?
Резо говорил: «Авангард – это оттачивание инструмента. В результате поисков мы получаем все более совершенный инструмент искусства. Авангард кусает нас за ноги, не давая остановиться. Он дает ощущение воздуха, свободы. Для меня хорошо то, в чем я вижу логику. Но я крайне редко вижу мысль, во всяком случае – мысль, которая имеет право назваться мыслью. И хотя нечто новое сказать почти невозможно, развелось вообще очень много говорящих художников, говорящих режиссеров, и больше всех – говорящих архитекторов. Среди них, конечно, есть много талантливых людей, но в большинстве случаев – это люди «говорящей» профессии.
Иногда мне кажется, что человек с утра до вечера занят тем, чтобы не заниматься душой своей. И для этого есть замечательный инструмент – слова. Слова, которые употребляются, чтобы не думать. И чем быстрее произносятся слова, тем лучше – как кубик Рубика. Все больше и больше – на телевидении, на радио, в быту – людей, говорящих быстро. Раньше это называли логореей. Сейчас это вызывает восторг. И поддаешься этому обаянию быстро говорящего человека. Хотя я стараюсь, слушая его, вбить в его монолог несколько колышков, чтобы потом протянуть нитку и понять, что же он все-таки сказал. Но, как правило, нитка где-то рвется – и у меня в руках пустота».
Резо Габриадзе с Андреем Битовым выпустили цикл книг о Пушкине – это смешные истории и анекдоты, где обыгрываются несуществующие истории из жизни Пушкина. Например, Резо нарисовал путешествующего Пушкина, хотя Александра Сергеевича, как известно, никуда за границу не отпускали. Для тех, кто Пушкина знает и любит, это очень смешно, но интересно и тем, кто ничего не знает о русском классике, поскольку уморительные рисунки и подписи смешны сами по себе.
И еще Резо Габриадзе создавал памятники. В Петербурге стоит его памятник Чижику-Пыжику. А в Одессе стоит его памятник Рабиновичу – герою всех анекдотов про евреев. Смешной еврей выглядит очень грустным. Он похож на Мандельштама перед арестом, он кутается в плед. Есть примета: если потереть бронзовому Рабиновичу левое ухо и оставить возле него монетку, то непременно разбогатеешь!
Резо Габриадзе любил в искусстве все веселое. У меня дома висит его картина «Цирк». Надпись «Цирк» сделана на грузинском языке, но никто – ни русские, ни эстонцы никогда не ошибаются, точно угадывают название. На картине нет ни арены, ни акробатов, ни фокусников, а только несколько забавных фигур, а все-таки всем ясно – цирк. Может быть, вся жизнь – добрый цирк, только в нем больше нет Резо Габриадзе!