«Я читаю Фейсбук, как Митридат принимал в мелких дозах яд» (6)

Олеся Лагашина
Copy
«Я человек ехидный и иногда говорю что-то просто ради красного словца», - признается Борис Тух.
«Я человек ехидный и иногда говорю что-то просто ради красного словца», - признается Борис Тух. Фото: Олеся Лагашина

«Я долго думал, что это будет моя лебединая песня, но меня остановила одна замечательная эпиграмма: «Не всякий лебедь должен петь…»» - говорит Борис Тух. Журналист, критик и писатель в этом году отмечает юбилей. Незадолго до этого вышла очередная его книга, составленная из интервью с выдающимися деятелями культуры – русской, эстонской и не только.

- Что для вас значит эта книга? Как долго вы ее готовили?

- В таких случаях обычно говорят, что готовил я ее полтора года и всю жизнь. По случаю юбилея я решил собрать беседы с людьми, которые оставили в моей памяти какой-то след. Не все удалось найти: например, с Андреем Тарковским. Но что-то у меня осталось, что-то я нашел в библиотеках, в интернете, переделывал практически все. Своего рода монтаж. Я хотел подвести итоги не себе, а тому времени, в котором мне довелось жить. Если в этой книге появилось какое-то движение времени через людей, значит, что-то получилось. Жанр тут гибридный, но нынче все гибридное – и войны, и автомобили. Это не интервью и не эссе в чистом виде, а все вместе, и я надеюсь, что в них возникают черты людей, которые мне дороги - Олега Табакова, Димы Крымова, Долорес Хоффман, Юри Аррака…

Некомандный игрок

- Ваша книга называется «Встречи. Диалоги. Портреты». Какая встреча вам запомнилась больше всего и с кем сложился самый доверительный диалог?

- Они складывались со многими, с Юрием Любимовым, например. Очень долгий диалог у меня сложился с Эльмо Нюганеном, с которым мы, так сказать, работаем вместе лет тридцать. Очень запомнилось первое мое большое интервью, которому сейчас уже 48 лет, с Олегом Далем. Я его нашел заново, в «Вечернем Таллине», где его печатали, и, естественно, три четверти вычеркнули: тогда это была газета Таллиннского горкома партии. Но потом, уже в 90-е годы, приезжал молодой человек, который писал о Дале, мы с ним беседовали, я все это вспомнил и интервью восстановил. Даль был человеком, у которого не было кожи. Он не умел расталкивать, в наше время его съели бы еще быстрее, потому что в то время таланту что-то прощалось, а нынче, наоборот, талант считается негативным качеством. Будь командным игроком и не высовывайся – но одно дело, когда эта команда - «Бавария», другое – «Нарва Транс»…

- Вы страстный болельщик. С именитыми спортсменами вам тоже приходилось делать интервью?

- В свое время я делал интервью с Валерием Брумелем, который приезжал в Таллинн в связи с постановкой своей пьесы. Он написал «Олимпийскую комедию» вместе с каким-то человеком, то есть Брумель наговаривал на диктофон, а тот оформлял. Русский театр поставил эту чудовищную вещь накануне московской Олимпиады. Я его спросил: каков уровень вашей пьесы, если измерять в прыжках в высоту? Он подумал и сказал: «Ну, 2.12…». Т.е. норма мастера спорта. «А ваши 2.28 (мировой рекорд Брумеля - 2.28прим. ред.) – это что?» «А это Пушкин!»

А еще у нас когда-то был мотогонщик Эндель Кийза, один из двух наших ребят, которые участвовали в чемпионатах мира по шоссейно-кольцевым гонкам. Мы с ним сделали «Балладу о мотогонщиках» на три номера газеты, но туда, конечно, тоже далеко не все вошло. Я его спросил, почему он внезапно снялся с чемпионата мира. А он рассказал, что все запчасти нам делали чехи, которые после 1968 года заявили, что с оккупантами больше не сотрудничают. Такого, конечно, опубликовать не могли.

Вырабатывая иммунитет

- Цензура часто резвилась с вашими текстами?

- Однажды я делал интервью с Эве Киви, которая как раз вернулась из Чили за месяц до переворота. Их там возил один из сторонников Сальвадора Альенде (президент Чили был убит в ходе переворотаприм. ред.), и у него под сиденьем лежали автоматы и гранаты. Это тоже вычеркнули. Я тогда ее спросил: там вообще что-то надвигается? «Нет, они же все любят Альенде», - ответила она.

«Я хотел подвести итоги не себе, а тому времени, в котором мне довелось жить», - замечает автор.
«Я хотел подвести итоги не себе, а тому времени, в котором мне довелось жить», - замечает автор. Фото: личный архив

- Вы признаетесь, что появлением своих книг обязаны Михаилу Веллеру, который уговорил вас написать самую первую. Почему вас пришлось уговаривать?

- Пару раз у меня были проколы, я посылал в разные издательства свои сочинения, и мне отвечали, что интересно, но публиковать нельзя. Однажды меня уговорили написать роман о крушении парома «Эстония». Имена были изменены, страна не называлась. Мой предполагаемый издатель прогорел, и я отправил это в «Эксмо», там приняли, но потом вежливо решили не публиковать, потому что там в финале главный герой встречался с человеком, который условно назывался Цезарь Август. Помните, кто на него похож? Путин, конечно. А роман был написан в 2001 году. Там была лихо закрученная интрига, в центре которой был человек по кличке Академик, причем имелся в виду Евгений Примаков. В общем, в России роман пришелся не ко двору, а здесь его печатать не имело смысла. А с Мишей Веллером мы дружим вот уже 50 лет, и он когда-то предложил мне написать книгу о лучших русских писателях. Так пошло-поехало.

- После Тарковского, Любимова, Табакова легко ли вам находить достойных собеседников?

- Дима Крымов, Эльмо Нюганен – очень достойные собеседники. Я их глубоко обожаю. Кирилл Кяро, которому я еще в театральной студии читал лекции, очень многие из тех, кто приезжают на PÖFF. Это действительно яркие личности, с ними очень интересно говорить. А так, конечно, сейчас трудно найти. Помните, как у Маяковского: «В грамм добыча, в годы труды»? Сейчас аудитория такова, что ей нужно объяснять то, что не нужно было объяснять еще 15-20 лет назад. Я люблю постмодернизм, люблю центонные вещи, но понимаю, что до многих это уже не доходит.

- Современность диктует новые формы интервью, зачастую подразумевается не только оно само, но и видеоряд, сюжеты. Видеоформат вас никогда не привлекал или вы текстовик-затейник?

- У меня дикция плохая. Хотя я работал в формате радио. Я там делал, например, интервью с Сашей Домогаровым. Как раз прошел показ «Графини де Монсоро», он приезжал с театром «Моссовета», играли «Мой бедный Марат» и «Милый друг». Я у него спрашиваю, как ему нравится играть романтических героев, а он в ответ: «Я их люблю, я в них живу». Наш человек!

Еще одно интервью там же я делал с Нелли Пшенной, с которой мы когда-то играли во Дворце пионеров, в пионерском театре.

- Свои собственные театральные роли помните?

- Конечно! Я играл в «Сомбреро» Вадима, по принципу «я играю Портоса, потому что я толще всех». Играл Квакина в «Тимуре и его команде». Придумал себе костюм и сандалии с волочившейся застежкой и сплевывал, как заправский хулиган. Еще я играл в «Синей шапочке» - о том, как пионеры пытались поставить «Красную шапочку». Детский водевиль – и такой кайф от этого был! Мне было всего 12 лет…

- Ваша последняя книга - не просто сборник интервью, но и воспоминания, эссе…

- Мне очень хотелось, чтобы здесь был какой-то сюжет. Когда я последний раз делал интервью с Кириллом Кяро, это было накануне «Тотального диктанта», речь зашла о фильме «Эпидемия». А потом наступил ковид, и я понял, что это хороший финал для книги. Жизнь сама подсказала, на чем закончить. К тому же я хотел закончить именно на интервью с теми людьми, которые находятся на перекрестке России и Эстонии. Хотя в книге есть и Польша, и Венгрия.

- В интервью с великими вы держитесь на равных и при этом не выпячиваете себя. Самолюбование вам вообще свойственно?

- Я не люблю себя. Самолюбование – это очень пошло. Я разговариваю с людьми, которые мне интересны. С другой стороны, брать интервью на коленях очень неудобно. Поэтому лучше на равных. Первое интервью у Табакова я, например, брал в 1976 году. Были гастроли «Современника», я списался, пришел, мне говорят: «Идите сразу к Олегу Палычу» - он был тогда директором театра. Вхожу – и он спрашивает: «Вы с дороги чего хотите – водки или коньяка?» Я говорю: «Водки». И как-то мы сразу нашли общий язык.

- Есть ли среди ваших собеседников те, кого вы охотно назвали бы своими учителями?

- Те же самые - Табаков, Любимов, Кончаловский, Аркадий Стругацкий. С последним тоже была замечательная история. Мы делали интервью о фантастике, и он рассказал, что, когда снимался ужасный фильм «Туманность Андромеды», в качестве декорации в Крыму построили ракету, а турки заявили протест, что там строят ракетную базу. И это, естественно, тоже из интервью вычеркнули!

- Чему вас научили эти люди?

- Прежде всего, относиться к себе достаточно иронически. И, пожалуй, формулировать фразу так, чтобы она была сразу понятна собеседнику. Расширять свои познания, шлифовать свое мастерство и то, что ты пишешь. А Веллеру я, например, очень благодарен за то, что он помог мне преодолеть мои комплексы. С другой стороны, мы с ним обсуждали многие сюжеты, и я рад, что кое в чем ему тоже помог.

- В заголовок интервью с Юлией Ауг вы выносите мысль о том, что в творчестве кроется энергия сопротивления. Чему сопротивляетесь вы?

- Окружающей пошлости. Требованиям, которые предъявляются к автору. Помните рассказ Чехова о лото? Приходит старший брат, ему говорят: ставь копейку, а у него только рубль. «Нет, нам твой рубль не нужен, ставь копейку!» Так очень часто бывает. Та валюта, которую ты предлагаешь, не в ходу – это приходится преодолевать. А еще косность, непонимание. Я читаю Фейсбук, как Митридат принимал в мелких дозах яд по утрам – чтобы выработать иммунитет. Сопротивляюсь подсиживанию, расталкиванию локтями и знаю, что на это неспособен, хотя я человек ехидный и иногда говорю что-то просто ради красного словца. Но раз уж меня за это до сих пор никто не убил… У бедуинов есть замечательное выражение: правильно ли ты живешь? Если у тебя много врагов, значит, живешь правильно. … У вас, кстати, их тоже много.

Комментарии (6)
Copy

Ключевые слова

Наверх