Сегодня открывается кинофестиваль PÖFF. А 11 ноября исполнилось 200 лет со дня рождения Достоевского. Достоевский восхищался Шекспиром, особенно высоко ценил «Короля Лира». Это, в частности, значит, что проблема отцов и детей чрезвычайно волновала обоих, и детские трагические бездны представлялись гениям самыми бездонными и самыми непоправимыми.
Все хорошо, но жизнь невыносима (1)
На кинофестивале будет показан фильм Лены Ланских «Ничья». Там всё поразительно – от безупречного названия до исполнительницы главной роли – Анастасии Струковой, и ужас существования, показанный там, сравним по градусу только с тем, что открыл нам Достоевский. А ему – Шекспир.
Четырнадцатилетняя девочка идет по городу, а навстречу ей движутся страшные люди, их глаза, обведенные черным, смотрят на нее с ненавистью, ясно, что любой из них может напасть на нее и изувечить. У всех нездоровая кожа, все неряшливо, жалко одеты и при этом сосредоточены, одержимы, скорее всего, больны, потому что здоровый человек не может до такой степени желать зла другому. Девочка идет и вдруг видит пятилетнего мальчика, от которого нелепо ждать беды: у мальчика в руке игрушечный пистолет, он засовывает дуло в рот и пробует самоубийство – пока еще игровое, промелькнувшее в толпе, детское, но мы уже можем предсказать судьбу этого мальчика, когда он превратится в несчастного подростка.
У Достоевского героев всегда лихорадит, всегда у них температура, и героиня Анастасии Струковой – Вика тоже больна и именно по достоевскому типу: она недомогает. Вроде бы ничего страшного, просто осложнение после родов, его можно было бы вылечить, но для этого нужно обратиться в поликлинику, объяснить все обстоятельства, а тут такое дело: ребенок Вики для всех окружающих вроде бы и не родился. То есть мама Вики знает о ребенке, помогает с ним возиться, но мама и сама больна – не помнит, есть ли у них дача, не помнит, что забрала дочь из школы, чтобы никто не узнал о ее беременности, не помнит, какой месяц на дворе, падает в обморок, лежит на полу, а поднимешь ее – она и не помнит, как упала.
А отец Вики живет не с мамой Вики, а с новой женой, и у этой жены есть сын – ровесник Вики. Это он – отец ребенка, он запугал Вику, заставил быть с ним, но кто же подумает на сводного брата, послушного и тихого, никто не подумает, а Вику пристыдят и потребуют, чтобы она извинилась перед братцем за то, что попыталась оклеветать его.
И всё это – вовсе не сюжет фильма, это обстоятельства, в которых мы застаем Вику. Набоков корил Достоевского в своих лекциях за то, что тот не описал падение Сонечки Мармеладовой, не нашел для этого слов и красок, а сосредоточился на топоре Раскольникова. Так и Лена Ланских не показывает сцену насилия над Викой, не следит за ее беременностью, а сосредотачивается на атмосфере как бы нормальной жизни, в которой существует Вика.
Единственное существо, которое нуждается в Вике – ее ребенок, единственное существо, которое любит сама Вика – ее ребенок. Она намертво с ним связана, но при этом всё время пытается от него избавиться. Оставить в электричке, но потом вернуться за ним, предложить бездетной паре, но потом сбежать, растолочь таблетки и высыпать в молочную смесь, но потом эту смесь вылить в раковину. Можно сказать, что это метафора ее отношений с жизнью – Вика не знает, что ей с жизнью делать, как от этой жизни избавиться, с другой стороны, как-то смутно, невнятно ей хочется любви, радости, танцев. Она может откровенно говорить только со своим ребенком, и она говорит младенцу: «Ты не плачь, зачем же ты плачешь, ты просто перестань плакать! Ты зачем всё время ревешь?» И не понимает, почему младенец не реагирует на ее слова, не отвечает.
Городок крохотный, ничего красивого в нем нет, привычное развлечение – украсть что-нибудь в магазине, попасться, ждать приезда полиции… Сидеть на поминках дедушки и чувствовать, как от тебя все хотят избавиться… А… в школе еще есть кружок хореографии, правда, из школы она ушла, но в кружок все равно приходит, хотя во время занятий замирает, думает о чем-то постороннем, просит включить другую музыку.
И так все в фильме устроено, что немыслимая трагедия перечеркнутой жизни спрятана в обыденность, можно сказать, что всё идет путем: мать и отец смиренно отнеслись к рождению внучки, заявление в полицию не подавали, насильника не искали, дочь не попрекают, чего же еще? Удушливый бесчеловечный страшный мир сжимается вокруг девочки, которая не успела повзрослеть, поумнеть, хоть в чем-то разобраться – жалкое милое существо, которое встречается у Достоевского, да и вообще в хорошей мировой литературе, которой есть дело до маленького человека.
Вика хочет уехать, куда-нибудь уехать, обязательно уехать – и этот почти безвольный протест – единственное, что может утешить в фильме.
И опять о подростках
Мне хочется продолжить разговор о детях. «Межсезонье» Александра Ханта перекликается с названием фильма Лены Ланских.
Промежуточное состояние между жизнью и смертью.
Эта лента основана на реальных событиях: там будут погони, стрельба и смерти, но дело не в перипетиях сюжета, а в изначальной данности: дети ненавидят родителей, учителей, весь мир взрослых. Дети ненавидят друг друга.
Александр Хант объясняет конфликт между детьми и родителями тем, что взрослые ничему не хотят учиться – они воспитывают своих детей так, как их самих воспитывали родители, назидательно произнося прописные истины. Тут есть два варианта: «хороший» следователь и «плохой» следователь. «Хорошая» мама пугается, когда ее пятнадцатилетний сын запирается в ванной, она истошно кричит, пытаясь вломиться к подростку. А он просто чистит зубы, но хочет это делать наедине с раковиной и зеркалом – без маминого присмотра.
Эта мама утирает сыночку рот во время еды, нянчится с ним, и ее приторная надсадная забота рождает в нем протест и отвращение. «Плохие» родители требуют, чтобы девочка ночевала дома, разыскивают ее по ночам, врываются в квартиры к ее одноклассникам, где проходят вечеринки, находят ее полураздетую на диване с мальчиком, запрещают в наказание на следующий день идти в школу. И эти вполне объяснимые строгости рождают в ней не просто ненависть, а желание совершить что-то непоправимое, катастрофическое, что-то, после чего уже вернуться к нормальной жизни будет невозможно.
Всё дело в том, что в сознании подростков понятие нормы давно изменилось. Они не хотят спокойной жизни, они не хотят, чтобы их принимали и любили в мире взрослых, они не хотят жить по правилам, они хотят разрушить этот унылый, скучный, душный мир – взорвать его. Их существование все время удаляется от жизни и приближается к смерти: смерть – единственное неизведанное, будоражащее воображение, вызывающее сильные эмоции.
Девочка говорит:
– Я хочу собрать всех политиков, всех руководителей, всех организаторов в один самолет и взорвать!
… Мне кажется (может быть, я ошибаюсь) что подростки страдают прежде всего от отсутствия таланта. В детстве талантливы все, а потом оказывается, что только некоторые. И эти некоторые очень быстро осознают свое призвание, занимаются своим любимым делом и не ставят своей целью взорвать окружающий мир. Удача делает их добрее, неудача заставляет усерднее трудиться. Остальные довольно остро и болезненно переживают осознание своей обычности – еще совсем недавно они были уникальными, а теперь смешались с массой. Протест против своей обычности рождает агрессию. Желание перекроить мир, который столь несправедлив. Иначе впереди – скука, нелюбимая работа, диван и телевизор – так живут родители…
Для сегодняшних подростков жизнь вовсе не является высшей ценностью, да, они знают, что она дается всего один раз, но если этот единственный раз не сулит ничего хорошего, упоительного, потрясающего, то стоит ли держаться за скуку?
Родительский талант – особенная тема, в которой еще никому не удавалось разобраться. Но из огромного количества предстоящих фестивальных премьер я выбрала именно эти два фильма, потому что их создатели пытаются взглянуть на мир глазами подростков, пытаются понять причины постоянно нарастающего недовольства молодых, пытаются разрушить стену между ними и миром взрослых. Разрушить эту стену невозможно. Но попытки нужно повторять и повторять, иначе наша, взрослая, жизнь станет бессмысленной.