«Танец Дели»: как выжить внутри вселенской боли

Copy
Катя – Анастасия Цубина, Валерия – Елена Яковлева, Андрей – Александр Жиленко.
Катя – Анастасия Цубина, Валерия – Елена Яковлева, Андрей – Александр Жиленко. Фото: Николай Алхазов / Русский театр

Случайно подслушано после спектакля на лестнице, спускающейся к театральному гардеробу: «Ну тут же все понятно: семь разных взглядов на одно и то же событие!»

Слишком легко и просто вместить впечатления от спектакля в позаимствованную у Пиранделло формулу: «Шесть персонажей в поисках…»

Истины? Понтий Пилат спросил Христа: «Что есть истина?» - и ответа не получил; возможно, не потому что собеседник не имел ответа, а потому, что этот вопрос предельно интимный, вопрошающий вкладывает в него весь свой личный опыт и все сомнения – а что ты ему ответишь, если ваши личные опыты и убеждения не совпадают?

В поисках смысла жизни? Да мы его все время ищем, хотя часто не задумываемся об этом; смею предположить, что важен здесь процесс поиска, а не результат (достижим ли он, отдельная проблема). Сводя спектакль – а он очень гармоничен и обращен как к нашему ratio, так и к нашей совести (говорю о тех и для тех, у кого она есть) – к этим двум формулировкам, означает сделать размытым, расплывчатым и очень неточным то, что хотели нам сказать Иван Вырыпаев, Филипп Лось и вся команда, работавшая над постановкой. А уж в этом упрекнуть театр никак нельзя!

«Танец Дели» придумала главная героиня пьесы, танцовщица Катя (Анастасия Цубина); она была на гастролях в Индии с одним из «флагманов отечественного искусства», знаменитой балетной труппой, и нечаянно забрела в такое место в Дели, какое критический реалист XIX века назвал бы скорее всего «городской клоакой»: «Она оказалась в аду. Ее тело, как иголкой, пронзила сильнейшая острая боль. Она сама стала болью». Действительно ли она приложила к сердцу кусок расплавленного железа, или это только метафора, говорящая о том, что испытала Катя – не столь важно. Важно то, что из этого потрясения родился прекрасный танец, перерабатывающий ужас от боли других и отчаянное сострадание им в красоту, которая, как уверял Достоевский, спасет мир.

Наверх