Ян Левченко ⟩ Наше дело «правое»?

Коалиционные переговоры. Фото: Mihkel Maripuu

• Демократии постсоциалистической Европы страдают от дефицита левой повестки
• Левое направление – это поиск путей сотрудничества трудящихся и выборной власти
• В европейских парламентах левые играют роль обязательного противовеса

Распад правящей коалиции, случившийся в начале июня, вновь обнажил асимметрию эстонского политического диапазона. А именно, силу и самоуверенность, которую нагуляли реформисты за десятилетия своего стабильного доминирования, и тактическую суетливость центристов, в последнее время заметно усилившуюся. Что бы ни делали и как бы себя ни вели центристы, они в любом случае ассоциируются с пророссийским вектором развития.

Сейчас, по мере того как война в Украине затягивается, а путинская риторика отчетливо обнажает далеко идущие имперские планы, этот шлейф становится все токсичнее. Отсюда активное стремление центристов от него избавиться и доказать, что они, в первую очередь, про социалку, про людей, что они, в отличие от реформистов, просто «хорошие». Беда в том, что никто не хорош и не плох. Причина неэффективности уже бывшей коалиции – в том, что ее участники не отстаивают различные идеи, а просто сражаются за верховенство в иерархии.

Эффективность исполнительной власти в представительной демократии напрямую зависит от пестроты политического спектра в правительстве. Это вовсе не значит, что вместо спокойной работы парламент будет погрязать в бесконечных дискуссиях. Наоборот. Именно оппозиционные точки зрения, встреча различных оптик и настроений создает в итоге стереоскопическую картину и позволяет разрабатывать альтернативные сценарии. Тогда «полет нормальный» не пять минут, а в течение всего срока избранного правительства. Этого Эстонии традиционно не хватает. Как, впрочем, и всей постсоциалистической Европе, будь это страны бывшей буферной зоны вокруг СССР или территории, которые были им оккупированы.

В той или иной степени все упомянутые демократии страдают от дефицита левой повестки. До конца прошлого века шансов у нее не было никаких. Она четко ассоциировалась с ценностями, которые похоронил под собой рухнувший железный занавес. В новом веке левые идеи начали все заметнее овладевать университетскими интеллектуалами Центральной и Восточной Европы – в этом они логично шли тем же путем, что их западноевропейские коллеги на 30–40 лет раньше. Но на реальной политике это и сегодня отражается в минимальной степени. Связано это с тем, что в странах бывшего социалистического блока и особенно бывшего СССР институт экспертизы восстанавливается очень медленно. Грубо говоря, «умников» никто не слушает, в лучшем случае, просят говорить короче и не мешать. Поэтому до профессиональных политиков бывает затруднительно донести, что левое направление – это вовсе не кровавый триумф беднейших слоев, но поиск путей сотрудничества трудящихся и выборной власти. На постсоветском пространстве левый политик – это все еще пугало, завернутое в красный флаг, на который одни молятся с ностальгическими рыданиями, а другие смотрят с неодобрением, поглубже пряча кошелек.

Для Эстонии это такая же застарелая травма. Смешно сказать, что основателем местной социал-демократической партии была Марью Лауристин. При всем уважении к ее заслугам в борьбе за независимость Эстонии трудно найти человека, более далекого от левой идеологии. Вся ее так называемая левизна – проявление оппортунизма, связанного со стремлением сохранить свои позиции в эстонском политическом ландшафте начала 1990-х. Ведь тогда субъектность в этом поле понималась достаточно прямолинейно. Если у тебя нет своей партии, то и тебя как бы нет. Ведь вчерашние соратники заняли лидирующие позиции, свободные места заняты, их надо создавать под себя, занимать ниши.

Нынешние социал-демократы верны традициям отечества (прошу прощения за возможный каламбур). Как бы они себя ни называли, в анамнезе у них – не формально принявший их в свои ряды Социалистический Интернационал, но Умеренная народная партия, которую они создавали в конце 1990-х в результате слияния с правыми центристами. Политическая невозможность такой партии (не коалиции, а именно группы единомышленников) говорит о полном отсутствии идейного и концептуального фундамента.

Но соцдемов, по меньшей мере, видно и слышно. Может, они в определенном смысле и дискредитируют свое наименование, но на словах выступают за социально ориентированные действия правительства. Тогда как, например, Объединенная левая партия практически незаметна в политическом ландшафте. Ее заметным актором был ныне покойный мэр Маарду Георгий Быстров – советский коммунист, построивший в своем промышленном городе храм Архангела Михаила. Такая тактика в точности отражала трансформацию, которую логично пережили коммунисты после распада СССР. Вместо знамен с Лениным они вооружились хоругвями и плавно заменили первомайскую демонстрацию крестным ходом.

В конце 2000-х русские левые Эстонии выступали на платформе «Народного союза», чью основу составляли консервативные аграрии. Их главой был бывший Председатель Президиума Верховного Совета Эстонской СССР, на тот момент успевший побывать президентом свободной Эстонии Арнольд Рюйтель. Конечно, люди с мощным, перекрывающим любую идеологию опытом жизни в СССР всегда договорятся скорее, чем носители каких-то там идей. Собственно, пока это все, что можно сказать о реальных следах левого присутствия в эстонской политике. Учитывая ассоциативный ряд, нет ничего странного в том, что минувшее десятилетие с его неуклонным ростом опасности на восточных рубежах не добавило левым популярности.

Полтора года назад в колонке для Postimees вопросом о причинах систематического поражения левых в эстонской политике задавался Валерий Сайковский. По его наблюдениям, в этот сектор люди приходят исключительно для того, чтобы взять, а не дать стране и обществу. И это не общее место политики, как иногда может показаться. Правые не скрывают, что идут в нее не ради людей. Они за так называемый естественный отбор, то есть за несправедливость, которая якобы объективно отражает положение, где одни – «умы», а другие – «увы». Левые провозглашают нечто прямо противоположное, и с них другой спрос. Как с людей передовых, осознанных, соотнесенных с другими, готовых к солидарности и сотрудничеству. Поэтому вдвойне странно, когда они таковыми демонстративно не являются.

Бессмысленно ждать благоприятных условий для формирования левого политического сектора в Эстонии. Во всем мире он функционирует не благодаря, а скорее вопреки здравому смыслу, как его понимает праволиберальная по своей сути капиталистическая экономика. В европейских парламентах левые играют роль обязательного противовеса или «человека с молоточком», который стучит в богатые двери и напоминает, что бог велел делиться. «Грабить награбленное» и прочие большевистские страшилки – дело радикалов, которым положено быть оголтелыми вне зависимости от идеологии, взятой ими на вооружение. Левые призваны конструктивными методами проводить социально-экологическую повестку в широком смысле слова, заботиться о климате в обществе, помогать своим партнерам по правительству напоминать о существовании людей и смягчать жесткие решения.

Как бы ни сложился роман реформистов с нынешними соцдемами, вряд ли можно ожидать чудесного преображения социальной политики. Однако столь же ясно, что популизм центристов и их устойчивые притязания на лидерство не способствовали рабочему климату внутри коалиции. Насущно необходимо, чтобы соцдемы начали хоть в чем-то соответствовать своему наименованию, не конкурируя, но взаимодействуя с реформистами.