«Русские и эстонские дети живут в своих пузырях». Как школа определяет успешность в эстонской среде

В игре и непосредственном общении дети учат язык намного быстрее. Языковое погружение дает очень хорошие результаты, но его внедрение требует постоянного управления, корректировки и определенного количества персонала. Фото: Kristjan Teedema / Postimees

• Нельзя обучить ребенка, если в классе сидит 30 человек: учитель мечется от ученика к ученику
• Сегодняшняя ситуация сложилась скорее потому, что русские и эстонские дети живут в своих пузырях
• Воспитательница сказала, что раннее языковое погружение – это всегда эксперимент

Новое правительство ставит приоритетом полный перевод образования на эстонский язык. То, что долго хромало на обе ноги, вызывало много споров и поднималось волнами возмущения, планируют исправить быстро и радикально. Решительности политикам не занимать, но как все это реализовать именно теперь, когда практическая сторона дела выглядит еще сложнее, чем на заре восстановления независимости?

Откровенно говоря, русскоязычные школы не справились с возложенной на них обязанностью дать качественное образование на родном языке ребенка и подвести его к выпуску во взрослую жизнь, имея в арсенале хорошее владение эстонским языком.

Можно сколько угодно спорить о программах и разном интеллектуальном уровне детей, однако факт остается фактом: гимназии, много лет преподающие по схеме 60/40, выпускают основную массу абитуриентов, не владеющих языком даже на среднем уровне. Еще более парадоксально, что из вузов, где преподавание в Эстонии должно вестись только на эстонском, выходят специалисты, говорящие по-эстонски постольку-поскольку, но очень неплохо владеющие английским.

Все это говорит о том, что полноценно освоить эстонский язык при нынешней системе обучения практически невозможно. Что делают родители?

История Инны

У Инны двое детей. Старшая девочка закончила в этом году основную школу. Оба ребенка учатся в школе с русским языком обучения: «Моей фатальной ошибкой было то, что я изначально придерживалась позиции, что детям нужен хороший русский язык. Поэтому оба ребенка ходили в русские детские сады».

По словам Инны, к моменту поступления в школу стало ясно, что ни программы погружения, ни дополнительные занятия не дали детям того уровня владения языком, который позволил бы им учиться в эстонской школе. Инна рассудила, что следует выбрать учебное заведение с хорошей репутацией в плане обучения языкам. Выбор пал на Таллиннскую гуманитарную гимназию – знаменитую 26-ю школу.

«Довольно быстро стало понятно, что язык на уровне носителя дети в школе не выучат. Это совершенно невозможно: нельзя обучить ребенка, если в классе сидит 30 человек. Учитель мечется от ученика к ученику. Тот, кто отстает, получает больше внимания, тот, кто успевает – валяет на уроке дурака», – говорит Инна. Для себя проблему она решила репетиторами: «Да, дочь сейчас владеет эстонским языком на уровне С1, английский у нее совершенно свободный, но это только благодаря репетиторам, которым мы платим по 15-20 евро за час и не меньше трех раз в неделю – теперь посчитайте, во что это все обходится!»

Мать пожаловалась, что не понимает государственных программ: «Мы пытались найти какие-то лагеря и проекты приема детей в эстоноязычной семье. Это стоит невероятных денег – раньше семье нужно было заплатить не меньше 600 евро, сейчас эту сумму можно смело умножать на два. Все программы, которые у нас есть, рассчитаны на новоприбывших иностранцев. Для граждан Эстонии, которые здесь родились, но не получили язык в школе, все платное, и это огромная нагрузка на родителей. Если денег нет, мы имеем на выходе то, что мы имеем».

История Нелли

Для Нелли вопрос, куда отдавать ребенка, возник в 1996 году. Она жила в Нарве и хорошо понимала, что в полностью русскоязычном городе она не сможет обеспечить ребенку возможность выучить эстонский язык. «Я решила попытаться отдать его в эстонский детский сад, но таких же умных родителей было много, поэтому сам процесс занял много времени и сил. Тем не менее ребенка, вопреки правилам, взяли третьим – тогда было (во многих заведениях сохраняется и сейчас – прим. ред.) правило не брать больше двух иноязычных детей на группу, поскольку опасались, что вся группа заговорит не на эстонском, а на русском», – поделилась воспоминаниями Нелли.

Через пару лет в жизни семьи произошли перемены, в результате которых новым домом стал эстоноязычный Кохила: «Тогда не было ни вопросов, ни выбора. Сын сразу пошел в эстонский детский сад, а после в эстонскую школу».

По словам Нелли, у нее один из самых положительных примеров – у ребенка не возникало особых трудностей ни с адаптацией, ни с обучением на эстонском языке: «За все обучение я была в школе, наверное, пару раз. На собрания не ходила, рассудив, что если что-то важное – вызовут, а сидеть и не понимать половины из того, что говорят, мне было сложно. Помочь с уроками я могла, но сын и обращался очень редко».

Сын учился хорошо, трудности были минимальными, например, учителя указывали на ошибки, когда мальчик путался в порядке слов или не знал каких-то редких выражений, знакомых носителю языка. «С русским у него тоже проблем не возникало. Дома мы говорили по-русски, я с ним занималась. В какой-то момент договорились с репетитором, но отношения не заладились, и эти уроки прекратились. Моего образования филолога хватило, чтобы поставить грамотную речь. Говорит он без акцента на обоих языках, пишет по-русски практически без ошибок».

Сын Нелли закончил школу, попал в армию, где в основном общался с русскими ребятами – в экстремальной ситуации эмоциональная поддержка среди русскоязычных оказалась сильнее, а еще парню нравилось быть мостиком между эстонскими и русскими сверстниками. У него есть как эстонские, так и русские друзья: «На работу его взяли моментально, поскольку он очень общительный, знает языки и здорово справляется со всеми заданиями».

Проблем национального характера, по словам Нелли, у сына не было ни в детском саду, ни в школе: на его поведение никто не жаловался, сам парень никогда не говорил, что его обижают или как-то отделяют от эстонских сверстников. Разницу менталитетов он заметил, уже став взрослым: «Внутри себя он, конечно, эстонец и европеец. Он пользуется эстонскими медиа, общается с эстонскими друзьями. Но книги предпочитает читать на русском языке и признается, что с русскими ребятами ему эмоционально легче, поскольку понятен юмор и общий настрой. То есть русскость из него никуда не делась».

Нелли считает, что многие проблемы сегодня созданы искусственно, и сегодняшняя ситуация сложилась скорее потому, что русские и эстонские дети живут в своих пузырях. При постоянном же общении, общих интересах и связях языки усваиваются очень легко. И нет ничего плохого в том, что эстонские дети узнают русский, все равно обмен будет пропорциональный и адекватный, а выиграют от этого все.

История Виталия

А вот история Виталия не такая позитивная. Он рассказал, что сам закончил школу с пятерками по математике, физике и химии, причем дома не делал уроки и не открывал учебник: «Зачем? На уроке же учительница все уже рассказала. Но что бы я ни делал дома – языки я еле-еле вытягивал с тройки на четверку. Только после школы я понял, зачем мне английский и эстонский, и только когда замаячили приличные деньги, я заговорил на иностранных языках. Потом много раз ездил на обучение в Германию, Австрию и США. В докторантуре учился уже только на эстонском».

Столкнуться со сложностями погружения Виталию пришлось на своем ребенке: «Сына мы – прогрессивные родители – сразу отправили в эстонский сад в эстонскую группу. Через год он знал четыре слова: käsi pesema и magama minema. Воспитательница сказала, что раннее языковое погружение – это всегда эксперимент, результат которого заранее никогда не известен, ваш сын, мол, в языковом погружении утонул. Оно подходит не всем детям».

Понимая, что ребенок страдает без полноценного общения, родители решили перевести его в русский детский сад, но тут оказалось, что ребенок сильно отстал в развитии: «У овечки ягненок, у лошадки жеребенок, вода прозрачная, лед холодный – сын этого не знал. Наняли репититора по восстановлению ребенка после не удачного языкового погружения. Да, есть такие! Попалась отличная бабушка, которая за год дала ребенку два года программы детсада, и, самое главное, восстановила его психику: сын снова поверил в себя и убедился в том, что он может понимать задания и учить разные предметы».

После этого Виталий принял решение: «В школу мы пошли русскую, больше ставить эксперименты над своими детьми я никому не позволил. Мы с семьей много путешествовали, объехали три десятка стран, в старших классах сын поехал в языковой лагерь в Англию. Два дня был там „утонувший“, а потом его прорвало. Залопотал, как на родном, и даже помогал другим ученикам. Как он сказал сам: „У меня были выученные слова в пассиве, и в один момент они сами вырвались наружу“. Сейчас он в Германии заканчивает бакалавриат на немецком языке. Учил китайский. Говорит, что эстонский стал забывать».

Есть у Виталия и другой негативный опыт: «Дочка заканчивала школу с углубленным изучением эстонского языка. Оно заключалось в том, что она всю школу танцевала каэра-яани и прочее. Знаний ни по одному предмету, который им давали на эстонском языке, у нее нет. Языка тоже нет. И такой у них весь класс».

Комментарии

Думать не только о языке, но о единой школе тоже

НАТАЛЬЯ МЯЛИЦИНА разработчик программы языкового погружения

Наталья Мялицина. Фото: Konstantin Sednev/Postimees Grupp

Мы вновь и очень интенсивно говорим о переходе на эстоноязычное обучение. Для меня это означает исполнение статьи 37 Конституции: «У каждого есть право получить обучение на эстонском языке». Реальная же ситуация такова, что сейчас мы определенно сделать этого не сможем. Мы не сможем обеспечить всем детям эстоноязычного обучения.

У нас имеется план, согласно которому все должно быть готово к 2035 году. Для меня это невероятно долгий период, который позволяет отложить все на неопределенный срок, забыть об этом и снова вспомнить.

Мне очень приятно, что в последнее время мы снова заговорили о языковом погружении. Я долгое время была разработчиком и активистом этой программы и абсолютно убеждена в ее эффективности. Однако нужно, конечно, помнить о том, что языковое погружение не является волшебной палочкой, подключение к программе не является таблеткой, которую можно принять, и все будет хорошо. Почему языковое погружение не распространено так, как мы предполагали и хотели? Оно требует системного управления, изменений в организации и культуре, определенного количества персонала.

Как организовать переход? По учебным ступеням, как предусматривает учебная программа: 1, 4 и 7 классы и в следующем году уже следующий класс. И все же первое, что нужно сделать – начать учить эстонскому языку на эстонском языке, а не в переводе! На это и много денег не нужно.

Для меня самой важной проблемой являются учителя. Я всегда говорила, что учителя дороже денег, их нужно беречь и поддерживать. Я знаю многих учителей, у которых нет проблем с эстонским языком, они очень современные и сосредоточенные на учениках. Проблема в перегруженности и выгорании. Это есть как в детских садах, так и в школах. Учителей в Эстонии почему-то нет, их не прибавляется. Может быть, стоит подумать о компенсации учебных кредитов, как это было у нас когда-то и приносило очень хорошие результаты?

Мне нравится принцип языкового погружения: показывай то, что хорошо, и это вдохновит других. Я в это верю. Но у нас имеется основной вопрос: где взять учителей? Я тут как-то подумала, что все те, кто постоянно критикует русские школы, могли бы однажды прийти в такую школу и сделать что-то реальное, наконец. Мы почему-то зациклились на одном, но я считаю, что наряду с разговорами о переходе на эстонский язык обучения нам нужно говорить о единой эстонской школе, совместном обучении. Я уверена, что это возможно, вижу это воочию.

Нет диалога между министерством и школами

ДЕНИС ПРЕСНЕЦОВ, директор Ляэнемерской гимназии

Денис Преснецов. Фото: Eero Vabamaegi/Postimees

Уже неоднократно высказывались мнения, что необходимо решать языковой вопрос с начальной школы, где сейчас у учеников только два урока эстонского языка в неделю. Министерство образования закрывает на это глаза. И каждая школа самостоятельно строит учебный план, чтобы к гимназии все учащиеся могли понимать происходящее на 60 процентах уроков, где преподавание ведется на эстонском языке. Преданные своему делу учителя делают в русскоязычных школах невозможное, и с задачей справляются. Но это неудобная тема – хвалить учителей в школах с русским языком обучения, об этом молчат.

Катастрофически не хватает методик обучения. Почему 31 год почти не занимались этими разработками? В любом демократическом государстве огромное внимание уделяется подготовке учителей. Выпускники – будущие педагоги – не хотят идти в школу ни с каким языком обучения. Это большая удача – найти лингвиста, например. Наша школа объявила набор учителей эстонского языка, но никто не откликается.

И у родителей, и у учеников при поступлении в школу должен быть выбор языка обучения. Если есть уверенность, что ребенок справится с эстонским языком, его смело отдают в соответствующую школу. Детей с логопедическими или психологическими проблемами нельзя резко погружать в среду с другим языком обучения. Каждый ребенок должен усвоить родной язык, а затем приниматься за другие. В этом и состоит ключ успеха владения разными языками.

Один вопрос

Как вам удалось выучить эстонский язык, несмотря на низкий уровень его преподавания в школе?

Многие выпускники школ признают, что в школе получили лишь пассивное знание языка. Фото: Marko Saarm

Многие выпускники 1990-х годов могут поделиться воспоминаниями о преподавании эстонского языка в их русских школах – тогда его уровень был практически нулевым. Учителей было мало, они постоянно менялись, уроки приходилось отменять. Именно поэтому большинство из тех, кто выпускался во взрослую жизнь уже в восстановившей независимость Эстонии, даже при наличии пятерок и четверок в аттестате могли сказать по-эстонски две-три фразы. Сегодня это активные 40-летние люди, многие из которых нашли себя на рынке труда и сумели построить неплохую карьеру. Как им это удалось?

Евгения. Фото: Postimees

Евгения: «Училась в русской школе. Эстонского у нас было много, и на фоне многих других школ он был, видимо, неплох, потому что пассивная база у меня была хорошая и с лекциями на эстонском в университете проблем не возникло. Но активно у нас в классе говорили только те, кто параллельно серьезно занимался чем-то еще, где рабочии языком был эстонский. Например, учился в музыкальной школе.

Помню, что мечтала, чтобы у нас хоть какой-нибудь еще предмет был на эстонском. Поэтому я не верю в рассказы про то, как прекрасно учится язык на уроках языка. Не учится. Потому что нельзя, пусть даже за два часа в день и с хорошим учителем, выучить язык на уровне тех, кто на нем живет. Это, по-моему, очевидно».

Марианна. Фото: author: Ernest Bondarenko

Марианна: «Училась сначала в русской школе. Язык был пассивный и активизировался только после того, как в художке объединили с эстонским классом и появилась регулярная практика (и то лишь после года, в течение которого любое участие в беседе было усилием).

В 11 класс перешла в эстонскую школу, и там уже развилась сильная языковая база. Сочинения на 5/3 были нормой (содержание / грамматика).

Искренне благодарна своей преподавательнице Ивике Хейн, которая в конце 1990-х бесплатно занималась дополнительно и подтянула грамматику и стилистику перед выпускным сочинением».

Александра. Фото: личный архив

Александра: «База для моего эстонского заложилась от общения с детьми и родственниками в эстонской деревне.

В русской школе эстонский поэтому давался легко, но это был все же пассивный уровень.

Поступила в университет на эстонском: первые две недели прошли в жутком стрессе, первые полгода – в напряжении, а потом все было хорошо.

Языковая среда – это то, что дает хороший язык, когда думаешь и вникаешь в дело на другом языке, не успевая туда-сюда переводить в голове».

Ирина. Фото: личный архив

Ирина: «Я ходила в эстонский детский сад (в русском мест не было), а потом пошла в русскую школу.

От школы только приятные воспоминания, но обучение эстонскому было на среднем уровне.

Старший сын тоже учился в русской школе, и я сто раз об этом пожалела. Если бы можно было вернуть время назад, однозначно отдала только в эстонскую. Младший, естественно, будет учиться на эстонском».

Светлана. Фото: Личный архив Дмитрия Мороза

Светлана: «Закончила русскую школу со знанием наизусть 45 процентов экзаменационных тем по эстонскому. Но с нулевым знанием языка: не понимала ничего из того, что выучила. После университета решила, что с хорошим уровнем эстонского жить будет веселее/удобнее/лучше, стала ходить на разные курсы. Какие-то были очень классные, какие-то – печаль и слезы.

Через год после универа в последний день приема документов я оказалась в кулинарном училище. Села на стул и сказала, что не уйду, пока меня не возьмут учиться в эстонскую группу. Меня долго пытались переубедить дамы из приемной комиссии, рассказывали, что лучше учиться на русском, так как я не говорю по-эстонски. Я же повторяла, что не уйду, пока не зачислят. Дамы хотели домой, а я – учиться на эстонском. И я провела два прекрасных года, изучая премудрости булочкопечения и тортотворения на эстонском языке. В совершенстве язык, конечно, не выучила, но исчез языковой барьер. Я престала бояться делать ошибки, вероятно это связано с тем, что преподаватели были очень дружелюбны, ребята в группе помогали и поддерживали.».

Юлия. Фото: личный архив

Юлия: «По окончании русской школы уровень "нормальный эстонский" был приобретен самостоятельно (книги, сочинения, подруги-эстонки). Школа в нем не виновата. Уровень "приличный эстонский" приобретен на работе, однако проверку падежей все равно по-прежнему доверяю дорогим коллегам. Дети учатся в эстонских школах, а за развитие их русской речи отвечают родственники и я сама с моими эмоциональными всплесками.