Активист Андрей Данилов знает, как помогать российским саами из-за границы

На футболке – флаг саамов, в руках – продукты традиционного промысла. Фото: Facebook

Как сложившаяся в России политическая обстановка и ее, мягко выражаясь, внешняя политика сказывается на судьбе коренных народов Севера и борцов за их права? Из всех традиционных этносов географически и культурно близки Европе представители народа саами, которых русские называли «лопарями».

Этот финно-угорский народ издревле населяет Кольский и Скандинавский полуострова, сохраняет идентичность вне государственности и во многом живет традиционными промыслами. Вот только между обстоятельствами жизни саами в России и, например, в Скандинавии есть большая разница. О чем Postimees и рассказал Андрей Данилов – активист и просветитель, занимавший в России пост директора фонда саамского наследия и недавно уехавший в Норвегию.

- Расскажите о предпосылках вашего отъезда из России.

- Начиная с декабря 2020 года, я начал задумываться об отъезде из соображений безопасности. Стало понятно, что меня выдавливают из России, чтобы я просто не мешался под ногами. Самым недвусмысленным действием властей, после которого я понял, что надо уезжать, стало мое задержание на Викинг-фесте 30 августа 2021 года. Тогда мне дали пять суток за сопротивление работнику полиции. Даже те сотрудники силовых структур, что сторожили меня, очень удивились такому наказанию. Обычно где-нибудь в Мончегорске или Оленегорске за такое давали штраф, эквивалентный 60 евро, и отпускали.

- Где и за что вас задержали?

- Там было костюмированное шоу, где люди, одетые под скандинавских воинов-завоевателей, выступают с номерами и устраивают состязания. Я проходил туда с рюкзаком со всякой традиционной саамской атрибутикой – флаг, шапка, кукса (чаша, выдолбленная из дерева – прим. ред.). Это все мне нужно, чтобы людям наглядно показывать, как выглядят и что делают саами. У меня еще нож был – традиционный, естественно, саамский, я не могу его носить без национального костюма и наоборот, это его часть.

Я ходил по территории праздника и снимал происходящее на телефон для знакомой, которая была в другом городе. И у нее в ходе просмотра видео возникло подозрение, что за мной следят. Когда меня уже задержали, выяснилось, что за мной ходили люди, которых я не замечал. Когда я оборачивался, кто-то все время резко уходил из кадра. Это было видно на той трансляции, которую моя знакомая записала. На фесте ко мне подходили люди, спрашивали: почему у тебя футболка с саамским флагом? Я объяснял, говорил, что я саами, показывал вещи. Потом я вышел за территорию и зашел снова. И вот когда я повторно заходил, дежурившие там сотрудники полиции попросили меня предъявить содержимое рюкзака. Я, естественно, спрашиваю, на каком основании, и что это такое – обыск или досмотр. Они говорят – досмотр.

Так как я был членом общественного совета при МВД Мончегорска и неплохо знаю законы, я сказал, что досмотр производится только в присутствии понятых. Иначе полиция может спокойно подкинуть наркотики. В ответ на это возражение полицейский начал грубить: «Ах, законы знаешь? Откуда такой умный выискался?» Я включил запись на телефоне, и тогда он скрутил мне руки и сказал, что повесит на меня неповиновение полиции. Потом он вызвал наряд, и меня отвезли в отделение.

К моменту, когда меня привезли на место, в YouTube и на сайте «Новой газеты» уже была информация о моем задержании. Протокол составлялся полтора часа, после чего меня посадили в камеру временного задержания. Я провел в ней две ночи в ожидании суда, где меня закрыли на пять суток. И когда я вышел, мне дали понять, что это был намек – пора уезжать.

- К вам применяли насилие?

- Только моральное давление. Со мной беседовал сотрудник службы безопасности, который говорил: вот вы – саами, и у вас ведь есть такая страна – Сапми (саамское название Лапландии – прим. ред.)? А кто тогда ваш руководитель, где законы записаны? Добивался, чтобы я произнес, что Сапми – отдельная страна. А это вообще-то уголовная статья за сепаратизм. Еще меня переводили в камеру к психически неуравновешенным людям, в том числе, страдающим белой горячкой.

- Расскажите, что было, когда вас освободили.

- На следующий день после моего освобождения произошла крайне неприятная история, представлявшая прямую угрозу жизни одному из самых близких мне людей. Надо сказать, этот человек незадолго до того обращался в клинику, где получил рецепт на антидепрессанты. Я показал эти рекомендации знакомым специалистам, и они мне объяснили, что это препараты противоположного действия и что даже небольшой их избыток может необратимо разрушать психику. Тогда я точно понял, что надо уезжать. Оставалось дождаться завершения лечения этого человека, чтобы мы могли уехать вместе. В дороге нас застала война, и теперь я уже на сто десять процентов уверен, что не вернусь никогда.

- Где и в каком статусе вы сейчас находитесь?

- Я нахожусь на Лофотенском архипелаге в Северной Норвегии и прошу политического убежища. Надо сказать у отъезда был вполне содержательный повод. Я ехал на сессию Союза саамов, в чей культурный комитет я вхожу. Это мне помогло. Виза у меня швейцарская, поэтому и все прошения мне нужно подавать в Швейцарии. Но саами из Норвегии и других стран написали письмо поддержки, чтобы мой случай рассматривался именно в Норвегии. Я сейчас на территории саами, и по закону правительство содействует таким, как я.

- Есть ли какая-то разница между теми саами, которые родились и живут в России, и теми, кого вы видите за ее пределами?

- Естественно, саами подвержены влиянию общества, в котором они живут. В России саами, как и все остальные, боятся и не борются за свои права. В Норвегии, Швеции и Финляндии, где живут саами, у них есть свои парламенты. Правительства этих стран консультируются с саами и не могут ничего предпринимать на территории их традиционного расселения без их ведома. Понятно, что в любой работе не обходится без отрицательных нюансов, но в целом тенденция такова, что саами имеют вес и голос.

Я вижу огромную разницу между Россией, где мы просто танцуем и поем для туристов, и Норвегией, где можно по желанию танцевать и петь, но права – это стартовые условия жизни, нечто само собой разумеющееся. Мы много общаемся и сотрудничаем с другими транснациональными народами, не имеющими государственности, и я могу сказать, что саами среди них – одна из выраженных общностей, с которой считаются. Например, прошлой осенью на севере Норвегии рассматривался кейс ветряных электростанций, монтаж которых происходил без соблюдения принципа СПОС – свободного предварительного осознанного согласия. Верховный суд Норвегии это подтвердил, и теперь станции будут убраны.

- Чем саами в основном занимаются в Норвегии?

Оленеводством – это традиционное занятие. В России оленеводством все, кому не лень, занимаются, главное – обучиться. В северных странах это приоритетное право традиционных народов, и эта деятельность дотируется государством. Северные страны называют оленину своим национальным продуктом. Поэтому государство дает преференции тем, кто этот продукт поставляет. Занятия эти непростые и не очень прибыльные. Это не сидеть в тепле и программы писать – хотя ИТ-специалисты среди саами тоже попадаются. Те, кто хорошо владеют языком саами, занимаются его преподаванием. Так вот, государство платит им зарплату, а их студентам – стипендию. Только чтоб учили саамский язык.

Конечно, бывает всякое. 17 мая, то есть в день конституции Норвегии, в городе Буде, от которого от меня на машине три часа, произошел такой случай. Мальчик пришел в школу в национальной саамской одежде, и одноклассники начали над ним смеяться. Тогда его мама написала пост в фейсбуке, и тут же все саамское сообщество встало на защиту. Люди в национальных костюмах вышли на главную площадь, а мэр принес официальные извинения. Представьте такое в России. У нас ни по какому поводу выйти нельзя, тем более, по такому.

- Есть ли в вашем окружении люди из России?

- В лагере для беженцев, где я был первое время, сейчас живет парень из одного города на Кольском полуострове. Недалеко от меня еще один человек – моряк из Мурманска, который был в рейсе, когда началась вой на. Он высказался против; у него половина семьи в Харькове. Ему руководство на судне сказало, что по возвращении в Россию с ним будут беседовать сотрудники ФСБ. Тогда он сошел на берег и попросил убежища. Сейчас в одном городке со мной живет девушка из России, которую я знал и до отъезда, а потом мы оказались в одном лагере для беженцев. Такая удивительная история.

Когда я был две недели в Осло, то познакомился с выходцами из России. У них есть общество «Смородина» (Smårådina – игра слов: Smår – «родина» по-норвежски – прим. ред.). Его девиз – «За демократию в России». Они для меня трехчасовую бесплатную экскурсию по городу провели, на ужин домой приглашали. Это по местным обычаям – признак особого внимания. Незадолго до нашего с вами разговора звонил человек, который двадцать лет живет в Трондхейме: «Андрей, чем я могу вам помочь?» Я сказал, что связь неважная, так он сим-карту оплаченную прислал. Я сейчас с ее помощью с вами разговариваю. Вы намерены развивать здесь исключительно свое саамское происхождение и расставаться с Россией навсегда? Многие зарубежные россияне с Россией себя уже не ассоциируют. Я так мыслить не могу. Конечно, я мог бы сказать: я не буду бороться за свои и чужие права, я буду жить обычной жизнью. Возможно, меня оставили бы в покое. Но я бы не смог так жить. Совесть мне не позволила бы. Я уехал, чтобы защищать права российских саами. Конечно, я буду изучать норвежский язык и культуру. Но мы вместе с другими уехавшими активистами, среди которых есть даже одна женщина, высланная из СССР еще в преддверии Олимпиады 1980 года, уже создали международный комитет коренных народов России. И за это меня здесь не ударят в подъезде молотком по голове – тут свобода!

- А что можно сделать, будучи в безопасности, для тех, кто в России и в опасности?

- Очень многое. Например, Россия больше не получает литий для аккумуляторов, поэтому корпорации «Норильский никель» и «Росатом» будут теперь заниматься разработкой (Колмозерского месторождения редкометалльных пород – прим. ред.). Я узнал об этом из СМИ, когда был в Норвегии, и уже общался с компанией BASF, которая закупает палладий у «Норникеля» для батарей, применяемых в автомобилях Tesla. В итоге в начале июня «Норникель», для которого критически важно сотрудничество с BASF, начал переговоры с представителями коренных народов – обещают учесть все пожелания и особенности территорий. «Норникель» (в отличие от его совладельца Владимира Потанина – прим. ред.) не под санкциями, и попадать под них не собирается.

Похожий сюжет – вокруг «Федоровской тундры» (месторождение платиноидов на Кольском полуострове – прим. ред.). Его начинали разрабатывать канадцы, потом в в 2020 году появился российский инвестор. Сейчас он тоже идет на переговоры с кольскими саамами. Не хочет, чтобы западные заказчики ему руки не подавали. Можно подталкивать инвестора к действиям, работая с этими самыми заказчиками.

- Что должно произойти, чтобы вы вернулись в Россию?

- Даже если не будет Путина, останутся все элементы репрессивной машины. Останутся армия, полиция и ФСБ. Ну и международные законы таковы, что если я прошу политического убежища, то больше не смогу вернуться туда, откуда бежал. Конечно, хочется вернуться в Россию, где можно обо всем говорить свободно. Но мне 51 год, и я, скорее всего, эту новую Россию не увижу.

Больше всего меня поражают люди, которые раньше меня поддерживали, мол, Андрей, ты молодец! А теперь они же и говорят: «Вот только попадись нам – мы тебя вверх ногами подвесим». Чтобы изменить это общество, нужна смена нескольких поколений.