Сенсация нынешнего летнего сезона в Лондонском театре Shakespeare’s Globe – «Король Лир» в постановке одной из самых знаменитых режиссеров мира Хелены Каут-Хоусон.
Она родилась в 1940-м году во Львове. Еврейка. Пережила во младенчестве Вторую мировую войну. Я уверена, что в ее подсознании сохранился весь тот ужас и страх, который пронизывает каждого еврея, помнящего своих мертвецов. И я уверена, что сейчас ее пронзает особенный страх за будущее Украины, потому что она там родилась. А такое родимое пятно – точка на мировой карте, где начиналось твое существование, – не смывается и не исчезает, как бы потом ни складывалась жизнь совсем в других странах, где к фамилии Каут присоединилась фамилия мужа – сына адмирала НАТО Хоусона.
За две недели до нынешней премьеры случилась беда – страшная автомобильная авария, которая положила режиссера на больничную койку. Постановщицы не было на премьере, и труппа самостоятельно заканчивала спектакль, молясь о выздоровлении Хелены. Все это – символично.
Весь спектакль сопровождает военный оркестр из духовых инструментов. Здесь есть некоторая недоговоренность, ведь в военном оркестре должны быть еще и ударные, но постановка изысканна, элегантна и категорически отказывается от прямых указаний: «почти» военный оркестр, «почти» боевое сопровождение, это – звуки войны, но еще не сама война.
В роли Короля Лира – гениальная Кэтрин Хантер. Она одета и загримирована до неузнаваемости, мы моментально верим, что это капризный тиран мужского пола крошечного роста, какой-то лилипут из страны Свифта, нелепое существо, марионетка своих прихотей и истерик. И вдруг люди огромного (нормального) роста разворачивают перед этим гомункулусом, мелким бесом, карту, чтобы он мог переделать ее, перекроить, изменить весь мир – отнять у одних, дать другим. Вместо того, чтобы надеть на него смирительную рубашку, в палате для буйных делают вид, что сумасшедший нормален, надо только немного подыграть ему, и тогда можно будет утолить собственную жажду власти, жажду насилия, перестать стесняться – и собственные садистские и человеконенавистнические идеи выдать за естественное проявление человеческой личности.
В этой трагедии Шекспира все построено на парности: у Глостера есть два сына – один хороший, Эдгар, а второй отпетый негодяй, убийца, интриган, подлец Эдмунд. У Лира есть три дочери – две негодяйки, лицемерки, предательницы, убийцы – Гонерилья и Регана, и есть третья дочь Корделия, воплощающая добро и справедливость, нежность и простодушие.
Режиссер находит пару и Корделии, и, хотя не сразу, но становится ясно, что эта парность заложена в шекспировском тексте и проникновенно реализована в спектакле. Роль Корделии и шута исполняет одна актриса – Мишель Терри. Действительно, как это до сих пор никому не приходило в голову, что в королевстве правду говорят только два человека – Корделия, истинно любящая своего отца, но не умеющая и не желающая лицемерить, и шут, который попросту по долгу службы обязан вышучивать короля, издеваться над ним, но и служить ему не за страх, а за совесть.
Все остальные действующие лица во главе с Глостером одурманены пропагандой, словно сидят они перед современным телевизором в своем XVII веке и верят каждому слову лжи, не требуя ни аргументов, ни доказательств. Стоит Эдмунду сказать отцу, что Эдгар – предатель и убийца, как отец немедленно в это верит, хотя Эдгар любимейший и законный сын, никогда и ничем не запятнавший себя, а Эдмонд – незаконный (незаконность рождения Шекспир считал определяющим фактором в судьбе и характере человека). Стоит Эдмунду сказать брату, что отец злоумышляет против него, как и тот моментально верит. Корделия говорит не то и не так, как хотелось Лиру, как было написано в заготовленной государственной речи, входило в ритуал, в военный приказ, ее гонят прочь, хотя еще несколько минут назад она была любимицей отца.
Но самое ужасное даже не в стадной, бараньей вере в ложь. Главная беда в том, что все чистое, доброе, красивое выглядит в этом мире отступлением от нормы, дикостью, нелепостью, уродством.
«Нормальный» герцог Бургундский, только что сватавшийся к Корделии и клявшийся ей в любви, сразу отказывается от нее, узнав, что она лишена наследства. И это – нормально, естественно, кому же нужна бесприданница? Она нужна королю Франции. Он готов взять ее в жены без прилагающегося приданого. Но почему? Да потому, что он только притворяется королем – он одет мужчиной, пострижен по-мужски, но на самом деле, он – переодетая женщина, вероятно, обманом севшая на трон. Тут важно подчеркнуть, что спектакль ни в коем случае не пытается участвовать в разговоре о гендерном равноправии или неравноправии, нет, просто доброта французского короля обусловлена его самозванством, личиной, нелепой и уродливой попыткой выдать себя за другого: у него писклявый, высокий, трусливый голос травести…
Но самый безобразный персонаж, напоминающий дикого Калибана – благородный сын Глостера Эдгар. Тщедушный, вымазанный в грязи, в дырявом рубище, узкогрудый, слабенький, в очечках (не в очках, а именно в очечках – стареньких и нелепых). На фоне красавца Эдмунда, который заговаривает с женщинами из партера, очаровывает, завораживает, соблазняет Гонерилью и Регану, Эдгар выглядит попросту первобытным дикарем, попавшим в цивилизованное общество. Глостер, которому вырвали глаза (Регана с упоением наблюдает и смакует каждое мгновение этой сцены), просит Эдгара подвести его к пропасти и дать покончить с собой; Эдгар ведет его по ровной площадке и говорит, мол, вот и пропасть. Глостер падает. Встает невредимый. И только тут «тупой» Эдгар соображает, что отец мог умереть от самой ситуации, от уверенности, что бросается в бездну.
А Корделия? Грубоватая, некрасивая, плохо одетая – след вырождения на фоне высокой и статной Гонерильи, которая, меняя роскошные костюмы, становится все больше похожа на красавца-генерала, на бизнес-вумен войны, вызывающую восторг. Их отношения с Эдмундом – союз двух циничных и жестоких существ, не знающих ни любви, ни нежности, но ценящих власть. Регана пытается быть женственной и страстной, но и ее волнует прежде всего сладость завоеваний.
Корделия и есть настоящий шут в этом мире, она достойна осмеяния, пинков, издевательств, она, видите ли, верит в порядочность, доброту, честность; безумному Лиру она, в конце концов, говорит все те слова любви, которые ему по капризу хотелось услышать в начале представления. Но мир уже не спасти!
Что натворил этот крохотный старикашка? Все залито кровью, гора трупов. Все, что ему было дорого, умерщвлено. Тщедушный нелепый Эдгар убивает красавца и силача Эдмунда, но поверить в это невозможно, ведь только на сцене жалкий очкарик может справиться с мощным любимцем женщин и толпы. Не верьте! – как бы кричит режиссер, никогда справедливость не торжествует по велению волшебной палочки, никогда слабость не победит силу, никогда в циничном мире не восторжествует правда, если мы сами, объединившись, не будем ее добиваться.
В финале на современных медицинских каталках выкатывают на сцену трупы, прикрытые белыми простынями. Только белые простыни, больше ничего не видно. И только на одной каталке из-под простыни выглядывают ноги в шароварах шута и его сапожках. А потом, как это было и в театре времен Шекспира, все мертвые оживают и пускаются в пляс. Они танцуют очень долго, они веселятся, они как бы говорят нам, что все было не по-настоящему, что не стоит огорчаться, что все будет хорошо.
В этот день Лондон был переполнен съехавшимися со всей Англии представителями ЛГБТК+-сообщества. Был устроен парад Love is Love, напоминающий веселое театральное шествие, поскольку у всех участников были забавные, почти цирковые, расшитые блестками костюмы. Все было мирно и славно, полиция следила, чтобы не было беспорядков, но, по-моему, никто и не пытался их создавать. И вдруг вблизи магистральной линии этого парада я увидела митинг в защиту Украины. Участники были с украинскими флагами и выкрикивали лозунги с требованием прекратить войну. Почему они выбрали этот день? Активисты борьбы за прекращение войны воспользовались огромным стечением народа, чтобы привлечь к себе внимание.
Я не нашла в этом соседстве ничего, что могло бы цинично умалить чью-то значимость. Да, ни гениальный спектакль, обращенный к публике из разных стран, попавшей сюда, может быть, просто из туристически-сувенирного любопытства, ни митинг, собравший около сотни людей, сочувствующих Украине, не смогут изменить мир и пресечь чудовищную войну.
Английский писатель Джон Фаулз в одном из своих романов приводит такой диалог:
– Вы верите в Бога?
– Да, ведь я существо одушевленное!
Я полагаю, что сегодня ни одно одушевленное существо не может смириться с тем, что в Украине идет кровопролитная война, что на нее напали, что ее землю кромсают. И если мы в этом единодушны, то мы сокращаем по песчинке огромную пустыню горя, а все остальные наши расхождения во взглядах можно на время забыть.
