/nginx/o/2019/10/16/12659746t1hee98.png)
/nginx/o/2022/08/30/14798102t1he4b3.jpg)
Обвиняемый в госизмене российский журналист Иван Сафронов выступил в суде с последним словом. Приговор бывшему спецкору «Коммерсанта» и «Ведомостей» огласят 5 сентября, обвинение запросило для него 24 года лишения свободы.
«Не было никакого шпионажа, была журналистика». Последнее слово Ивана Сафронова в суде (1)
Би-би-си приводит последнее слово Сафронова, которое он передал редакции, полностью с минимальными правками.
«Уголовное преследование напрямую связано с моей журналистской работой»
«Уважаемый суд! Полгода мы в зале судебных заседаний рассматривали уголовное дело в отношении меня по обвинению в шпионаже в пользу стран НАТО – Чехии и Германии. Больше двух лет я нахожусь в СИЗО "Лефортово" под стражей. [Почти] столько же шло предварительное следствие. Перед этим я более шести лет находился под колпаком российских спецслужб.
Сначала оперативники, а затем следователи пытались подвести мою журналистскую работу под уголовную статью, срок наказания по которой составляет до 20 лет лишения свободы. Все, что пыталось сделать следствие, – это не разобраться в ситуации, а подогнать то, чем я жил и работал, под критерии шпионажа.
Изучив все, что мне инкриминировало следствие, я могу однозначно утверждать: мое уголовное преследование напрямую связано с моей журналистской работой.
Много лет мои телефонные разговоры прослушивались и записывались. Было установлено наружное наблюдение. Квартира истыкана прослушивающими устройствами. В отношении меня был задействован агентурный аппарат ФСБ.
И что в итоге? Мои разговоры с людьми из оборонки, правительства, других структур по телефону названы попыткой выведывания информации. Но это абсурд: после всех разговоров по обсуждаемым темам в "Коммерсанте" и "Ведомостях" выходили мои заметки.
В деле нет ни одного слова о том, что хоть кто-то когда-то передавал или знакомил [меня] со сведениями, составляющими гостайну. В деле нет ни одного слова о том, что я хоть раз держал в руках хоть один секретный документ. Потому что я не только не держал, но и не видел.
Мне никогда не оформляли допуск к сведениям, составляющим гостайну, – это факт. Аксиома. Ни один из допрошенных в суде свидетелей, включая секретоносителей и "секретных" свидетелей, не сказал обо мне хоть что-то, что подтверждало бы версию следствия о моей якобы "шпионской" деятельности. Потому что не было никакого шпионажа, была журналистика.
«Нет ни одного факта получения мной каких-либо денег»
В материалах прослушки, имеющихся в деле, а это сотни, если не тысячи часов, прямо подтверждается тот факт, что я никогда и ни с кем не обсуждал темы, на которые писал статьи для своего коллеги-журналиста из Чехии Мартина Лариша и текста для политолога Демури Воронина.
Последний дал в суде показания в качестве свидетеля – и показания правдивые. Они прямо и однозначно говорят о том, что я занимался исключительно журналистской работой, а текст, который я написал для него по просьбе своей коллеги Екатерины Винокуровой, он мог бы и сам написать. Просто у меня это получилось быстрее: текст я написал примерно за два часа. А отправил с почты, которой пользовался много лет.
Сам господин Воронин сотрудничал с десятком российских журналистов и политологов. Данные о том, что мой товарищ Мартин Ларыш, с которым я был знаком много лет, является сотрудником разведки иностранного государства, основывается на одной единственной справке из СВР, которая на 99% повторяет биографию Мартина, опубликованную на его интернет-ресурсе. Проверить ее достоверность невозможно, пусть даже она подписана генералом. Очевидно, что это недопустимое доказательство, призванное спасти обвинение.
Экспертизы, проведенные в генштабе вооруженных сил РФ и Федеральной службы по военно-техническому сотрудничеству, вообще не выдерживают никакой критики. В одном случае эксперт сравнивал мой текст, написанный в 2017 году по открытым источникам, с совершенно секретными документами, датированными 2018 годом. В другом признали информацию, опубликованную в журнале "Экспорт вооружений" в 2016 году, секретной по состоянию на 2017 год.
Я и мои защитники неоднократно просили истребовать эти документы, чтобы понять хотя бы логику экспертов. Нам было в этом отказано.
Мы просили допросить экспертов в суде, чтобы они поведали о том, какой логикой и чем вообще руководствовались при проведении экспертизы. С огромным трудом, но все же нам удалось убедить суд приобщить к материалам дела распечатки статей из интернета и СМИ, которые находились в открытом и легком доступе многие годы, а также содержат данные, которые эксперты вдруг сочли секретными.
В ходе допроса я рассказал о том, какие тексты и каким образом я писал, какой логикой руководствовался при их написании, на чем основывались мои выводы, сделанные в ходе компиляции материалов. Более того, в ходе того же допроса я назвал конкретные даты конкретных публикаций, которые были взяты за основу моих статей для господ Ларыша и Воронина.
Во всех случаях эта информация была опубликована до того момента, как я приступал к написанию своего текста. Я понимаю, что мои слова мало что значат, поэтому напомню, что говорил о возбужденном в отношении меня деле президент Владимир Путин: никто не может быть осужден за то, что передавал данные, находящиеся в открытом доступе, кому бы то ни было.
В ходе судебного следствия полностью был развален так называемый корыстный мотив. За все время, что я находился под контролем ФСБ, а это, напомню, с 2014 года, нет ни одного факта получения мной каких-либо денег от Мартина Ларыша – ни в наличном, ни в безналичном виде.
Происхождение средств, которые оказывались у меня на счетах после зарубежных поездок, в том числе, с членами моей семьи, я объяснил в ходе допроса. Кроме того, эти данные подтверждены свидетелями в ходе дачи ими показаний.
«Не могу признать свою вину там, где ее нет»
Если верить стороне обвинения, я в какое-то время (неустановленное), в какую-то дату (неустановленную) у каких-то лиц (тоже неустановленных) выведал что-то секретное. Искали этих мифических секретоносителей - но не нашли. Почему? У меня есть ответ: потому что нет никаких лиц, у которых я что-то и когда-либо выведывал секретное.
На планете Земля нет ни одного секретоносителя, который рассказал мне что-то, что рассказывать был неуполномочен. Появиться такие люди могли только в одном случае: если бы я согласился на заключение досудебного соглашения и оговорил людей. Но я не могу признать свою вину там, где ее нет. А оговор других людей прямо противоречит моему воспитанию и жизненным принципам, которые в меня заложили родители и семья.
Конечно, я не ангел. Я тоже совершал ошибки. Говорил тогда, когда нужно было промолчать. Обещал, но не спешил выполнять обещания. Но я всю свою жизнь прожил честно. Я не сделал ничего, что равнозначно длительному тюремному сроку. Я никого не убил. Никого не ограбил. Никого не обманул. Никого не предал.
Говорить, что я нанес урон обороноспособности России – это ложь. Ни в одной экспертизе ни слова не говорится об ущербе, понесенном из-за того, что я писал тексты по просьбе двух иностранцев. А говорить, что я целенаправленно хотел навредить Родине, может только человек, который обо мне ничего не знает от слова совсем.
«Ни о чем не жалею»
Я никогда не планировал уехать из страны – просто потому что люблю ее. И не вижу себя в другом месте. Я здесь родился, учился, жил, любил – и собираюсь продолжать делать это до тех пор, пока будет биться мое сердце. Это моя родная земля. Здесь похоронены мои предки. И надеюсь, что на этой земле родятся мои дети.
Я ни о чем не жалею. Ни один мой текст, написанный за 10 лет прекрасной журналистской карьеры, не был направлен на подрыв основ конституционного строя - это очевидно даже тем, кто меня уже считает "врагом государства".
Уважаемый суд! Сейчас вы уйдете в совещательную комнату для вынесения приговора. Мной и моей защитой были представлены неоспоримые доказательства моей невиновности в совершении государственной измены в форме шпионажа. Следствие сделало все, чтобы очернить мое имя и разрушить репутацию, но завершить задуманное невозможно, поскольку тогда впервые в истории нужно будет признать, что случилось мыслепреступление.
Признать меня виновным – это подписаться под тем, что я совершил шпионаж собственных мыслей. Признать меня виновным - подписаться под тем, что написание статей по открытым источникам равнозначно преступлению. Признать меня виновным, значит признать, что в России журналистская работа - это преступление. Я никогда с этим не соглашусь. Вам предстоит определить то, что будет с журналистикой в нашей стране в будущем.
Запрошенный гособвинением срок не просто чудовищен по своей абсурдности, но и по последствиям – не только для меня, но и для имиджа страны. Весь мир увидит, что журналиста хотят посадить за то, что он писал статьи. Вынести обвинительный приговор – значит надолго, если не навсегда, закрыть тему свободы слова, потому что не будет ни слова, ни свободы.
Если мне уготовано судьбой посидеть в тюрьме, значит я отсижу свой срок с честью и достоинством. В моих действиях нет и никогда не было состава преступления. Я настаиваю на своей невиновности и требую полного оправдания».
