Виктор Ерофеев ⟩ «Побег из морга». Часть третья: «Когда же я увижу Шиву?»

Эпатажный российский писатель Виктор Ерофеев считает, что писатели — это носители тайны, которую сами не могут понять. Фото: Станислав Мошков/«День за днем»

Российский писатель и литературовед Виктор Ерофеев покинул Россию после начала войны с Украиной. Однако еще до этой трагедии он начал писать автобиографический роман «Побег из морга». Rus.Postimees публикует третий отрывок из этой книги.

Небольшой путевой дневник о путешествии из Москвы в Берлин Ерофеев называет «военный дневник».

Вильнюс. Сила скрипки

Война обнулила все темы, все стало дрябло, неинтересно. Анекдоты, живая пища для русского ума, перестали быть смешными, превратились в уродцев мысли. Но есть еще более страшная вещь – обнуление жизненных и творческих успехов. Среди новых «мертвых душ» я нашел в Вильнюсе московского музыканта, руководителя симфонического оркестра, с которым знаком с детства. Он никогда не был ни диссидентом, ни нонконформистом, но эта война, похожая на немыслимое извращение, стала ему невтерпеж, и он перекочевал в Вильнюс.

Он успел уже получить несколько отказов от международных филармоний, потому что он – русский. С другой стороны, ясно, что, если он не вернется назад, он потеряет оркестр. Что делать? Это вечный русский вопрос завис, как топор, над нашими головами.

Но вот уже с противоположной стороны я получил неожиданное признание в любви к русской культуре. В Вильнюс вернулся из Москвы после долгих лет работы в Вахтанговском театре режиссер Римас Туманис. За его работу в Москве в Литве его считают предателем, а в Москве его посчитали неугодным как литовского националиста.

Не так давно он поставил спектакль по роману Толстого «Война и мир», где единственной декорацией была идущая по диагонали сцены стена, которая разделяла жизнь и смерть, добро и зло. Римас через Толстого рассказал, прежде всего, о себе, о своей борьбе с раком и нашел в любви Наташи Ростовой подвижную и насмешливую модель человеческой природы.

Спектакль своей откровенностью потряс предвоенную Москву, казалось, что раскрылась бездна смыслов. И вот оно – обнуление. Не нужен он ни там, ни здесь. «Повсюду предатель» – как он говорит. Назло болезни, он пришел на встречу со мной посвежевший и, казалось бы, выздоровевший. Мы много смеялись (как и с детским писателем), вспоминая разные оттенки совместного прошлого. Смех, конечно, лекарство, но не панацея.

И я уверен, что именно Толстой, вместе с Чеховым и Тургеневым, укрепили европейцев в своей ненависти к нынешней войне. Сначала русская культура училась на западной опыте, затем сама учила многие поколения европейцев. Вот только нас самих русская культура мало, чему научила.

Мой грустный музыкант вспоминал моих родителей. Его отец, гениальный скрипач, дружил с моим отцом, который во время хрущевской оттепели работал советником по культуре советского посольства в Париже. Скрипач приехал покупать раритетную скрипку. После покупки они отправились к американскому скрипачу Иегуди Менухину. Музыканты так увлеклись скрипкой, буквально вырывали ее друг у друга из рук и кайфовали, забыв про отца. Тот смотрел на них, пораженный. Все идеологические различия между американцем и советским музыкантом исчезли. Я вспомнил, как отец рассказал мне, что он в тот момент понял: музыка важнее всего.

Польша. Стыдно быть русским

У нас есть поговорка: «Природа отдыхает на детях». Это когда у одаренных родителей вырастают посредственные дети. Мой сын живет в Польше много лет – у него мама полька. Он живет неподалеку от русской границы на Мазурских озерах. Из дома идет дорожка к воде. Там лодка. Рядом стол для пикников. Он – дизайнер книг. Я переделал ради него и его семьи поговорку: дети отдыхают на природе.

Может быть, он и прав: забиться куда-то в прекрасный уголок Земли и жить в свое удовольствие. Отказавшись от бурного русского счастья. Он изо всех сил отговаривал меня ехать через Польшу. Говорил по телефону, что со слезами на глазах заклеивал русский флажок на русском номере своей машины – поляки сигналили и проклинали москаля.

Я не послушался его. Из Прибалтики мы заехали к нему в гости. По семейной традиции пошли в японский ресторан. Там сидели крепкие веселые американские парни в футболах, белые и черные – американские солдаты, расквартированные в этом районе. Они смотрели на нас с традиционным американским радушием, но я представил себе, как они идут в бой, как превращаются в убийц. Бездарное человечество не смогло справиться с агрессивными инстинктами, недалеко ушло от первобытных предков, обожествлявших войну.

Мы тоже довольно трусливо заклеили триколор на номере – и просчитались. В Польше, как всем известно, огромное количество украинских беженцев. Они прекрасно знают русские номера – наклейка на номере и украинский флажок на багажнике нас не спасли. Нам кричали вслед «слава Украине!» и трясли кулаками. Мои девицы напугались до смерти.

В центре Варшавы на улице Смольной мы разгружали багаж перед гостиницей. Я обратил внимание на высокого, в черном пальто, пана в очках, который разглядывал нас. Такой вполне благородный пан. Он подошел к нам и спросил у меня: «Не стыдно ли вам быть русским?»

Я ответил ему по-польски, что я против этой войны и Кремля, но он не желал этому верить и усмехался, глядя на наш заклеенный русский номер. Я сказал, что я разговариваю с ним по-польски, потому что у меня сын – поляк, и он несколько смутился, отошел, но стал снимать нас на телефон. Я тоже достал свой телефон – вот такая была короткая видео-война, пока он не отвернулся и не ушел.

История повторялась. В советские времена я приехал в Варшаву со своей польской женой на «Ладе» с советскими номерами. Как-то ехал один по улице Новый Свят, и какой-то элегантный пан в шляпе плюнул мне демонстративно на капот. Я поднял большой палец, давая ему понять, что понимаю его. Вы бы видели его пораженные глаза!

Я рассказал за ужином моему другу Адаму Михнику, легендарному герою «Солидарности», о встрече с польской ненавистью в нынешнем варианте. Он был возмущен. Но что с того! Забывают быстро страшные войны в Африке, но война в центре Европы не забывается десятилетиями. Наш третий собеседник, русский журналист К. из Киева, заговорил о Буче. Теперь имя этого городка будет таким же нарицательным, как и Катынь.

Кстати, до сих пор есть в России упрямые люди, которые, наперекор всему, считают немцев палачами Катыни. То же самое ждет и Бучу. Мы мучились мыслью, что Украине нельзя победить на поле боя. Самое лучшее – это как в зимнюю войну с Финляндией в 1940 году: сталинская фейковая победа, на самом деле поражение, дала возможность финнам сохранить нейтральной статус страны.

А тут, чем ближе украинцы подойдут к победе, тем очевиднее вырастет ядерный гриб над каким-то украинским городом. Мы спорили, на какой могут сбросить атомную бомбу. Сравнивали диктаторов, вчерашних и нынешних. Адам засмеялся: устроили дерби!

Через какое-то время журналист К. пригласил меня выступить на украинском телеканале. Я стал развивать тезисы нашего ужина. Атомная бомба в кармане у Путина. Дальше я сказал, что Запад многие годы пренебрежительно относился к Украине. Тут журналист сообщил мне, что не надо плевать в колодец, из которого пьешь воду, и закрыл эфир.

По всей Польше развевались украинские флаги. Мои девицы даже боялись пописать на бензоколонках. К тому же, поднялась страшная пыльная буря. Автострада покрылась струящимися змеями песка. Буря закончилась на границе.

Я никогда с таким облегчением не переезжал польско-немецкую границу. Судьба занесла нас теперь пожить какое-то время в замке Виперсдорф, перевести дух. Моя французская душа ликует: здесь французский парк со стрижеными под разные геометрические фигуры кустами. Мой разум счастлив – здесь жила Беттина фон Армин, магический кристалл немецких романтиков. В парке, где похоронена эта храбрая распутница, по случаю весенней погоды достали из вертикальных гробов статуи античных воинов и голоногих красавиц.

Войны будут всегда. Бесчеловечность – составная часть человека. Самоотверженность защитников родины – это тоже человеческий факт. Путин создал и сплотил кровью украинскую нацию. В парке на разные голоса поют птицы. Моя русская душа тревожно вопрошает: когда же, в конечном счете, я увижу моего попугая Шиву?