Кого только не встретишь в Старом городе! Глазам сначала не поверил, но скоро убедился, что это и правда Владимир Весёлкин – бывший глава военно-гражданской администрации поселка Зайцево Донецкой области и по-своему легендарная личность.
Донбасс в огне: воюющий в районе Зайцево украинский доброволец прибыл в Таллинн за автомобилями (4)
В 2013 году в результате тяжелой борьбы с Партией регионов и коммунистами Весёлкин выиграл местные выборы в Донецкой области и стал главой поселкового совета в Майорске, неподалеку от Горловки. Уже тогда он открыто проявлял проукраинскую позицию. В 2014 году он пошел добровольцем, в 2016-м стал главой военно-гражданской администрации Зайцево, куда вошли села Зайцево, Жованка и Майорск. В 2021 году его перевели на работу в военно-гражданскую администрацию территориальной общины Мирное под Мариуполем. Но сейчас он снова воюет в районе Зайцево. В Таллинн он прибыл за автомобилями для своего соединения.
– Владимир, как все эти полгода маленький клочок земли под названием Зайцево держится, а российские войска не могут его взять?
– Исключительно на любви к Украине и понимании, что отступать нельзя. В Майорске 60 процентов жилых домов выгорели в ноль. В селе Жованка, которое административно входит в Зайцево, недавно россиянами был захвачен опорный пункт украинских военных. Но его отбили силами подразделения Нацгвардии, других добровольческих батальонов и ВСУ. Когда наши бойцы снова заняли этот опорник, они откопали из-под завалов своего товарища, который был жив и целые сутки находился там. Сейчас с ним все в порядке, он в больнице.
– Территориальная община в Гранитном возле Мариуполя, где вы работали председателем, оккупирована. До Гранитного вы возглавляли Зайцево и сейчас воюете там в подразделении территориальной обороны из Киева. Вы специально именно туда отправились?
– Да, очень часто военные заходят на ротации и не знают, что где находится. А я там знаю все, поэтому помогаю быстро ориентироваться на местности.
– Какая стратегическая цель россиян на направлении Зайцево?
– Тут весь фокус в рельефе местности. Они видят, что там нет природных преград, поэтому уже месяц пытаются пробиться через Зайцево к Бахмуту (бывший Артёмовск). Оттуда прямая дорога в тыл украинских сил. Но у них не получается оперативное окружение. Скорее всего, их силы уже истощены. Тактика уничтожения складов боекомплекта больше не дает им наступать «огненным валом» – вести сплошной артиллерийский огонь, как раньше.
– Может, россияне пробиваются к водоканалу, чтобы доставлять воду в Донецк и Мариуполь?
– Все восемь лет войны на Донбассе мы прокачиваем воду из Северского Донца через Славянск, Краматорск и далее в оккупированные Горловку, Донецк, Мариуполь. От каналов в большие города идут отводы в малые поселения.
В результате обстрелов россиян канал больше не качает пресную воду. Это был выстрел в ногу. Почему? В Горловке есть резервное водохранилище – мы называем его Горловское море. Они его выкачали уже давно и берут воду из карьера, но там непитьевая вода. Спасибо хоть не ртутный карьер. А в самом Донецке сейчас люди в прямом смысле слова дерутся в очередях за воду, которую, очевидно, привозят из России. То есть люди на ровном месте создали себе серьезную проблему.
– В Зайцево, Майорске, Жованке еще остались мирные жители?
– До вторжения в Майорске было около 250 мирных жителей, а в Жованке – около 150 человек. Когда люди увидели Мариуполь, Бучу, Ирпень, тогда уехали даже те, кто не хотели. Уезжали кто куда мог. Из Жованки, например, люди под обстрелами пешком выходили. Остаются либо ждуны (так называют пророссийское население – прим. ред.), либо те, кому действительно уже все равно.
– Некоторые ждуны по своей воле становятся наводчиками российской артиллерии и попадают в поле зрения СБУ или ВСУ. В общинах, где вы работали или работаете, таких людей много?
– Есть люди, которые ненавидят все, что связано с Украиной. У нас в Зайцево был один, немец по происхождению. Штольц, кажется, его фамилия была. Стена его дома была разрушена при обстреле. Мы пришли описывать поврежденное имущество, чтобы подать на возмещение убытков. И он сказал, что по его дому стреляли украинцы, хотя хвостовики от мин свидетельствовали об обратном. Специалисты показывали ему следы и траекторию разлета обломков, но он ничего не хотел слышать и был очень агрессивен.
Но мы этому немцу все равно отстроили поврежденные стены, хата стала лучше, чем была. Гуманитарная организация, которая профинансировала ремонт, хотела повесить у него на заборе рекламу для нуждающихся людей, но он сорвал проспект.
А есть и не такие агрессивные люди, которые ждут Россию и никакие аргументы на них не действуют.
– До 2014 года вы замечали, что война возможна? Было ли опасение, что среди местных найдется так много людей, поддерживающих российскую агрессию?
– В 2013 году один мой друг из Крыма сказал, что русские сейчас захватят Крым и пойдут на Донбасс. Я ему не поверил. Но весной 2014 года мы стояли на проукраинском митинге возле Горловского городского совета, и я понял, что толпа, разогретая российским телевизором, сейчас просто разорвет нас на куски. Я понял, что мы одни и нам придется партизанить.
Я много дискутировал с депутатом от оппозиции Владимиром Рыбаком, которого боевики потом убили. Убеждал его, что надо спасаться, вывозить семьи. Но он был упертый, за что и поплатился.
– Что надо сделать, чтобы привлечь таких людей на светлую сторону?
– Все просто. Вот я читаю поздравление моего руководителя с Днем города Донецка и где упоминается «наш крепкий донецкий характер». Ну какой характер? Мы же все это проходили уже! Не надо идти на поводу местных жителей и пытаться им понравиться! Они сами все поймут.
– До полномасштабного вторжения в Зайцево строились дороги, открывался мелкий бизнес. Что теперь со всем этим будет?
– Да, людей поощряли ко всему. В каждом дворе, где люди могли заниматься огородом, стояла отличная теплица. Это был проект Красного Креста. Завозили оборудование для капельного полива.
Мы открыли отделения Ощадбанка. Но ехать туда работать никто не хотел. Мы нашли желающих среди местных, и Ощадбанк обучил их. Все заработало.
Возле банка мы сделали сельскохозяйственный мини-рынок, завезли небольшие прилавки, и местные жители начали продавать там свой товар с огорода. Он пользовался популярностью даже у людей из оккупированных городов, которые приезжали через пропускной пункт.
Идея всех этих поселков на линии разграничения была в том, чтобы жители оккупированных земель увидели разницу. Как между Северной и Южной Кореей, например. И все шло к этому на самом деле.
– 24 февраля вы встретили в качестве председателя Мирненской территориальной общины, в состав которой входит несколько поселков неподалеку от Мариуполя. Вы успели эвакуировать мирных жителей тогда, в первые дни?
– 25 февраля в 12 часов дня я объявил эвакуацию, потому что прорвали оборону в Гранитном. Из наших сел было три пути отхода. Одну дорогу россияне захватили, вторая уже простреливалась, и по единственной возможной мы вывезли на Волноваху 2 автобуса. Мы привезли людей на последний эвакуационный поезд из Мариуполя. Кто захотел – тот уехал, моя совесть чиста. Остальные потом выбирались очень тяжело.
– Чем вы занимались до войны в 2014 году?
– У меня была небольшая хлебопекарня в Горловке. Нашим конкурентом был большой, но очень энергозатратный хлебозавод местного олигарха Рината Ахметова. Мы же всегда пытались внедрять какие-то технологии, чтобы сэкономить либо на газе, либо на электроэнергии. Нас постоянно прессинговали, пытались заводить на нас уголовные дела, чтобы отжать бизнес, но мы работали максимально легально, поэтому подобраться к нам не могли. В результате мы вышли на 5–6 тонн хлеба в сутки. При этом мы выпекали обычный хлеб: серый, белый, батон, сдобные булочки, и все.
В 2014 году мое предприятие отжали люди, близкие к верхушке ДНР. Но даже несмотря на то, что у меня наперед были проплачены все энергоносители, они не смогли проработать и несколько месяцев. Людям начали платить копейки, предприятие закрылось, а все оборудование вывезли куда-то в Россию.
– После всего, что с вами случилось за эти годы, вы еще найдете в себе силы, чтобы снова запустить бизнес?
– Нет у меня сил уже на предпринимательскую деятельность. Вижу себя на государственной службе. Для меня один приоритет сейчас – моя страна.