Пока ВСУ успешно продвигаются на фронте, гуманитарная ситуация в прифронтовых населенных пунктах Украины приближается к катастрофической. Сотни тысяч, а может, и миллионы людей, с тревогой смотрят в будущее: из-за того, что Россия уничтожает энергетическую инфраструктуру Украины, они могут просто замерзнуть в своих домах.
Студия Postimees ⟩ Военкор ERR Алексеев: украинцы начали привыкать к войне
16 сентября 2022, 12:34
Так к чему готовиться Европе? К очередной волне беженцев? И в чем была ошибка Путина в войне с Украиной? Об этом в студии Rus.Postimees мы поговорили с военным корреспондентом ERR Антоном Алексеевым, который в эти дни вернулся из командировки в Украину.
– Алексей, последний раз ты был в командировке в Украине два с половиной месяца назад. Что изменилось с того времени, на твой взгляд?
– Начиная с 31 августа, распоряжением главнокомандующего ВСУ Валерия Залужного приостановлено перемещение, можно сказать, запрещено. Мало того: мы не можем посещать даже населенные пункты, которые находятся в зоне ответственности конкретных подразделений, и, поскольку фронт до сих пор меняется, трудно понять, куда можно поехать, а куда – нет.
Поэтому, вот, Николаев, например. Там изменилось то, что город стал реже подвергаться обстрелам просто за счет того, что линия фронта чуть-чуть отодвинулась. Конечно, для ракетного удара это не представляет проблем, но, тем не менее. Если в начале июня ну практически каждый день или через день что-то прилетало, то сейчас там может быть три дня без обстрелов. Мы были там три дня, и обстрелов не было.
Там работает ПВО. Это то, что мы не слышали раньше. Вдруг начинается воздушная тревога, и ты слышишь выходы ПВО. (Выходами на сленге военкоров называются выстрелы ракет систем противовоздушной обороны – прим. ред.)
Никополь. Это городок, который находится на правом берегу Днепра, напротив Энергодара. Мы туда поехали для того, чтобы снять Запорожскую АЭС. И поговорили с людьми, которые могли бы оказаться в зоне радиоактивного заражения, можно сказать, первыми. Ну что сказать: паники в городе нет.
– А какие настроения в городе? Что люди думают о России, о войне?
– Ну, сейчас там всё довольно просто. Люди все-таки понимают, откуда по ним прилетает. Ну и какой бы ты ни был пророссийский или проукраинский, все-таки видно, чьи вооруженные силы находятся на какой территории. Не украинская же армия находится в Белгороде, Курске, Рязани и так далее. Поэтому люди понимают, кто виноват. Но были и такие, конечно, которые не хотели говорить, или говорили что-от вроде «Зеленский с Путиным не могут договориться» и так далее. Но сейчас люди понимают, что это не очень адекватная позиция.
– Такая картина наблюдается во всех городах, где ты побывал, или она различается?
– Она различается в деталях, но глобально люди начали и уставать от войны, что логично, и привыкать к войне. Отличаются люди в Балаклее, которые за полгода уже привыкли к другому стилю жизни.
– Ты имеешь в виду стиль жизни под российским флагом?
– Да, там сложно. У меня много было мыслей по этому поводу.
– Да, я видел твой сюжет, где человек говорит, что русские солдаты давали нам макароны, поэтому жилось неплохо.
– Да, а вот через три секунды приходит человек и говорит, что ему выбили зубы, а сына водили на расстрел, потому что думали, что они корректировщики. Я его спрашиваю: так вы были корректировщики? А он говорит – нет, мы ничего не делали, кто-то настучал.
Я думаю, что война выявляет в людях и хорошее, и плохое. Кто-то пытается свести счеты с кем-то руками, так сказать, оккупантов, которые, может, и не в курсе того, что вообще происходит.
Но, по рассказам людей, у меня не было ощущения, что россияне там надолго. Балаклею брали примерно месяц в начале войны, Изюм – месяца три готовили группировку, а ушли за три дня. Люди, конечно, там были в шоке: и те, кто ждал Украину, и те, кто уже начал как-то привыкать к России.
– Как эта часть Украины проведет зиму. Что тебе удалось узнать? Смогут ли эти люди перезимовать? Будет ли у них отопление, еда и так далее?
– Еда, я думаю, у них будет. Еду можно завезти. Ну, допустим, Святогорск, Лавра, Донецкая область. Этот город сейчас стал серой зоной (Серая зона – не подконтрольная или частично контролируемая территория для всех сторон конфликта – прим. ред.). Окружающие его деревни живут за счет той помощи, которую привозит глава святогорской общины.
Утром он вывозит тех, кто хочет эвакуироваться, а оставшимся начинает развозить коробки с гуманитарной помощью. С едой они разберутся, но газа там не будет. Со светом сейчас было более или менее нормально. Но что будет с теплом? Да, многие живут в частном секторе, топят или углем, или дровами, но это большая проблема.
Местные администрации сейчас агитируют народ переезжать из этих регионов, потому что зиму им не смогут обеспечить. Странно себе даже представить, как Балаклею или Изюм сейчас заново газифицируют, восстановят отопление, электричество, подведут воду...
– Изюм, Балаклея – небольшие городки. А вот Запорожье всегда получало тепло от атомной станции. Там же почти 600 тысяч человек находится, а с беженцами, может, и 700. Как эти люди теперь?
– Сейчас все в Запорожье нормально, но это может измениться. Один удар, как вот по Кривому Рогу и – пожалуйста, Ингулец выходит из берегов, тут что-то затапливает, ТЭЦ не работает.
Да что тут говорить, мы уезжали из Харькова по железной дороге на Львов. Поезд выходит в 7 вечера, а в 9 вечера останавливается где-то под Полтавой и никуда не идет, потому что нанесен удар по Харьковской ТЭЦ и, соответственно, обесточены сразу несколько украинских областей. Трудно представить себе, как в такой ситуации будет жить Запорожье.
И Запорожье изменилось еще в том, что когда украинская армия стала освобождать населенные пункты, у людей появилось ощущение, что, мол, зачем так далеко уезжать, когда уже скоро можно будет вернуться. К чему это приводит? А к тому, что люди остаются в основном в Запорожье и прилегающих к нему населенных пунктах. И там уже есть люди, которые едут на оккупированную территорию.
– Много таких людей?
– Сотнями едут.
– А что их туда ведет?
– Они не хотят говорить об этом. Это происходит неофициально. Собирается колонна машин, говорят, что пропускают до трехсот в день. В сопровождении полиции они едут до определенного блокпоста, дальше едут сами. В серой зоне они могут попасть под обстрел. Потом они приезжают на российский блокпост и двигаются дальше. Кто-то должен вывезти родителей, у кого-то там дом и он не может его бросить. За несколько дней до нас там проезжали даже фуры.
– Как ты считаешь, в чем Путин просчитался? В том, что украинцы оказались не настолько пророссийскими, в потенциале ВСУ или такой реакции Запада?
– Мне трудно сказать, я предпочитаю не отвергать никакую информацию сразу, но вот Дмитрий Песков нам сообщает о том, что специальная военная операция «идет по плану». Я готов с этим согласиться. Верить я не могу, ведь я журналист и мне нужны какие-то факты. Но я готов с этим согласиться, если мне кто-то покажет этот план. Тогда я увижу, как планировали зайти весной под Киев, а потом уйти, и так и сделали; или планировали взять Изюм и Балаклею, и тоже потом уйти.
Еще в декабре я был в России и часто общался с разными людьми, которые сейчас поддерживают спецоперацию в Украине. Так вот, эти люди называли президента Зеленского наркоманом, говорят, что это такая кукла. К нему было отношение, условно говоря, как к Брежневу, который в старости не мог ничего контролировать. Может, в этом они просчитались – в фигуре Зеленского и его окружении. Ну и я думаю, что просчитались в поддержке Запада. Ведь, действительно, в начале поддержка Запада не была такой серьезной.
Какая-то ошибка там была. Мне трудно себе представить, что освобождаются тысячи километров захваченных территорий, на которых уже что-то начало происходить под российским флагом, жизнь как-то стала налаживаться, макароны, опять же, выдавали. Это, может, и не паническое бегство, перегруппировка и так далее, но что-то же вынудило к этой «перегруппировке»!