Ян Левченко Зачем смотреть войну (8)

Волонтеры выносят раненых из родильного дома в Мариуполе после ракетной атаки российских войск 9 марта 2022 года.
Волонтеры выносят раненых из родильного дома в Мариуполе после ракетной атаки российских войск 9 марта 2022 года. Фото: Evgeniy Maloletka/AP
  • Фотография – искусство прямого действия вне зависимости от своей правдивости
  • Смысл военных фотографий – в наглядности насилия ради осуждения агрессии
  • Фотограф не может остановить войну, но может показать ее непомерную цену

Народная мудрость учит доверять собственным глазам. Изобретение фотографии в XIX веке, казалось, разрешило проблему копирования реальности, занимавшую европейское искусство предыдущие 500 лет. Но стоило появиться технологии, вызвавшей доверие, как возникла новая проблема. Выяснилось, что точная копия видимого мира сильно от него отличается. Более того, является инструментом манипуляции.

Одна из самых известных военных фотографий – «Смерть солдата» Роберта Капы, сделанная 5 сентября 1936 года близ Кордовы в ходе гражданской войны в Испании. Со слов самого Капы, солдаты республиканских сил позировали во время передышки, и один из них был сражен случайной пулей, что и успел заснять фотограф. Однако в 2009 году профессор университета Страны Басков Хосе Мануэль Сусперреги опубликовал статью, где доказал, что Капа сделал фотографию в другом месте и при других обстоятельствах. А она 70 с лишним лет считалась эталоном военного репортажа.

Значат ли этот и другие примеры разоблачения «неправдивости» фотографий, что им нельзя доверять? Каждый решает сам. Фотография Капы вызывала неподдельные эмоции и создавала миф о войне. В этом смысле она не перестала выполнять свою главную задачу – доносить до наблюдателя простую мысль: на войне убивают, и это чудовищно.

Мир по обе стороны Северной Атлантики успел подзабыть об этом. Российская агрессия в Украине показывает, что преступления против человечности в самом центре Европы – никакой не абсурд. Пока большая часть людей, живущих в этой части мира, была биографически связана со Второй мировой войной, не могло быть и речи о повторении катастрофы. Негласно считалось, что войны – это где-то там, на других континентах, охваченных постколониальными конфликтами. На худой конец, вооруженные столкновения могли вспыхивать в горячих точках Балкан или Кавказа, о чем было принято отзываться с высокомерием «цивилизованного» человека.

Но теперь миром правят люди, родившиеся после Второй мировой войны и с детства знающие о ней только по картинкам. Когда самые страшные образы войны в виде узников концлагерей, утрамбованных в братские могилы человеческих останков и сожженных дотла городов превратились в кадры из образовательного фильма, пришла новая война. А с ней – ее старое лицо со знакомым выражением.

Оно очень будничное и деловитое. Советские фронтовые фотографы прикладывали огромные усилия, чтобы поймать правильный ракурс и нажать на спуск так, чтобы конечный результат можно было использовать в пропагандистских целях. Более поздняя традиция военного репортажа (Вьетнам, Ирак, Балканы) избегает создания икон и образцов героизма. Независимо от того, какими словами будет сопровождаться изображение, само оно бесстрастно и лишено ритуального пафоса, которым обросла летопись Второй мировой. После нее война подается как самый неприглядный вид человеческой деятельности. Фотохроника событий в Украине, которую ведут фотографы с международными аккредитациями, исходит из этой договоренности.

Напротив, российские фотографы, заехавшие в Украину вместе с оккупационными силами, снимают хорошо экипированных военных, исправную технику, красные флаги и раздачу пайков населению. Их задачи ясны. Даже при большом личном желании они не могут снимать то же самое, что их украинские и зарубежные коллеги. Сгоревшие вертолеты и танки с не успевшим разбежаться экипажем. Пожарных в огне и волонтеров среди руин. Дома, разграбленные мародерами, и трупы мирных жителей со следами пыток. Даже если корреспонденты российских агентств что-то из этого и видели, они все равно ничего не увидели. Разве что украдкой, о чем мы, возможно, узнаем, когда все закончится.

Но у лица этой войны есть и новые черты. Это наблюдение за ее ходом в соцсетях, то есть почти в режиме реального времени. Только что в орфографический словарь русского языка вошло слово «медиафейк» – так официальная Россия называет любую информацию о войне, которая может «дискредитировать» российскую армию. Слово не воробей, но можно ли поймать фото – и видеоконтент, создаваемый в местах боевых действий? Пару месяцев назад широко обсуждался случай, когда «освободители» Украины фотографировались, нацепив медали, найденные в покинутом доме. Эти несовершенные изображения производят более сильное впечатление, чем безупречные фотографии профессионалов, работающих в солидных медиа.

Информационное поле ныне в основном заполнено сырым любительским контентом, чье системное изучение невозможно. Только случайно выхватываемые истории вроде упомянутых российских мародеров становятся поводами для дискуссий. Сами изображения при этом уже и не так важны. Но на фоне этой массовой, ежедневно прирастающей продукции особенно выпукло смотрятся фотографии, которые общество опознает как особо выразительные. Это случается, когда фотограф наглядно демонстрирует работу фотографии. Она состоит в том, что бесформенная реальность вдруг обретает форму, а прошедшее мгновение превращается в вечность.

Одна из особенностей современной жизни – привычка к образам насилия. Это тоже заслуга визуальных медиа. Иногда можно встретить мнение, что когда-то раньше было иначе. Сложно сказать. В 1920-е годы в Германии был выпущен фотоальбом «Война войне», призванный своими ужасными образами напомнить о недопустимости повторения Первой мировой войны. Тогда же французский режиссер Абель Ганс поставил фильм «Я обвиняю» на ту же тему. Излишне говорить, что случилось через каких-то полтора десятилетия. В наши дни даже пацифисты не верят в полную отмену и прекращение войны. Но военная фотография существует вовсе не для этого. Она нужна, чтобы показать непосильную цену, которую человечеству приходится за это платить.

Наверх