– Наверное, такое случается, но при мне ни разу. Иногда, правда, бывает, что страны оказывают на Военный комитет давление, чтобы он изменил свою рекомендацию. В этом случае важно сохранить в обсуждениях Военного комитета максимальную близость к реалиям. Потому что после принятия решения все поворачиваются к Верховному главнокомандующему и говорят: хорошо, давайте сделаем это. И было бы странно в этот момент узнать, что это неосуществимо.
Бывает, что политический эшелон хочет сделать что-то в принципе реальное, но труднодостижимое. Например, военные рекомендуют подразделения определенного размера, а политики запрашивают больше. Попросить, разумеется, можно. Если вы, например, хотите обеспечить безопасность в ночном клубе и вам говорят, что тут достаточно одного вышибалы. Но кто-то может сказать, что он хочет троих.
Нет ничего плохого в том, что в клубе будет больше вышибал, пусть это и нецелесообразно. Всем странам-членам альянса придется внести свой вклад в увеличение числа вышибал. Поэтому дебаты по такому вопросу неизбежны.
– На июньском саммите в Мадриде был принят целый ряд политических решений. Какие темы сейчас стоят на повестке дня?
– Во-первых, принятие в Мадриде всех этих решений означает, что Военный комитет уже дал по ним свои рекомендации.
Продолжаются дебаты, касающиеся усиления обороны, сдерживания России и мирового терроризма в целом. По сути, это означает масштабную перестройку военной структуры НАТО в ближайшие годы. Нам пришлось сместить фокус с отдельных войн и операций по управлению кризисами, в которых мы участвовали последние 25 лет в Югославии и на Ближнем Востоке. Тогда время работало на нас, мы планировали все сами, а уровень технического оснащения противника был, как правило, ниже, чем у НАТО. Нам не нужно было воевать в воздухе, в космосе или в киберпространстве, мы воевали только на земле.