Священник Сибирской евангелическо-лютеранской церкви Павел Заякин начал путь к вере через скаутское движение в 1990-е годы. Уже став протестантским миссионером в Хакасии, столкнулся с преследованием властей автономной республики, которые были против открытия лютеранской церкви.
Тем не менее три года судебных тяжб в те относительно либеральные годы завершились в пользу церкви. Тогда как после начала войны в Украине Павел с женой Ниной были вынуждены покинуть Россию из-за угроз со стороны спецслужб.
– Павел, как вы стали священником, да еще и лютеранским?
– Была такая категория советской молодежи, которая искала смысл жизни. Я тоже его искал. В перестройку я занялся скаутским движением. Больше всего вопросов у меня вызывал долг перед Богом, который важен для скаутов так же, как долг перед обществом и перед собой, и я начал приглашать религиозных деятелей для бесед. После неудач с кришнаитами, православными и казаком-антисемитом пришел молодой лютеранин и начал вести с детьми диалог. Он оказался самым интересным и содержательным, потом каждую неделю были встречи, я слушал, и меня это заинтересовало даже больше, чем детей. Он позвал меня на занятия для взрослых в лютеранский приход, который тогда собирался у него в квартире. В 1991 году я был крещен, до 1996 года занимался скаутингом и ходил в церковь, а потом пастор Всеволод Лыткин сказал, что видит меня миссионером.
– Как вы впервые попали под прицел ФСБ?
– В 1997 году я был рукоположен в дьяконы Эстонской евангелическо-лютеранской церкви. Тогда уже действовал мой приход в хакасском поселке Туим, и у нас была большая община. Я думаю, это связано с тем, что закрыли градообразующее предприятие и люди зависли в неопределенности. К нам приезжали профессора из синода Миссури посмотреть на разные сибирские приходы. Сразу после их отъезда ко мне пришел опер из ФСБ: «А вы знаете, что все американцы имеют шпионские задания? Вы знаете, что Эстония имеет территориальные претензии к Хакасии?» Я про себя посмеялся, а когда он стал меня вербовать, выгнал. Начались три года судов и преследований.
Когда я уезжал из поселка, к прихожанам приходила целая комиссия: прокурор, администрация, уполномоченный по делам религий. Они спрашивали: «Как вы стали лютеранами? А вы знаете, что Заякин – агент американской разведки?» Одного парня на суде довели до обморока.
Системное христианство в России перестало выполнять задачи Церкви и стало частью государства. Такой ЦК Компартии в рясе.
– Как вы оказались в Эстонии?
– Случилась война. Я до того полтора года прослужил в Украине, организовал предсеминарию. Для меня Украина – это люди, воспоминания, это родина моей мамы. Я всегда критично относился к власти, но водоразделом стал 2014 год, когда моя страна захватила часть другой страны. Но когда случился февраль 2022 года, я уже не мог молчать. Я учился в семинарии и параллельно меня посылали в разные места служить, заменять других священников. 28 февраля этого года я должен был служить в Новокузнецке. Приехал с одной проповедью, а произносил совсем другую. Начался Великий пост, я прочел еще несколько проповедей, написал несколько постов в Facebook, а потом ко мне, что называется, пришли. Я им не открыл: «Хотите беседовать – вызывайте повесткой». Говорят: «Повесткой не хотим. А вы знаете, что вы наговорили себе на 3–7 лет?» После чего в течение трех дней мы уехали в Эстонию, буквально запрыгнули в последний вагон.
– Какова роль Церкви в такой ситуации, может ли Церковь молчать?
– Церковь базируется не только на Евангелии, но и на Божьем Законе: не убивай, не кради, не лжесвидетельствуй. И если мы сталкиваемся с тем, что государство это делает, мы должны об этом говорить – то есть повиноваться Богу более, нежели человеку.
Вы разочаровались в промолчавших? Сначала разочаровался, теперь я их понимаю. Они хотят сохранить свои приходы, хотят проповедовать Слово Божие. Только, на мой взгляд, в такой ситуации Слово выхолащивается...
• 1966 – родился в селе Северное Новосибирской области.
• 1990 – после службы в армии закончил филологический факультет Новосибирского государственного педагогического университета.
• 1991 – присоединился к возрождению скаутского движения в Сибири.
• 1996–2017 – создал несколько лютеранских приходов в Республике Хакасия.
• 2018–2020 – служил в Украине, затем вернулся в Сибирь.
• 2022 – переехал в Эстонию.
– К нему теряется доверие, разве нет?
– Отчасти. Когда одни прихожане против войны, а другие ее оправдывают, задача священника – не раскалывать общину, а пытаться донести до каждого из ее членов истину Божьего Слова. Когда я уже уехал, я услышал такую фразу: «Церковь – это тихая гавань для людей с разными взглядами». В ответ на нее я написал пост, в котором применил это суждение к эпохе Второй мировой войны, когда в одной и той же церкви встречаются начальник концлагеря и еврей и вместе молятся, все такие почтенные, каждый со своим мнением…
– Ваша вера в Бога не пошатнулась?
– Вера точно нет. Но то, что происходит сейчас в России с людьми, очень разрушительно для их души. Если они начинают об этом говорить, их преследуют другие, если молчат – их преследует их же совесть. После 24 февраля множество людей в мгновение ока оказались по другую сторону христианской этики.
– Как так вышло, что страна, которая позиционирует себя православной, начала братоубийственную войну с соседями?
– Системное христианство в России перестало выполнять задачи церкви и стало частью государства. Православию это свойственно, кстати, вспомните идею Третьего Рима. Идеология социализма рухнула, а Церковь заняла ее место – такой ЦК Компартии в рясе. Но я знаю массу христиан, в том числе православных, для которых вера – это не официальная линия партии, а суть их души.
– Кирилл верующий?
– Это дело его совести, лжет он или нет. Задача священника – нести прощение грехов. Но если человек находится в явном грехе и это демонстрирует, мы должны ему на это указать.
– Это правда, что подавляющее большинство россиян поддерживает войну?
– Судя по своему окружению, я могу сказать только, что из тех, кто поддерживает, примерно треть делает это потому, что иначе придется признаться себе, что идет война, что их страна – агрессор и что надо теперь с этим как-то жить. Защитная реакция. Первое время после отъезда в Эстонию я пытался что-то сказать через проповеди, через посты. Я говорил, что понимаю, почему молчат, но не принимаю, – это чревато, вы взорветесь изнутри. Но потом я понял, что нет смысла издалека говорить людям, что они не должны молчать. Я здесь, они там, и им страшно.
– Что вы планируете делать в Эстонии?
– Я думаю, что для тех русскоязычных людей, которые считают себя христианами и хотят быть интегрированы в европейскую систему ценностей и мышления, должна появиться возможность прийти в лютеранскую церковь и слушать Слово Божье на родном языке. Мы давно должны были им это предложить. По сути дела, вчера.
– В Эстонии многие русскоязычные люди, даже атеисты, рассматривают христианство не просто через призму православия, а через призму одной церкви – РПЦ. А вы говорите, что религия может нести западные ценности…
Есть люди, которые идентифицируют себя с православием, которые нашли себя в нем. Прекрасно, пусть так и будет. Я не собираюсь заниматься прозелитизмом. Но люди, которые себя считают, скорее, европейцами, чаще присматриваются именно к протестантизму. Не знаю почему. Наверное, Макс Вебер был хоть немного, но прав, когда написал свой классический труд «Протестантская этика и дух капитализма». Я как-то услышал фразу одного православного священника, что лютеранство – это религия профессоров. И отчасти это правда. Мы любим учиться, искать, копать глубоко и учить тех, кто ищет Истину.
– Вы верите в Рай после смерти?
– Конечно. Иначе нет смысла в том, что люди умирают в войнах и муках. Среди христиан есть направление мысли, что Рая сейчас нет, но он будет после Второго Пришествия, когда Иисус всех рассудит. Шекспир устами Гамлета сказал, что «оттуда» еще никто не возвращался. Но, как мы знаем, Один все-таки вернулся. И Он пошел к Отцу, и сказал: «В доме Отца Моего обителей много». Я верю, что, когда человек закрывает глаза на земле, он открывает их на Небесах. И видит Господа, который говорит ему: «Тебе сюда».