Режиссер Леон Прудовский: меня интересует диалог людей, говорящих на разных языках

Леон Прудовский. Фото: Борис Тух

В фокусе 26-го международного кинофестиваля PÖFF – кинематограф Израиля. На открытии фестиваля был показан фильм режиссера Леона Прудовского «Мой сосед Адольф». Действие происходит в Южной Америке в 1960 году. Герой картины Марек Польски, единственный из всей своей большой семьи выживший в Холокосте, подозревает, что поселившийся в соседнем доме немец Херманн Херцог на самом деле – скрывшийся от возмездия Гитлер. В этом фильме есть и трагизм, и эксцентриада, и тайна, которая раскрывается неожиданно для зрителя. И вообще – это очень трогательная и человечная история, снятая на прекрасном художественном уровне.

44-летний Леон Прудовский уроженец Ленинграда; семья уехала в Израиль, когда ему было 13 лет. Об интервью мы договорились сразу после показа фильма: случай свел нас на лестнице, ведущей из зала Alexela. И вот это интервью.

Когда люди задаются вопросом жизни и смерти

– Леон, PÖFF показывает два ваших фильма, «Мой сосед Адольф» и «Темную ночь», которая идет в программе Shorts Panoraam. Оба фильма объединяет тема войны, создающей неразрешимый конфликт между людьми, когда бы эта война не проходила. В настоящем времени для героев картины, как в «Темной ночи», израильские солдаты в целях обороны вынуждены взять в плен двух палестинцев – мужа и его беременную жену, и противники трагически пытаются найти взаимопонимание. Или в прошлом, оставившим травмы, которые не заживут никогда. Насколько для вас важна именно эта тема?

– Мне интересна история, в которой сильно драматическое напряжение и я стараюсь передать в моих картинах жизненно важный конфликт. Война – единственный момент, когда все люди категорически задаются вопросом жизни или смерти. В мирное время такие вопросы не встают. В мирное время решаются вопросы денег, вопросы любви и т.д. – они менее драматичны.

– «Темная ночь» стала вашим первым большим – не по метражу, а по значению – фильмом?

– Первым большим короткометражным фильмом – ее продолжительность 52 минуты.

– Я знаю, что эта картина получила множество призов на международных кинофестивалях.

– Мы были номинированы на студенческий «Оскар» в Америке и получили в Венеции приз в категории короткометражных фильмов. Приз жюри. Но это не первый приз, не «Золотой лев». Ну и еще призы в Иерусалиме, Пекине, Нью-Йорке.

Чтобы зритель понял мое послание

– Что вы чувствовали, принимая награду на таком авторитетном фестивале, как Венецианский?

– Фестиваль как фестиваль. Очень утомителен. Во время фестиваля ты не принадлежишь себе.

А награда… Это банально, ты должен начать с короткометражки и взять приз, чтобы он приковал внимание к тебе, стал тем, что мы называем бизнес-карт; твоей визитной карточкой в мире кино. Ты сделал хороший короткометражный фильм, и с этой карточкой можешь идти дальше, делать кино и телевидение. Как-то так. Вроде у меня получилось. Я свой первый полнометражный фильм «В пяти часах от Парижа» снял через три года после призов за «Темную ночь».

Кадр из фильма «Мой сосед Адольф». Марек Польски – Дэвид Хейман, Херманн Херцог – Удо Кир. Фото: Кадр из фильма

– К сожалению, этого фильма я не видел, но читал очень хорошие рецензии на него; картину даже сравнивали с «Таксистом» Мартина Скорсезе и утверждали, что ваша – теплее, человечнее: «Как это ни парадоксально, лента «В пяти часах от Парижа» понравилась мне значительно больше, чем американский фильм. Почему? Прежде всего своей правдивостью и искренностью, не нарочитостью, а именно искренностью без обиняков. История очень проста, история встречи двух очень одиноких людей. Она эмигрантка из России, грустная красивая женщина, играющая на фортепиано такую же грустную и красивую музыку. Он работает таксистом, он грустный и добрый человек, абсолютно беззащитный, его легко обмануть… А концовка фильма так просто рвет душу».

– Сравнивать можно что угодно, но моя картина, хотя она тоже про таксиста, не такой мощности, к сожалению, более простая история, на уровне чувств, а «Таксист» Скорсезе все-таки сказал что-то новое в кинематографе. Я как бы пока что нового не сказал.

– Что для вас важнее: высказать в картине свою позицию, свое отношение к жизни, или добиться того, чтобы зритель понял и принял картину?

– Думаю, что такая альтернативна иллюзорна. Я всегда ищу способ сказать то, что я хочу высказать, и чтобы мое послание было понятно зрителю. Не пытаюсь подстроить тему или мессидж под зрителя, но и не могу принять такую позицию: «Я снимаю так, как хочу, потому что я большой художник. А если вы не поняли мое кино, то дураки». Не нравится мне подобный снобизм и авторское самолюбование.

«Ленька, давай снимем про клонов Гитлера»

– Я понял, какова ваша авторская позиция, по «Адольфу», и она мне очень близка. Расскажите, как возникла идея картины.

– У меня есть друг, Митька Малинский, Митька Малинский, он из Риги, мы вместе учились на факультете кинематографии и ТВ Тель-Авивского университета кино, вместе начали писать сценарий. Потом он ушел в другие проекты, а я дописывал сам. Но в целом это наш совместный проект.

А началось с того, что я вернулся из Бразилии, с фестиваля, Митя пришел ко мне, я ему рассказываю про Бразилию, и вдруг он предлагает: «Ленька, давай снимем фильм про клонов Гитлера в Бразилии, про то, как нацисты сбежали туда и строят четвертый рейх». Мне это было чуждо, я про Гитлера не стал бы вообще снимать, как персонаж он меня не интересовал. Но потом я стал обдумывать эту идею, вспомнил бабушку свою, и через нее – вообще судьбы тех евреев, кто чудом выжил в Холокосте, и на всю жизнь у них осталась глубокая психологическая травма; это выражалось в неприязни к немцам, к немецкой речи. И возник сюжет про человека, у которого развивается рецессивная паранойя и он уверен, что его сосед – самый страшный враг. Я позвонил другу и сказал: «Митька, твоя идея меня задела, но давай сделаем вот так: не про Гитлера, а про человека, который думает, что его сосед Гитлер!» 12 лет писали сценарий!

– Это заметно по картине, в ней каждая деталь проработана. И вы не даете зрителю возможность угадать, куда придет сюжет. Долгое время кажется, что у г-на Марека Польски, живущего отшельником в маленьком латиноамериканском поселке, в самом деле мания преследования без каких-то реальных причин. Тем более, что его сосед г-н Херцог – мужчина дородного сложения, а Гитлер был худым. Ждешь простой и сентиментальной развязки, а на самом деле – все сложнее и трагичнее: Херцога когда-то принудили стать одним из шести двойников фюрера, тогда он был на него похож, а чтобы сходство стало абсолютным, его заставили голодать, срезали лишний жир. Раскаяние и страх преследуют его всю жизнь. И в финале Польски понимает, что сосед – тоже жертва войны и нацизма, хотя по-иному. Фильм очень трогательный. И в конце всех жалко. Даже собачку, которую по сценарию убили.

– Но, как когда-то писали в титрах: «При съемках ни одно животное не пострадало!». Обе овчарки, которых мы снимали, были очень сложные. Во всей Южной Америке оказалось невозможно найти тренированную кинособаку, три дня потратили на кадр с собакой по кличке Вольфи, чтобы она бросалась на героя фильма, м-ра Польски, которого играет Дэвид Хейман.

Выглядит так, будто танк по нему проехал

– Хейман – шотландец? А ведь весь фильм казалось, что не только его герой, но и сам артист – еврей!

– Хейман живет в Глазго, он из шотландской рабочей семьи, вместе с отцом занимался делам, требовавшими большого физического труда. У него такая прикольная биография. Он рассказывал: «Как-то в 20 лет, проходя мимо Королевской академии, я вдруг остановился и понял, что хочу быть актером. Но до этого много лет мне хотелось заниматься сельским хозяйством. И вдруг я понял, что есть одна страна народ которой, с одной стороны, очень склонен к актерству, а с другой – трудится на земле и снимает прекрасные урожаи». И он поехал в Израиль. Там долгое время встречался с девушкой, которая была дочерью тогдашнего министра обороны Хайма Барлева. Они чуть не поженились, но что-то не сложилось, и он уехал, а мог бы стать не британским, а израильским актером.

Он вообще потрясающий человек! В 2001 году основал гуманитарную благотворительную организацию Spirit Aid, которая занимается детьми всего мира, чьи жизни были разрушены войной, геноцидом, нищетой, жестоким обращением или отсутствием возможностей дома и за рубежом. Сейчас возглавляет деятельность благотворительной организации, которая осуществляет проекты гуманитарной помощи от Косово до Гвинеи-Бисау, Афганистана, Шри-Ланки, Камбоджи, Малави и Южной Африки.

– В том, как он сыграл м-ра Польски, чувствовалось, что он глубоко переживает страдания не только своего героя, но и всех мучеников Холокоста, чью боль воплотил в этом образе.

– Да! Знаете, я выбрал его именно из-за этого. Я увидел его в фильме «Мальчик в полосатой пижаме», Он там играл Павла, узника концлагеря. Глаза у него были потухшими и убитыми. Ему в этой роли даже говорить не надо было; без слов ясно, что он прошел через пять лет ада. И я сказал тогда: «Ребята, мы ведь ищем актера, который выглядит так, будто танк по нему проехал!». Вот этот актер!

«Темная ночь». Фото: Кадр из фильма

– Как с ним работалось?

– С Дэвидом поначалу складывалось сложно, потому что я вообще люблю, работая с актерами, подробно объяснять, что да как, почему здесь нужен круглый стол, а не четырехугольный, что происходит в этой сцене, что от них требуется. А он не из таких актеров. Он сам режиссер, снял десятки сериалов и фильмов. Ему не надо задавать режиссеру вопрос: «Что я здесь делаю?», он прочел сценарий и все для себя решил; если в сценарии что-то непонятно, спросил бы, но в сценарии как раз все было понятно.

Когда я осторожно начинал ему что-то объяснять, он, особенно в начале съемок, обрывал меня: «Заткнись, парень! Я знаю, что я тут делаю! Если я чего не понял, спрошу. А пока отстань! Не мешай работать!»

– Вторую главную роль, Херцога, cыграл Удо Кир, лауреат премии PÖFF «За дело всей жизни в кинематографе»…

– Он – актер иного плана. С одной стороны, у него очень четкое понимание камеры и кинематографического медиума. А с другой – он никогда не был характерным актером. Никогда не играл в театре. Никогда не строил персонажа. Он всегда заходил на площадку и делал то, что работало. На его счету три сотни картин. Когда мы снимали – ему 76 исполнилось. Сейчас – 78. И продолжает сниматься.

– В бороде его г-н Херцог выглядел очень внушительно, я бы даже сказал, грозно. Бороду артист отращивал, или это грим?

– Грим! Но в Южной Америке искусство гримирования не очень развито. Я должен был лететь в США, искать там человека, который мог сделать такую бороду, мы прилетели к Удо в Пальм-Спрингс, там он примерил бороду, а потом я взял эту бороду, упаковал, как драгоценность и на самолете лично отвез ее в Колумбию, где шли съемки.

– Почему снимали именно в Колумбии? Там дешевле?

– Мы искали подходящие для нашей истории два дома в Испании, Португалии, в Южной Америке. И ничего даже близко похожего не нашли. Наши аргентинские партнеры предложили: «Снимайте в Колумбии, потому что там мы просто тупо построим два таких дома». Это к вопросу о дешевизне.

– Вы дали мне номер своего телефона, он французский. Вы сейчас живете во Франции?

– Я сейчас живу во Франции. Моя жена художник, там у нее и ателье, и выставка была; мы передвинулись во Францию на пару лет, и там нас настигла «корона», и мы надолго застряли там, потому что дети в школе. Сейчас я физически больше нахожусь в Париже, но сердцем больше в Израиле. Мой старший сын там, он в армию скоро пойдет.

Угроза, ставшая повседневностью

– Вы ведь тоже служили в израильской армии. Во время войны?

– У нас там раз в два-три года какая-нибудь война.

– Есть ощущение постоянной угрозы?

– Сложно объяснить. Так как эта угроза присутствует всегда, то она превращается в некую обыденность. Во время передышки в пандемии «короны» мы смогли приехать в Израиль, к моей маме, она живет в Холоне, это юг Тель-Авива, над нашим домом пролетали ракеты, большую их часть сбивали, но в километре от нас снаряд попал в автобус. И тут я почувствовал всей кожей вероятность того, что меня могло не стать. Это было самое сильное впечатление за всю, наверно, жизнь.

– Война сегодня для всех пришла из кино в то, что ощущаешь – пусть вдали, но постоянно.

– Да, и как смотреть кино о войне, когда можно включить интернет и смотреть войну в реале!

– Война в Украине глубоко запала вам в душу?

– Она меня выбила из седла. Два месяца я не мог ничего делать. Потому потихоньку начал возвращаться в жизнь, тем более, что навалилась куча всяких дел, да еще мы с «Адольфом» поехали на фестиваль в Локарно. А сейчас боль вернулась, и я об этом думаю большую часть времени. Я пытался понять, почему меня это так подкосило и пришел к выводу, что оттого, что первые 13 лет своей жизни прожил в Советском Союзе, и знал многое, но на том уровне, на каком я все-таки не понимал реальность. И эта заноза в сознании превратилась в травму, которую я сейчас ощущаю. Моя мама уехала из СССР в 42 года, взрослым человеком, но и она в полном шоке, с утра до вечера читает и смотрит про войну, совершенно не понимая, как такое могло случиться. Моя жена француженка говорит: «Чего ты так удивлен? Ты ведь жил в тоталитарной стране, имеешь опыт». Я возражаю ей: «Ты смотришь со стороны, ты читаешь происходящее, как текст, а я жил в этом, и это меня делает беспомощным. Из-за того, что врали. Из-за того, что 30 лет назад сказали: «Давайте потихонечку станем честными и хорошими» И продолжали лгать!»

Когда-то лгали неплохо. Сейчас лгут бездарно.

Это безумие, и я до сих пор не могу прийти в себя от того, что происходит.

– Что же помогает вам жить и работать, Леон?

– Я стараюсь исходить из взгляда на мир и людей, который открыл для меня Дэвид: «Слушай, парень, – сказал как-то он. Мне 74 года, я объездил весь мир, побывал в сотне стран и я тебе точно скажу – хороших людей больше, чем плохих». Предполагаю, что он прав, хотя на своем опыте подтвердить не могу: мне в жизни плохие люди встречались в достаточном количестве. Но я к тому, что большинство как говорит Дэвид, все же хорошие. Тут вопрос в диалоге. Поэтому меня интересует диалог людей, даже не имеющих общий язык, потому что, как вы заметили, даже если у них есть общий язык, они говорят на разных языках.