Взаимосвязи и противоречия между наукой и политикой очень сложные, но стремление к большей слаженности – совершенно взаимное. Ситуация осложняется тем, что у отношений есть третья сторона – общество, которое не обязательно поддержит совместные решения тех, двоих.
Эстонское научное агентство организовало конференцию, на которой научная коммуникация рассматривалась как практический инструмент в политике и как средство донесения научного знания в предпринимательскую и общественную среду.
Министр экономики и инфраструктуры Рийна Сиккут, обсуждая необходимость научного советника при министрах, посетовала, что научно обоснованные решения зачастую непопулярны, и оппонентам представляется соблазнительным набирать очки, когда в жизнь претворяются не самые комфортные для общества и недешевые для бюджета решения. Кроме того, голос самих ученых не всегда звучит уверенно и едино.
Лийна Ээк, ученый и научный советник, признает ту ситуацию, что деятели науки меньше всего хотят вмешиваться в политические дрязги. И роль советника для ученого чревата массой критики, в то же время лишая его возможности заниматься главным – наукой. Минюст предложил идеи, как привлекать ученых, например, чтобы их участие и заслуги отмечались при законопроектах, но что делать, если сами они этого не хотят? Ответов нет, хороших решений нет.
Эстонцам нравится считать себя зелеными, и попытки донести необходимость что-то менять в образе жизни сейчас воспринимаются как нападки на идентичность.
Сиккут отметила, что еще одна сложность заключается в том, что знание быстро устаревает, но особенно медленно доходит до общества, отсюда и критика. То, что до общества едва успели донести 10 лет назад, уже поменялось, к нынешнему времени получены совершенно новые данные – и от этого у части общества не возникнет ощущения, что ему морочат голову.
Министр привела пример, что эстонцам нравится считать себя зелеными, ведь нам нравится природа, ведь наша независимость пришла вслед за победой в фосфоритной войне, и попытки донести необходимость что-то менять в образе жизни сейчас, что бы справится с экзистенциальным кризисом, воспринимаются практически как нападки на идентичность. Наука – иной мир, и она меняется быстрее, чем привычки.
К разговору настойчиво подключилась известный академик и политик Эне Эргма, которая считает, что научные советники – это прекрасное начинание, но в том случае, если они будут заниматься наукой, а не посторонними вещами под руководством министра. Но, помимо министерств, настаивала опытный парламентарий, и в самом Рийгикогу необходимы научные советники.
Бывшая вице-президентом академии наук и спикером парламента Эргма сомневается, что среди законодателей наберется два-три интересующихся наукой… А хорошо бы, чтобы было своего рода научное лобби человек в 10–15. Эргма адресовала вопрос министру – кто становится советником министров, и почему так получается, что при министерстве советник воспринимается как что-то вроде вспомогательной силы, при том, что как раз у министра не может быть полноты знаний?
/nginx/o/2022/12/01/14996781t1hd8e7.jpg)
Сиккут согласилась, что компетентный научный советник – большая удача. «Я и хотела бы, чтобы мой советник был умнее меня» – говорит министр и добавляет, что, по-хорошему, и должно у министра быть два разных советника: один по административной, а другой по научной части. И при этом важна, опять же, научная коммуникация, и советник, при том, что должен быть погружен в научную тематику, должен понимать и сложности донесения научного знания, уметь объяснить, почему и как оно изменилось, ведь если что-то не удается донести напрямую министру, как это передать через прессу народу?
Едва сошедшую после дискуссии со сцены, но стремительную Рийну Сиккут удалось остановить, чтобы задать несколько вопросов.
– На конференции подвергалось критике то, что подход, рекомендуемый научным советником, может не совпадать с политическим решением, что объяснялось тем, что политик может рассматривать большее количество аспектов. Можете ли вы привести пример, когда принятое из политических соображений решение не совпадало с научно обоснованным, но в долгосрочной перспективе оказывалось верным?
– Нет, такого примера я сейчас привести не могу…
– То есть всегда выходит так, что, в конце концов, приходят к тому, что «надо было слушать ученого»?
– Жизнь намного сложнее, и в ней зачастую не бывает правильных и неправильных ответов. Когда мы говорим о научно обоснованном вмешательстве в такие области как здравоохранение, превентивная работа с молодежью, несомненно: то, что подсказывает тебе внутреннее ощущение, не обязательно является правильным. Взять, к примеру, работу, направленную на детей или молодежь из группы риска. В этом случае как раз необходимо опираться на научное знание, что именно эта программа эффективна, и, благодаря ей, молодежь получит ту помощь, в которой нуждается.
И это не должно и не может быть политическим решением, в этом случае и должны применяться разработанные научно обоснованные программы. Вот хотя бы задача предотвращения травли в школе – было бы неуместно, чтобы появился какой-то политик и сказал: так-так, сделаем с этими детьми то-то и то-то. Есть целый ряд вопросов, в решении которых научно обоснованный подход является единственным выбором.
Затем есть такие направления, в которых существует несколько альтернативных решений, и политическое предпочтение может отличаться от предлагаемого научным советником. Скажем, при инвестициях в безопасность дорожного движения. Понятно, что можно ввести систему штрафных баллов, ограничение средней скорости, снижение скорости движения в городе до 30 км/ч, что в смысле безопасности обеспечило бы хороший результат, но, тем не менее, многие решения мы не смогли бы реализовать, потому что в обществе ценятся какие-то другие вещи.
Приоритетными могут быть затраты иного типа, и на программы, связанные с безопасностью движения, не находят финансирования, или подобное вмешательство не считается важным, и делается другой выбор.
Также есть чисто политические решения, как то: разрушение второй пенсионной системы, когда все эксперты кричали одно, а политики решили по-другому. Жизнь ведь пестрая, и пути принятия решения, поиски правильного решения, могут сильно не совпадать в разных областях.
– То, что наука приходит на помощь политикам, очевидно и правильно. Возможно ли у нас, чтобы политики пошли бы навстречу чаяниям научного сообщества там, где нужно именно политическое решение? Я имею в виду ситуации, когда, например, в связи с идущей войной в Тартуском и других университетах прекращено сотрудничество с учеными из России. Многие из них были бы рады к нам приехать и вносить свой вклад в эстонскую науку, и не секрет, что очень многие из них выступают против политики и действий российского правительства. Но университеты – не органы по контролю за убеждениями, и не им решать, каковы условия выдачи разрешений на пребывание. Видите ли вы хоть какие-то возможности для того, чтобы политики пришли на помощь и соединили то, что сейчас разорвано?
– Тема государственной безопасности неоднократно поднималась и сегодня остается на сцене. То, что в отдельных сферах видится разумным, при нынешнем положении с безопасностью таковым не является. И я думаю, что это как раз пример того, что мы только что обсуждали. Если мы посмотрим на научную карьеру конкретного человека и потребности университета, они вполне могут совпадать.
Но в нынешней ситуации с государственной безопасностью, при том, что Эстония поддерживает Украину всеми возможными способами, включая такие меры, как приведение под суд военных преступников, экономическая поддержка, поставки оружия, ужесточение санкций – это, на самом деле, распространяется на все области жизни Эстонии, – при этом даже сами украинцы подчеркивали, что исключения, которые делает Эстония, они воспринимаются достаточно остро…
– Простите, какие исключения?
– Все равно какие. Если, например, Португалия принимала бы какие-то решения в отношении российских ученых, то это решение Португалии, которая находится далеко, и ее положение другое. Но если Эстония начнет делать исключения, допустим, для людей с российским гражданством, для людей с российскими визами, то в нынешней ситуации с безопасностью встает вопрос – почему? Разве за этим не стоит нечто большее, чем интересы этого конкретного университета или личная потребность ученого?
До сих пор мы однозначно придерживались линии поддержки Украины, я думаю, что для ученых Эстонии, экономики Европы, – для всех единственным возможным решением является срочная помощь Украине. После войны можно будет начать пересматривать и нормализовывать отношения, торговые пути, но до тех пор, пока в Европе идет война, это сильно связывает нам руки во многих местах, и, возможно, и в том, чтобы делать научно обоснованный выбор.
Конференция завершилась торжественной церемонией награждения. Были вручены награды за популяризацию эстонской науки в этом году, чтобы отметить выдающихся представителей науки и стимулировать больше говорить и писать о науке в обществе.
Источник: Эстонское научное агентство