:format(webp)/nginx/o/2020/12/01/13506399t1h3293.jpg)
Переход на эстоноязычное образование наконец закреплен в законе и должен завершиться во всех образовательных ступенях к 2032 году. Этот давно назревший шаг был ожидаемо раскритикован оппозицией, но в то же самое время все очевиднее вырисовывается общенациональный консенсус: эстоноязычному образованию так или иначе быть, и это образование должно быть качественным, пишет гражданский журналист Владислав Велижанин.
Сегрегированную модель образования как таковую, к счастью, уже никто всерьез не пытается защищать. В 2022 году все понимают и в целом принимают, что в Эстонии – один государственный язык, который также лежит в основе эстонской экономики, культуры, науки и общественной жизни. Выходцы из школ с русским языком обучения, девять или даже двенадцать лет изучавшие мир только на русском языке, в лучшем случае входят во взрослую жизнь в Эстонии как некие внутренние иностранцы.
Нередко такие выпускники вообще остаются жить в микропузыре своего ближайшего окружения, ограничивающегося русскоговорящей семьей, продуктовым магазином и какой-нибудь бесперспективной низкооплачиваемой работой. Другие и вовсе махают рукой на Эстонию и уезжают работать в ЕС (и в куда более редких случаях — в Россию), часто просто исходя из того, что работать разнорабочим в Нидерландах или Дании оказывается выгоднее, чем в Эстонии. Такого ли «сохранения русской культуры в Эстонии» мы хотим?
Получение образования на эстонском языке уже многократно испробовано теми учениками из русских семей, которых родители отправили учиться на эстонском добровольно, не дожидаясь решения Рийгикогу. Было бы явным преувеличением сказать, что это прямая дорога к успеху по жизни, но результаты в целом обнадеживающие: научившиеся с детства говорить на эстонском русскоязычные ребята обычно находят друзей и знакомых как среди эстоноязычных, так и русскоязычных сверстников.
С учетом размеров нашей страны, которую иногда называют «страной одноклассников», можно констатировать, что обучение в школе с эстонским языком обучения стало для русскоязычных детей и подростков практически социальным лифтом, потому что школьные знакомства нередко имеют решающее значение при дальнейшем поиске работы. При этом русский язык в семье никуда не исчезает, как не исчезает турецкий в Германии или арабский — в Бельгии, хотя там никому и в голову не пришло бы создавать отдельные школы для иммигрантов.
В Эстонии же множество талантливых русскоязычных ребят буквально заперты в сегрегированных школах. Их жизненный путь практически не пересекается с эстоноязычной молодежью, что мешает возникновению необходимых горизонтальных связей.
Преимущество совместного обучения учеников с разными родными языками заключается не только в создании чувства принадлежности к одному обществу, но и в развенчании предубеждений по отношению к людям другого происхождения. Я помню, как во времена «Бронзовой ночи» встречались довольно упорные попытки нагнетать этническую вражду, которые, кстати, были куда более яростными, чем теперь, когда мы находимся, по сути, в открытом противостоянии с Россией.
Сейчас достаточно редко можно услышать «балалаечных» русских провокаторов, утверждающих, что они противостоят «эстонскому национализму»; даже они переобулись и предпочитают бороться со счетами за электроэнергию и «принудительной вакцинацией» вместе с эстоноязычными единомышленниками. Поэтому можно сказать, что в каком-то смысле общество само уже преодолело стадию разделения на «мы» и «они» по языковому принципу. Теперь уход этого разделения в прошлое — по крайней мере, в сфере школьного образования — фиксируется и на законодательном уровне.
Оппозиция, думаю, согласна с необходимостью самого по себе перехода на эстоноязычное образование, ведь все возражения с ее стороны направлены исключительно на технические детали того, как это должно происходить. Три ключевых довода, которые оппозиция приводит в этом контексте: «поспешно», «нехватка учителей» и «качество образования». Давайте разберем их по порядку.
Достаточно ли десяти лет на то, чтобы интегрировать школы с русским языком обучения в существующую систему эстонских школ? Думаю, никто вам не сможет этого сказать, потому что это первая подобная реформа в нашей истории. Факт в том, однако, что это произойдет все-таки не завтра и не в следующем году, так что время на подготовку перехода есть; скорее, встает вопрос, насколько эффективно нам удастся это время использовать. В конце концов, эти сроки — решение политическое, и таким же политическим решением можно их при необходимости продлить, исходя из реального продвижения дел. Так стоит ли сейчас заламывать руки в спорах о том, что будет через 10 лет?
Рассмотрим теперь тревоги в связи с нехваткой учителей и качеством образования. Пройдя в своей жизни через три русскоязычные школы, я очень скептически отношусь к тому, что из собирательной Марьивановны предпенсионного или даже пенсионного возраста пытаются делать некий невосполнимый педагогический ресурс, который будет утрачен при переходе на эстонское образование. Во-первых, результаты русскоязычных школ по экзаменам и по тестам PISA явно показывают, что на выходе знания учеников русских школ не такие уж и блестящие. Во-вторых, Марьивановне в любом случае скоро (или уже вчера) пора на пенсию, и на ее место неизбежно придут более молодые коллеги, которых тоже надо будет где-то найти.
/nginx/o/2022/03/14/14425470t1h44d1.jpg)
Молодые учителя русскоязычных школ, даже если они сегодня слабо говорят на эстонском (будучи выпускниками этих же школ, что дает очень логичную картину), за пять лет имеют все шансы развить свой эстонский язык до сносного уровня. Если же всерьез исходить из того, что для получения C1 каким-то педагогам нужно еще пару десятилетий, то, боюсь, следует тогда признать, что ничему путному такие педагоги детей, судя по всему, не научат.
Значит ли это, что переход на эстоноязычное образование обречен на успех? Конечно, потребуется много работы, и любые перестановки сопряжены с дополнительной нагрузкой как на работников школы, так и на учеников и их родителей. Однако правительство Каи Каллас преисполнено решимости запустить этот процесс, который никто уже в здравом уме не попытается повернуть вспять.
Оппозиция в свою очередь переживает о том, как нам уложиться в поставленные сроки, где найти учителей и как провести их дополнительную подготовку. Очень надеюсь, что во время предвыборных дебатов мы не опустимся до того, чтобы указывать друг на друга пальцем и спорить, сколько еще поколений должно пройти через сегрегированные школы, прежде чем эта система станет окончательно архаичной и нежизнеспособной.
Самым разумным ответом на стоящие перед нами вызовы, каскающиеся поиска и подготовки учителей, стал бы немедленный, а не отложенный в долгий ящик поиск подходящих решений.