Спор ⟩ Опасна ли АЭС для Эстонии? Эко-активист не согласен с атомным лоббистом

Энергетический кризис, климатическая политика и сверхвысокие цены на электроэнергию делают обсуждение строительства АЭС в Эстонии неминуемым. Частная компания Fermi Energia OÜ преподносит свой проект малой АЭС как панацею от кризисов. Противники проекта считают, что АЭС не решит существующих проблем. «На кухне» атомную энергетику обсудили эко-активист Андрей Гудим, который является последовательным критиком проекта строительства АЭС, и член правления Fermi Energia Диана Ревяко.

- Какой именно проект предлагает ваша компания? Что это будет за электростанция, если ее начнут строить? Сколько реакторов, какой мощности? 

Диана Ревяко: Fermi Energia как раз сейчас рассматривает три разных типа реакторов. Первый - это BWRX-300 от GE Hitachi. Второй - от Rolls-Royce с мощностью 450 мегаватт. И третий - это американская технология NuScale. На данный момент у нас как раз идет процесс выбора технологии. Окончательно свои решения мы озвучим на нашей конференции 8 февраля. На данный момент мы хотим начать планировку. Если мы говорим, например, о BWRX-300, то с четырьмя реакторами (четыре раза по 300 мегаватт) максимальная мощность составит 1200 мегаватт. Минимальная (два раза по 300) – 600 мегаватт. Где-то 1000 мегаватт – это как раз базовая необходимость для электроэнергии в Эстонии.

- Есть ли у вас уже какой-то инсайд, когда это решение должно быть принято? Я спрашиваю, поскольку Партия реформ в своей предвыборной программе четко написала, что собирается решить вопрос с атомной электростанцией, если выводы специалистов и экспертов будут положительными. Каким образом будет приниматься это решение?

Д. Р.: Да, сейчас ведутся работы группы на очень высоком уровне. Там участвуют, в принципе, все министерства, кроме Министерства экономики и Министерства социальных дел. Это рабочая группа по атомной энергетике. Ее задача как раз разрабатывать, смотреть, анализировать и составить уже окончательный рапорт. Этот рапорт должен быть готов к концу этого года, и мы ждем решения от государства в начале 2024 года.

- Андрей, скажите пожалуйста, почему, насколько я понимаю, вы и ваши единомышленники против этого проекта, что вам там больше всего не нравится?

Андрей Гудим: В этом случае я выступаю как озабоченный гражданин, у которого есть немножко радиофобии, у которого есть немножко атомофобии, и который считает, что Эстония - страна не того масштаба, которая могла бы сейчас заниматься ядерными технологиями. Это не лучший вариант, который следовало бы выбирать. Из примера многих стран мы видим, что все-таки происходят большие колебания. По какому пути пойдет мир? Скорее всего, все-таки не по ядерному.

Вы сказали про три реактора и, насколько я знаю, только BWRX-300 получил одобрение регуляционных органов США, что этот реактор можно строить и испытывать. По поводу Rolls-Royce никаких решений регуляторов нет. NuScale - это, скажем, больше стартап. Когда вы в первый раз объявили о планах создания атомной электростанции, BWRX-300 уже был виден как водяной знак на всех ваших документах, но вы предпочли начать свою, скажем так, информационную операцию с рассказов о том, что будет реактор четвертого поколения, что будет один маленький реактор в Эстонии, что вы еще ничего не знаете. И cейчас есть как бы такая небольшая завеса тайны, что вы еще не знаете, какой реактор в феврале объявите.

- Что вас в этом заботит?

А. Г.: Я не могу определиться, что именно нам будут теоретически строить, если мы будем с этим все согласны. Это раз. И во-вторых, почему у вас информация всегда размытая, нет ничего четкого? В таком вопросе хотелось бы всегда иметь очень четкую информацию. Можете ли вы сказать, почему сразу на стол общественности и чиновникам, которые в этом не очень разбираются, был положен проект четвертого поколения, которого нет на самом деле.

Д. Р.: Если смотреть, как развиваются проекты, то понятно, что сначала рассматриваются лучшие варианты. Конечно, четвертое поколение как бы самое безопасное. Но в этом вы правы, это только еще в лаборатории. В Эстонии нет опыта, и в Европе нет опыта. Мы не знаем, как оперировать четвертым поколением. Fermi Energia ведет очень открытую политику. В открытой политике есть свои плюсы и минусы. Если вы посмотрите проект развития, то мы там говорим о всех своих шагах, что мы анализируем, что мы смотрим, почему мы смотрим, почему мы решили что-то и так далее. Это нормально, что тогда приходит разная информация на разных этапах. Это был самый первый этап. Я думаю, что предприятия рассматривают лучший вариант. Если мы начинаем анализировать дальше, смотреть реальные данные, то мы понимаем, что четвертое поколение - это слишком большой риск. Конечно, мы не можем брать такой риск, особенно в Эстонии.

- В связи с чем риск?

Д. Р.: Проект еще в лаборатории. Плюс в Европе нет опыта, как этим оперировать. Поколение три плюс - это тоже маленький реактор, намного безопаснее. Как раз в Канаде в 2028 году будет работать первый водяной реактор. В Европе есть большой опыт, как им оперировать. BWRX-300 - это уже десятое поколение. Нет сюрприза или непонимания, как он будет работать и как им оперировать, потому что в Европе есть опыт. Поэтому такой выбор.

- У меня такое ощущение, что эта открытая политика очень запутывает, потому что я, например, слежу за вашим проектом, я стараюсь быть в курсе, что происходит, и я бы хотела четкого ответа: «Мы строим вот это потому и потому». Что вы думаете об этом?

А. Г.: Нас интересуют именно требования к ядерной безопасности, а не то, какую железку по счету мы создали, и что мы в этом изменили. Поколение три - это значит, когда происходит авария на ядерном реакторе, то загрязнение не выходит за пределы станции. Поколение три плюс - если с реактором что-то случается, заражение не выходит за пределы конфайнмента (здание самого реактора). Правильно?

Д. Р.: Да.

А. Г.: То есть поколение четыре - это то устройство, которое само себя глушит в результате любого непредвиденного действия персонала, которое выходит в безопасное состояние самостоятельно. Это следующее поколение ректоров. Я вас правильно понимаю?

Д. Р.: Я бы сказала, это не совсем так. Поколения у реакторов ставятся немножко задним числом. Идет разное развитие, и тогда решается: вот это поколение три, это поколение три плюс, это поколение четыре. Поколение четыре - это уже совсем новая технология. Не только по безопасности. Это совсем другое топливо, совсем другое оперирование. Я бы сказала, реакторы все безопасные, потому что, например, у три плюс вероятность, что что-то случится - один на миллиард. Это проверено и рассчитано.

- Безусловно, все предыдущие поколения, когда их выводили на рынок, тоже считались безопасными. Я сейчас приведу пример не из ядерной энергетики, но, тем не менее, имеющий к этому отношение. В Силламяэ, когда ставили новую технологию на терминале для хранения химических веществ, у них там тоже по всем документам и расчетам одна авария на 15 лет. Тем не менее, первая случилась, когда не прошло и трех лет, то есть это бывает. Работает ли комиссия, которая должна сделать вывод о безопасности?

Д. Р.: Да, группа ядерной энергетики работает. Она анализирует и смотрит.

- Что она анализирует, если вы еще не выбрали тип реактора?

Д. Р.: Весь этот процесс регулируется МАГАТЭ. Там разные этапы, что нужно сначала анализировать. В первом этапе рассматривают место: есть ли вообще место. Это первый критерий, потому что, если в государстве нет места, где это можно построить, тогда нет смысла дальше анализировать.

- Сегодня какое место анализируется? Кунда?

Д. Р.: На данный момент государство ведет анализ от своей стороны - они рассматривают разные места. Сегодня утром была новость, что есть 16 разных мест, где уже досконально будут рассматривать разные факторы. Мы провели такой же анализ, но быстрее. Мы можем делать предложение государству и наши выводы показывают, что самые лучшие места - это районы Люганузе и Виру-Нигула.

- Мы можем ожидать, что там будет примерно как с полигоном, который сейчас люди не хотят видеть у себя под окнами (полигон Нурсипалу - прим. ред.)?

Д. Р.: Я бы сказала нет, потому что, во-первых, эта станция маленькая: она не займет много места. Во-вторых, на данный момент мы рассматриваем государственные земли. Мы не хотим никого выгонять из дома.

Все четыре реактора работают автономно и не связаны между собой. У каждого реактора вероятность, что что-то случится, - один на миллиард. Вероятность, что что-то случается одновременно со всеми четырьмя ректорами, по сути нулевая.

А. Г.: Я читал исследование немецкого института, который занимается вопросами ядерной безопасности. Его представители, наоборот, считают, что риски у малых реакторов будут расти, потому что их надо чаще обслуживать, чаще менять топливо, чаще их открывать и закрывать и, соответственно, гораздо больше человеческого фактора. История нам показывает, что к какой бы аварии мы ни готовились, она всегда происходит в другом месте. Это раз. И второе - очень часто в аварии виноват не механизм, а человек.

- Я бы сюда сразу добавила и тему с возможным потенциальным нападением, которое мы уже видели на Запорожской электростанции. Что вы об этом думаете? Есть ли у вас какие-то прогнозы, расчеты?

Д. Р.: Я не знаю, какие вы используете источники. Нам поставщик технологий показывает проекты и так далее. Например, BWRX-300 работает 96 процентов в году. Один раз в году его надо останавливать - обычно это делается летом. Меняется топливо, делается ремонт и снова пускается в работу. Это даже проще, потому что он маленький и топлива меньше. Так что я с этим не согласна. По крайней мере, у нас нет таких данных, чтобы это было так.

Что касается безопасности, этот маленький реактор, например BWRX-300, находится на глубине 35 метров под землей. Он покрыт большим бассейном с водой - это как раз пассивное охлаждение. Для него не нужно ни электричество, ни люди. Если что-то случается, он включает аварийный режим, а реактор сам выключается автоматически. Тут ничего не связано с человеком.

Во-вторых, вокруг этого реактора железобетонная стена толщиной один метр и защитный купол. Даже если туда упадет пассажирский лайнер, ничего не случится, он так спроектирован. Плюс еще вокруг этого находится рабочее здание, где находятся люди. Так что там минимально три защиты. И есть еще внизу ванна с водой.

- Это защита от падения пассажирского лайнера, но не защита от простого входа, как это было в Запорожье, куда пришли люди с оружием, которым может прийти в голову там что-нибудь бомбить. Именно так было в Запорожье. Это немного уже другая история.

А. Г.: В Запорожье и в Чернобыле самым страшным объектом нападения были сотрудники станции и их семьи. Кошмарили, в первую очередь, семьи, пропадали люди. Человек - это всегда слабое место. Вы говорите семь дней - это пассивное охлаждение, потом бассейн нагреется. Может быть, насосы надо будет запускать, и все.

У меня просто вызывает беспокойство: мы сделаем один большой энергетический объект в Эстонии, который очень легко выводится из строя. Это никоим образом не повысит энергетическую безопасность нашей страны. К сожалению, с каждым днем растет убеждение, что Эстония может стать объектом нападения России. Вы готовы к таким рискам?

Д. Р.: Мы отлично понимаем эти риски, понимаем, кто наш сосед. Мы находимся там, где мы находимся. Конечно, никто не уходит от реальности. Это надо анализировать очень серьезно. Я бы как раз сказала по этому поводу, что мы сотрудничаем с министром обороны. Мы просто не можем про это говорить открыто, потому что даже не все наши работники про это знают. Но, конечно, это рассматривается, все эти риски принимаются в анализ, и от этого анализа тоже будут добавочные критерии.

Во вторых, я бы сказала, что нам не нужны насосы даже после семи дней, потому что будет достаточно пожарных машин. Плюс смотрите, что на данный момент происходит в Украине: не бомбят атомные электростанции. Бомбят инфраструктуру.

- На самом деле, по электростанции тоже несколько раз били, просто в какой-то момент там уже хватило ума дальше этого не делать, поскольку они сами находятся там.

А. Г.: Они хотят ее себе получить.

Д. Р.: Это логично. Это очень хороший дорогой объект.

- Я бы хотела еще обсудить вопрос с захоронением ядерных отходов. Каким образом этот вопрос будет решаться, используя какую технологию? Потому что, насколько я помню, были разные сообщения по этому поводу.

Д. Р.: Да, на данный момент мы остановились на таком варианте, что мы будем делать, как сейчас делают Финляндия и Швеция, потому что есть немножко разное понимание, что является ресурсом, а что - отходом. Они точно опасные, они очень радиоактивные, и надо очень серьезно проанализировать и подходить к этой ситуации. Франция берет это как ресурс, и они хотят, чтобы следующее поколение использовало это как топливо, поэтому они ничего не делают.

Швеция и Финляндия тоже ждала долго, потому что они решали, что это - ресурс или отходы. На данный момент там решено, что они будут обращаться с ними, как с отходами, и включился проект под землей под гранитом. У нас также гранит находится на глубине 400-500 метров. Есть такой вариант, как у Швеции и Финляндии, но он масштабный. Это, может, не самый разумный вариант, но все же вариант. Финляндия и Швеция делают так, что там в граните есть подземные шахты. В шахтах, так сказать, есть скважины, куда все ставится в капсулах.

Второй вариант поменьше, и это не новая технология - ее сегодня используют в нефтегазовой промышленности. Бурят большую скважину, полтора километра, в граните, под землей, и опускают капсулы на друг друга.

- А кто это будет делать? Те, кто эксплуатирует станцию, или это какая-то стороння контора? Это же очень дорого.

Д. Р.: Это не так дорого, мы это проанализировали. В Америке уже тестировали физически, не в лаборатории. На данный момент там два решения: будет ли это делать оператор или государство. В Швеции или в Финляндии это делает государство: там есть отдельные предприятия.

А. Г.: Кто будет за это платить через 200 лет?

Д. Р.: Через 200 лет за это платить не надо.

А. Г.: Налогоплательщик. Или вы думаете, что шахты не будут нуждаться в обслуживании?

Д. Р.: В захоронения в других местах, например, в Силламяэ, туда же не идут большие деньги. Самые большие деньги - это инвестировать, делать эти скважины, прорабатывать технологии, а потом надо делать замеры.

А. Г.: Да, но у нас есть другой объект, гораздо более активный - в Палдиски. Какие деньги сейчас идут на содержание AS A.L.A.R.A.? Очень большие деньги, очень, и практически ничего не сделано за все годы, что этот объект существует. Это раз. Во-вторых, и в Финляндии, и в Швеции они планируют, но они еще ничего не делали, насколько я знаю. И третье, Франция хочет перерабатывать это топливо, но их проект Superphénix, реактор на быстрых нейтронах, так и не заработал. Они потратили огромные деньги, но у них ничего не получилось. Временной горизонт такой: я умру, вы умрете, но останутся наши внуки и правнуки, а им надо будет как-то с этим разбираться, и кто-то за это должен будет платить через сто лет.

Д. Р.: Насколько я смотрю практику Швеции и Финляндии, там первые самые реальные действия уже идут - сами ходили смотреть. И во-вторых, у них есть такой опыт, что этого фонда по захоронению будет достаточно, потому что мы будем, работая, накапливать 80 лет - этого будет достаточно, чтобы потом это все обслуживать.

А. Г.: Хотелось бы надеяться. Но тот же немецкий опыт захоронения в соляных шахтах абсолютно не удался. И им приходится все переделывать. Хотя 40-50 лет назад они считали, что это единственно верное решение. Просто атомная отрасль настолько молодая, что все решения все еще тестируются. Нет в мире такого, чтобы был полностью закончен цикл ядерного топлива атомной станции. Поэтому это вот это все вызывает естественное беспокойство: что будет через 20, через 30, через 40, через 50 лет. Хочется думать на перспективу.

Д. Р.: Я отлично понимаю, но мы никогда не знаем до конца. У нас глобальное потепление - может, никого уже не будет к этому времени, если мы ничего не будем делать.