Уроженец Донбасса, писатель и журналист Станислав Асеев отсидел два с половиной года в самой страшной тюрьме самопровозглашенной ДНР – «Изоляции». Он рассказал Rus.Postimees о том, что представляют собой подобные места заключения, какой была жизнь обычных людей в самопровозглашенной Донецкой «республике» и что изменила полномасштабная война. Материал публикуется в рамках серии Rus.Postimees «Год войны».
-Станислав, как для вас началась полномасштабная война?
-24 февраля я встретил в Броварах, недалеко от Киева. Проснулся от взрывов, на военную часть в Броварах уже падали русские ракеты. Быстро собрал сумку, вызвал такси и поехал к матери в Киев. В этот же день я отвез ее на Запад страны, в Закарпатье, а на следующий день поехал в Киев и вступил в тероборону.
-В отличие от многих жителей Украины, для которых только 24 февраля прошлого года война действительно началась, ваша война идет уже девять лет. Как получилось, что вы оказались в центре событий в период, когда россияне пытались устроить «Новороссию»? Почему вы стали в оккупированном Донецке работать на «Радио Свобода»?
-Я окончил факультет философии религиоведения в Донецке. Большую часть жизни я прожил в Макеевке Донецкой области. До войны я журналистикой не занимался, но я писал, и уже были опубликованы две моих книги.
В 2014 году, когда началась война, нужно было выживать, и я стал искать любую работу, которая бы позволяла кормить семью. У меня были мама и две бабушки. Мама с началом войны потеряла работу и стоял вопрос о выживании.
В 2015 году я нашел сайт «Радио Свобода», там была рубрика «Письма из оккупированного Донбасса». Туда писали обычные люди, которые сохраняли проукраинскую позицию, но жили в оккупации на тот момент.
Я решил попробовать и написал им аналитическую статью о том, кто и какие подразделения пополняет в так называемой ДНР, поскольку я был лично знаком со многими людьми, которые вступили в так называемое «ополчение».
Статья редакторам понравилась и началось мое сотрудничество с «Радио Свобода». В первый год это были мои собственные наблюдения и публицистика, потом я стал делать чистую журналистику: материалы с фото- и видеофактами, интервью с местными, которые я брал у людей, представляясь российским журналистом. По понятным причинам.
- В 2014 году жители Донбасса отличались от среднестатистического жителя Центральной Украины, Киева, Западной Украины?
- Безусловно, отличались. Более того, я вам скажу, что отличались даже жители Донецка от жителей Макеевки, хотя между этими городами нет никакой границы - заканчивается Донецк и начинается Макеевка. Но это принципиально два разных города, потому что чем дальше от Донецка, тем больше вы погружаетесь в Советский Союз.
Макеевка - это я бы сказал - такой конец 80-х годов. Дальше там идет Харцызск, Зугрэс. Это вообще 70-е годы, то есть полный застой. Небольшие городки, жизнь крутилась вокруг шахты или завода, полное отсутствие культурной жизни, которая была только в Донецке. Так формировалась ментальность местных.
Для жителей, например, Западной Украины очень важны семья и церковь. Там очень крепкие семейные узы. На Донбассе все всегда было совершенно по-другому. Там глубоко укоренена советская ментальность, смешанная с блатной тюремной субкультурой.
Сколько я себя помню, вокруг меня даже мои сверстники всегда использовали в языке «феню», т.е блатной жаргон. Всегда кто-то у кого-то были знакомые, которые отсидели и это считалось почетным. Пройти зону означало иметь авторитет. И Западная Украина, и Центральная Украина никогда не имели этого массового советско-блатного менталитета.
- В принципе, это вполне логично. По статистике в Луганской и Донецкой областях было расположено больше всего зон, и такое воздействие на менталитет объяснимо. Вы рассказывали, что у вас до войны тоже в голове была откровенная мешанина из разных идей, в том числе и «русский мир». Как вы это осознали?
- Мой «русский мир» я отрефлексировал только в 2014 году. До войны никто не осознавал, что мы живем в этой атмосфере. Язык и блатная субкультура, в том числе, которые ты впитывал с детства, воспринимались совершенно естественно, никто над этим даже не задумывался.
В университете вся эта идеология просто перешла на новый уровень: для меня это были уже Достоевский с Карамзиным, ряд каких-то философских, а то и совсем метафизических концепций, которые обосновывали ровно то же, в чем ты жил все эти 20 лет, но обосновывали красиво. Я рос в этой атмосфере и мне понадобилось самое мощное средство в качестве антидота - война.
В 2014 году, с началом войны, я понял, что «русский мир» - это не Достоевский с Толстым, не все то, что я видел по телевизору. Это пьяные ряженные «казаки» на блокпостах, которые отжимают у людей все, что только можно, от водки до какой-то мелочи, которую селяне перевозили из одного села в другое. Русский мир — это подвалы, пытки, обстрелы городов, полный упадок экономики.
- В романе Сергея Жадана «Интернат» доходчиво описана обстановка на Донбассе на линии разграничения в то время, когда война только началась. Люди были совершенно дезориентированы. В чем главная разница жизни в регионе до и после прихода «русского мира»?
- Эта мозаика новой жизни бесконечна, ее можно складывать из огромного количества элементов. Чтобы было легко понять, что это было, я всегда провожу аллюзии с Советским Союзом. За исключением Донецка, и до 2014 года, эти шахтерские городки ментально жили в Советском Союзе.
Когда пришел «русский мир» в 2014 году, то «совок» никуда не ушел, но регион вернулся в еще более глубокое прошлое. Если раньше жизнь Донбасса - это это были застойные, но относительно безопасные 70-е 80-е, то теперь это все накрылось жестким 1937-м годом. Безопасности не стало.
Ничего подобного раньше не было: ввели фактически концлагеря, ввели пытки для инакомыслящих, уничтожили все независимые СМИ. Те СМИ, что остались - это были советские газеты худшего образца: надои увеличились на столько-то литров, власть заботится о народе… Только вместо товарища Брежнева вы видите там товарища Захарченко, главу так называемой ДНР.
Все то же самое на улицах. Вы едете из Макеевки в Донецк и видите везде безумные рекламные слоганы на билбордах: вас поздравляет с наступающим Новым годом Министерство государственной безопасности, а Министерство обороны вам желает всего наилучшего!
Опять статистика по коровам и надоям. То есть в ДНР «совок» закрепили официально и накрыли крышкой колоссальных репрессий для тех, кто видел, что это сумасшедший дом. Вот этих людей просто начали бросать в подвалы.
-Те, кто остался, в том числе вы и ваша бабушка, мама … Кто были эти люди, кто не смог или не захотел уехать?
Лично я хотел, но не мог уехать, потому что тогда я бы оставил одних посреди войны трех женщин - маму и двух старых бабушек. Мы с мамой были привязаны к бабушкам, которые были настолько слабы, что уже не выходили на улицу. Это глубоко старые больные люди, которых невозможно было технически никуда перевезти.
Были люди, которые просто не хотели уезжать, потому что там прошла их жизнь, там квартира, имущество. Они не понимали, что делать в другом месте. В какой-то момент это было уже очень плохое основание чтобы оставаться: город был полностью разрушен, не было не то что социальных благ, уже просто буквально выживать стало трудно. Люди искали воду, жили в подвалах.
Тогда в регион приезжали волонтеры с гуманитарной помощью из Украины и говорили «ну, вы в здравом уме, люди? Поезжайте отсюда!» А местные все равно упираются, вросли в свою привычную хоть и разрушенную жизнь.
Им объясняли, что условия переселенцам обеспечат. Да, Украина не даст в собственность квартиру, даст комнату в общежитии, но ведь понятно, что вашей квартиры завтра или через месяц не будет. Здесь уже ничего в нормальное состояние не вернуть.
Но эти люди все равно оставались. Правда, это было в 2014 году, когда и близко таких обстрелов и разрушений не было ни в Макеевке, ни в Донецке, какие есть сейчас. С чем сейчас сталкивается население этих городов, страшно даже представить. Мариуполь уже разрушен под ноль.
- В какой момент у людей наступило осознание, что надо уезжать, оставаться дальше опасно?
- Я лично собирался уезжать к концу 2017 года. Я понял, что я психологически уже не выдерживаю, так как жил двойной жизнью в среде врагов. Я боялся навлечь опасность на родных, поэтому вынужден был вести эту двойную жизнь даже с мамой, которая не знала, что я работаю на «Радио Свобода» и другие украинские СМИ.
Я вынужден был притворяться, разговаривая со вчерашними приятелями и знакомыми, которых встречал на улице и которые были в форме ополчения. Я решил, что найду способ присылать деньги маме «с материка», то есть с неоккупированной Украины, но уехать не успел. Меня арестовали.
- Расскажите пожалуйста, как вас арестовали, за что?
- Арестовали меня 11 мая 2017 года. Это был день так называемой республики. В этот день у меня было редакционное задание от «Радио Свобода» выйти в город и снять репортаж. Там намечался митинг, выступления первых лиц и прочие официальные мероприятия.
Я сделал работу и уже возвращался домой, когда меня остановил патруль на площади Ленина в центре Донецка. Они куда-то позвонили и тут же, минут через пять, появились «люди в штатском», которые надели на меня наручники, отобрали паспорт, рюкзак и потащили в машину.
Там мне надели мешок на голову и отвезли в здание Министерства госбезопасности (так называемое МГБ ДНР). Как оказалось, сотрудники МГБ уже искали меня полтора года. Как только я появился в эфире, стал писать статьи и посты в Facebook, они стали отслеживать всю мою деятельность и очень детально ее анализировали, пытаясь понять, кто я такой и где я.
Сразу как меня привезли в МГБ, меня начали сначала избивать. Били резиновой дубинкой, пока конечности не распухли. Вопросы были в духе: «почему ты предал Донбасс?», «почему ты не уважаешь волю жителей Донбасса, которые хотят жить отдельно от Украины?» Потом начались пытки током.
Меня обвинили в том, что я украинский шпион. Поскольку я не соглашался с этими обвинениями, а им нужна была моя подпись под уже готовым признанием, то пытали током и спрашивали про моего куратора или какого-то связного. Одновременно были избиения, и угрозы, и угрозы сексуального насилия. Там у них очень широкий спектр воздействия, но самое жесткое, конечно, это ток.
- Потом было два с половиной года камеры и пыток. Как с этим можно справиться – это долгий разговор. Я бы рекомендовала всем прочесть вашу книгу «Светлый путь. История одного концлагеря», хотя она безумно тяжелая. Но расскажите все же в двух словах, чем подвалы в ОРДЛО отличаются от тюрьмы в нормальной стране?
- Меня спустили в подвал в одиночную камеру там же, в МГБ. В нем я провел полтора месяца, и после этого меня и моих соседей по подвалу перевезли в «Изоляцию», где я провел 28 месяцев. «Изоляция» - это территория бывшего завода изоляционных материалов. Потом там было организовано пространство культуры – выставки современного искусства, инсталляции. В 2014 году ее заняло называемое МГБ и силы спецопераций.
Там оборудовали военную базу, а административные помещения приспособили для содержания пленных. Там очень разветвленная сеть бомбоубежищ, то есть просто подвалов. «Изоляция» представляет собой современный концлагерь. Это не тюрьма.
Я был и в тюрьме, и в лагере для уголовников. Лагерь - это система содержания открытого типа, где можно перемещаться по территории, а заключенные живут в бараках. В «Изоляции» камерная система, но это даже не тюрьма.
Условия содержания в этом месте не укладывается ни в одну классификацию. Даже особый режим колонии, предусмотренный для рецидивистов, убийц и насильников, мягче, чем то, что происходит в «Изоляции».
С другой стороны, заключенные работают, их используют фактически как рабов. В процессе над заключенными издеваются. Нас избивали и ночью, и вечером, плюс еще «стандартные» пытки электрическим током.
- Кто попадал туда и за что?
- Это концлагерь для содержания людей, которые представляют собой угрозу их режиму. Это и проукраински настроенные жители региона, и их собственное ополчение так называемое: боевики, которые по какой-то причине мешают руководству. Их тоже бросают в эти же подвалы со «шпионами», вроде меня, и «врагами народа».
- Как вы думаете, насколько то, что с вами произошло, важно знать молодежи Украины и других стран? У меня когда-то был пост в Facebook про вашу книгу. Мне написали в комментариях, что книга должна быть в программе чтения для старшеклассников. Не слишком ли она тяжелая для психики молодых людей?
- Книга об «Изоляции» издана и сейчас переводится на 11 языков. Эта книга - ответ на вопрос, почему не может быть никаких компромиссов с Россией. Сегодня многие политики пытаются нас толкнуть к какому-то документу, который бы мы подписали с Россией.
Я всегда говорю: если мы убираем политические нюансы вроде отказа от своих территорий, сторонники «мирных переговоров» на таких условиях должны понимать, что это легализация концлагерей. Буквально.
На той территории, которая остается неподконтрольной Украине, людей будут держать в бомбоубежищах и пытать их током, отбрасывая провода на гениталии, морить голодом и избивать. Вот в чем важность этой книги.
Дело не в конкретной тюрьме, а в том, что это - система. С ней сегодня столкнулся современный мир, и он должен понимать, что, если Украина сегодня проиграет, «изоляцией» накроет всю Украину, а дальше будет очередь Европы.
Именно в этом смысл этой книги и этих рассказов о том, что там происходит. Но я не знаю, насколько было бы рационально вводить ее именно в школьную программу. Я бы не советовал, потому что, во-первых, там есть много аллюзий к достаточно серьезным вещам, которые я сам проходил в университете. Это и философия Сартра, и отсылки к Виктору Франклу, и к другим философам.
Читатель должен иметь определенный багаж знаний для того, чтобы до конца понять эту книгу, а не просто прочитать о том, как людей пытают. Ну и, действительно, это травмирующий опыт для детского сознания. Я бы рекомендовал все-таки это, наверное, с первого курса университета, не раньше.
- Много ли людей осталось на оккупированных территориях Донецкой и Луганской бластей после принудительной мобилизации, когда людей отлавливали на улицах? Там кроме стариков и женщин еще есть кто-то?
- Никакой статистики по населению «ДНР-ЛНР» вообще ни у кого нет. То есть мы понятия не имеем, сколько там людей, даже за период 2017-2019 годов. Это черная дыра.
Последний год людей гребли просто с улиц и бросали на фронт под Херсон и под Харьков. Кроме того, совершенно непонятно, кто эти люди, кто там живет. Сейчас ведь там очень много приезжих россиян.
- Как вы считаете, после возврата этих территорий Украине, этих людей можно интегрировать обратно в украинское общество?
- Я очень скептически настроен. Я думаю, что ставку можно делать только на новое поколение. Если завтра мы вернем Донбасс, там надо работать с детьми. Взрослых людей никакие телеканалы и украинская контрпропаганда уже не перестроят.
Мы должны понимать, что мы столкнемся с сотнями тысяч как минимум не понимающих нашу страну людей. Как максимум, многие из них будут откровенными врагами для Украины.
- После того как вас освободили, вы довольно много выступаете на всяких международных площадках, в Совете Европы встречались с конгрессменами США. Это что-то дает?
- Конечно, хотя я бы не сказал, что это дает какие-то прямо видимые результаты. Но делать это нужно. Во-первых, это дает возможность поддерживать на слуху тему с незаконными местами содержания, как «Изоляция». Это помогает издавать мою книгу о ней на других языках.
Чем больше книгу переводят, тем больше людей узнает о том, что происходит на территории самопровозглашенных республик. Встречи с конгрессменами и высшим политическим руководством разных стран дают мне возможность поднимать тему российских военных преступлений.