Кто ждал в Эстонии

Беженцы из Украины начали прибывать в Эстонии в первые дни полномасштабной войны. Наряду с государством в процесс немедленно включились активисты. Помощью ВСУ и людям, оставшимся на территории Украины, занялась организация Slava Ukraini, а тем, кто оказался в Эстонии, пришли на помощь такие люди, как политэмигрант из России Евгения Чирикова. Известная российская экоактивистка, инициатор нашумевшей защиты Химкинского леса, правозащитница и предприниматель, Евгения помогает украинским беженцам через организацию «Открытая Эстония».

«Мы взяли интервью  у первых беженцев, которые приехали из РФ в конце марта», - поясняет Чирикова.

По ее словам, девочка из этой мариупольской семьи, находясь в подвале, поступила в немецкий университет. Однако вместо Германии она сначала вместе с семьей по милости «освободителей» отправилась в Россию, где находилась в фильтрационном лагере. Не у всех членов семьи были документы, которые позволяли въехать в Европу. Чирикова лично поручилась за людей, их впустили, после чего они отправились в Германию. Так и начала возникать волонтерская сеть для помощи беженцам, следующим из России.

За 2022 год сменялись волны беженцев, а вместе с ними - и проблемы, которые приходилось решать волонтерам. «Я сама звонила чиновникам и объясняла, что это хорошие украинцы, они были вывезены в РФ, это не их выбор. Это был март. Потом постепенно разобрались. Дальше была проблема – дать людям передохнуть. Поэтому мы решили сделать в Нарве шелтер (организовать временный приют - прим.ред.)», - поясняет Чирикова.

«Летом было по 300 человек в день, – продолжает она. – Помню, как сама купила 75 билетов за неделю. К концу лета Эстония стала опасаться впускать слишком много людей. Начались подозрения: почему они не сразу уехали из России?»

По ее словам, в Эстонии осталось до 10 процентов тех, кто въехал из России. Основной поток ушел в Польшу, Германию, Ирландию. Между тем, известно, что в стране осталось чуть больше половины въехавших беженцев войны.

Кто провожал в Европу

Перед глазами петербургской журналистки и волонтера Галины Артеменко проходят сотни украинских беженцев, покинувших оккупированные территории. Люди едут не в один конец, а в оба. «Туда едут на родные руины или к родственникам. Оттуда продолжают выезжать те, у кого тяжелые заболевания и ранения», – говорит Артеменко.

Если люди из восточных областей хотят попасть за рубеж, им приходится ехать через Россию. «Недавно мы в Норвегию женщину отправили. У нее рак молочной железы. Меньше, чем через неделю после приезда к нам она уже была в Бергене и пошла к врачу».

Некоторые беженцы, по словам активистки, застревают в России на несколько месяцев. Кто-то снял квартиру, нашел работу, а кому-то просто некуда деваться из «пункта временного размещения» - ПВР, как по обыкновению сокращают в России.

«У меня есть две девочки с хорошим образованием фармацевтическим, – приводит примеры Артеменко. – Одна осталась здесь с матерью, бабушкой и детьми. Другая с техническим высшим образованием пошла работать в «Газпром». У нее старые родители остались в Мариуполе. Люди, попадая сюда, не сталкиваются с языковым барьером. А в других странах какие бы у тебя ни были оценки по английскому, это все равно не тот уровень, чтобы взять и пойти работать».

На удивленный вопрос Rus.Postimees о негативе, который может вызвать русский язык в связи с войной, активистка отвечает, что фактор языка для адаптации очень важен. Плюс не стоит забывать, что у многих жителей русскоязычных регионов Украины оставались претензии к родному государству. «Они считают, что все эти годы они были забыты, что их ущемляли по языку. Есть и такие, которые считают, что Украина сама себя бомбит! - говорит Артеменко – Спрашиваешь у такого: кто тебе дом спалил? - Как кто? Украина! - отвечает. Я говорю: Как Украина? У нее и самолетов таких нет». «Нет. Украина», - слышу в ответ».

Разочарование настигает, когда беженцы сталкиваются с российской бюрократией. «Они думали, что им дадут жилье, а не угол в ПВР. Что к ним будут относиться как к равным. А с них равнодушно требуют ворох справок. Они начинают понимать, что здесь жестокий мир, очень жестокий» - описывает Артеменко.

Беженцев не пытаются мобилизовать, но склоняют к получению гражданства. И уже на этапе оформления говорят, что надо встать на военный учет. На это как будто и реагирует Евгения Чирикова, по ощущениям которой среди беглецов из РФ было много мужчин. «Особенно молодых, – уточняет она, – Оказаться на оккупированной территории – значит сначала принудительно сменить гражданство, а потом попасть под мобилизацию. И идти против своих».

Для начала поддержать, в идеале – обучить

Дети на войне – явление противоестественное, но, увы, неизбежное. В их беззащитности – суть творящейся беды. Вывезенные из родного дома с обещаниями скорого возвращения, разлученные с близкими, друзьями, книгами и другими вещами привычного мира, дети с трудом переносят эти перемены и требуют особой заботы.

«Мы не украинская, мы эстонская школа», – сразу уточняет директор Школы Свободы в Таллинне Ольга Селищева. И тут же затрагивает тему поддержки: «Когда дети приехали сюда весной прошлого года, им пришлось учиться онлайн. Потом наступило лето, ставшее для многих опытом одиночества. Ведь у тебя нет друзей, ты не знаешь, куда пойти и с кем. Поэтому общение, которое осенью началось в школе, было критически важным».

Педагоги, включившиеся в проект, понимали сложность задачи. Для детей, прибывших в Эстонию беженцами, смысл жизни остался в Украине. Новая школа была им не нужна. Но родители говорили: мы еще месяц побудем, может, два, а пока надо поучиться. И Школа Свободы не ставила цель заменить детям то, что они потеряли. Важно было предложить что-то новое.

«Дети быстро приспосабливаются, – продолжает Селищева. – Учителя тоже делают чудеса. Хорошо, математика – универсальная наука. Но мы и географию даем по эстонским программам. Педагог из Украины сначала сама осваивает географию Эстонии, а потом дает ее детям. На украинском языке» - уточняет директор.

Любое взаимодействие культур обогащает, но родители учащихся признаются, что столь специфический уровень эстонского по силам далеко не всем. А самое главное – тяготит неопределенность. Поэтому стоит ли прикладывать столь масштабные усилия, если семья может и не остаться в Эстонии?

«Сейчас динамика не такая сильная, как в начале учебного года. Есть костяк учеников, чьи родители приняли решение остаться, по крайней мере, на год, – Селищева старается оставаться реалистом. – И это уже изменит их компетенции. Мы вкладываем в активные формы обучения. В Украине материал шел от учителя, а здесь больше самостоятельности. Но мы сразу даем понять, что где свобода, там и ответственность».

Rus.Postimees пообщался и с родителями детей, обучающихся как в Школе Свободы, так и в школе для 1-6 классов, работающей в здании на улице Ряэгу. «Я и другие мамы в приятном шоке от того, как приняли наших детей, - сообщает Юлия из Киева. - Знакомые разъехались сейчас по всему миру от Польши и Румынии до США и Канады. И нигде больше нет школы для украинцев».

Детей из Украины в Таллинне много. Обе школы заполнены, подключились и другие русские и эстонские заведения. «Мы начинали ходить в эстонскую школу, но перешли в украинскую, – продолжает Юлия. – Важно, что мы закончили десятый класс в онлайн-школе в Киеве, а в 11-й класс удалось пойти уже здесь. И теперь мы учимся параллельно в двух школах. Есть предметы, вызывающие трудности, например математика по-эстонски. Эти предметы вызывают пока растерянную улыбку» - признается Юлия.

Трудности с эстонским упоминает и Евгения Чирикова, чья дочь дружит с девочками из Украины. «Учителя в нашей эстонской гимназии очень стараются. Кто знает русский, стараются объяснять на русском. Но школа не предназначена для того, чтобы вот так вот сходу взять ребенка, который совсем не знает языка, в девятый класс. Я слышала, что украинские дети получают единицы за контрольные просто потому, что не понимают языка» - сетует активистка.

Юлии важно, чтобы у дочери на будущее было два трека – один с эстонским аттестатом, другой – с украинским, отказываться от которого не хочется. Хотя за границей, по словам Юлии, можно поступить после 12 класса эстонской школы в учебные заведения, куда после 11 класса украинской школы, не возьмут. И этот горизонт возможностей также терять не хочется.

Среди проблем – то, что детей в Эстонии зачисляют в школу по возрасту. Юлия говорит, что младший сын закончил в Киеве пятый класс, но в Таллинне был вновь зачислен в пятый. «Мотивацию я не смогу для него придумать – он не будет учиться. Плюс у него футбол, без которого он не мыслит своей жизни. И вот он сидит теперь и реально учит шестой».

О младшей школе, в которой учатся дети до шестого класса, можно услышать куда больше критики, чем о гимназии. Главное, что отметила в разговоре с Rus.Postimees Галина из Киевской области (имя изменено), это конфликты между детьми из русско- и украиноговорящих семей. И если на гимназической ступени срабатывает сознательность, то среди начинающих тинэйджеров выдержка не очень распространена.

Инна из Харькова отмечает, что эстонская педагогическая система иногда чересчур мягко обращается с участниками конфликтов. «В Украине детям прививают представления об обязанностях, – Инна предельно корректна – а здесь, боюсь, дети иногда не справляются со свободой, и побеждает вседозволенность».

Самоуправления не обеднели 

В муниципалитете Ляэне-Харьюмаа зарегистрировано в настоящее время 446 беженцев. Рассказывает старейшина волости Яанус Саат: «У беженцев есть сообщество. Волость делала для них рождественскую вечеринку человек на двести. Также общение идет через Дом эстонского языка, представительство которого есть в Палдиски. Причем группы комплектуются не только украинцами, но и местными носителями русского языка».

Саат рассказывает об успехах интеграции, причем и детей, и взрослых. «Например, наша координатор – она тоже приехала из Украины, но уже так подучила язык, что мы приняли ее на работу в социальный отдел».

Без трудностей, конечно, не обходится. По словам старейшины, в палдиской школе с эстонским языком обучения 47 процентов учеников не являются эстоноязычными и на переменах говорят по-русски. «Это сложно для преподавателей, но ничего менять мы не будем, – говорит Саат. – Я не считаю, что нужна отдельная украинская школа. Мы не хотим, чтобы возник языковой и информационный пузырь. В русскую школу ходят дети, чьи родители хотят скорее уехать домой».

Острых конфликтов между местными русскоязычными жителями и новоприбывшими украинцами, по наблюдениям старейшины, нет. Саату вторит и советник пярнуской управы по работе со СМИ Тэет Роосаар. О трениях внутри общины ему ничего не известно.

В отличие от своего коллеги из Палдиски представитель пярнуской управы точно не знает, сколько в городе и районах граждан Украины. Связано это с тем, что какое-то их число жило здесь и до войны. Сейчас их насчитывается от 800 до 1000. «Не все они нашли работу, – признает Роосаар. – В прошлом году число получателей ежемесячного пособия могло превышать 350 человек».

Более благополучная картина с распределением детей в школы. «К нам приехало 627 украинских детей, уехало 147», – продолжает советник по СМИ. «Все они посещают эстонскую школу и детский сад. До лета также действует вторая смена в русскоязычной школе им. А. Х. Таммсааре. Основное внимание уделяется изучению эстонского языка. Причем, в отличие от Палдиски, проблем с его изучением в Пярну не замечено.

Субсидии на изучение эстонского языка относятся к другим статьям бюджета пярнуской управы. При их выделении, отметил Роосаар, не делается различий между теми украинцами, кто приехал из Украины в 2022 году, и теми, кто жил в городе и регионе ранее.

В ответе на вопрос о тратах пярнуской управы на помощь беженцам называется сумма 62 012 евро. Также город учредил Украинский фонд со стартовым капиталом 80 000 евро, в котором могут просить помощи граждане Украины, проживающие в Пярну и его районах.

Есть свой фонд и в Палдиски, в нем беженцы могут ходатайствовать об оплате дорогих медицинских услуг, например стоматологии. Что касается помощи психологической, то это не столько расходы, сколько время и силы.

«Поначалу нам приходилось разъяснять, что в Эстонии принято заботиться о душевном здоровье. Плюс мы делали обсуждения пережитого в кругу новоприбывших. Это тоже помогало. Определенно беженцы не очень обременили бюджет волости», – уверен Саат.