Я не ударил, а только толкнул: «Реальная история» о домашнем насилии и уловках агрессора

​Все мы в детстве часто слышали фразу «Мой дом – моя крепость», но, став взрослыми, далеко не всегда можем сказать то же самое о своем доме. Как это ни печально, находиться рядом с самыми, казалось бы, близкими людьми порой бывает небезопасно. Почему это происходит? Как бороться с агрессором и какие методики работают при управлении гневом? 

Сегодня в студии «Реальной истории» журналист Анастасия Петерсон, чтобы поговорить на эту тему, встретилась с Романом Крыловым, консультантом услуги поддержки отказа от насильственного поведения Департамента социального страхования.

– Роман, а в Эстонии в полной мере существует проблема насилия или это нашей страны не касается?

– На этот вопрос непросто ответить, потому что сложно определить, что является мерой для «много» или «мало». Иногда и один случай — очень много. Эстония за последние три года вышла на плато по зафиксированным случаям семейного насилия, мы держимся в рамках примерно 3 500 – 3 800 случаев в год. Общий уровень насилия постепенно снижается.

– Какие случаи насилия включены в эту статистику?

– В основном эти случаи затрагивают близкие отношения - как горизонтальное насилие, в отношении партнёра, так и насилие вертикальное, в отношении детей со стороны родителей и наоборот.

– Кто подвергается насилию в большей степени?

– По официальной статистике большинство или 80% пострадавших - женщины. Агрессором в случаях насилия является почти всегда мужчина. Но мужчины могут быть и жертвами. Обществу в это сложно поверить, но такова реальность. Скорее всего, этих случаев гораздо больше, чем доходит до информационной системы. В Эстонии существует большая серая зона: инциденты, о которых не заявляют. Наши клиенты зачастую впоследствии признаются в том, что подвергались насилию, но не видели смысла об этом сообщать или же боялись, что им не поверят.

Вообще, авторы агрессии часто используют различные техники нейтрализации или, проще выражаясь, приёмы, используя которые, они переключают внимание со своего поведения на внешние обстоятельства. Самое распространённое из них — это отрицание насилия. Также минимизация ущерба, например: я не ударил, а только толкнул, или не толкнул, а только прикрикнул. Возможно и обвинение жертвы с объяснениями, что агрессора до этого довели. Поэтому нам как специалистам порой сложно определить, правда это или приём для того, чтобы не признавать ответственность за агрессию.

– Как при работе с человеком можно определить, что перед вами сидит жертва насилия, к примеру, если мы говорим о мужчинах?

– Люди направляются к нам чаще всего партнёрскими организациями, в число которых входит полиция, прокуратора, местные самоуправления. Реже к нам приходят люди, которые осознали своё проблемное поведение. Когда человек приходит на консультацию впервые, мы знакомимся, проводим первую оценку рисков. К случаям с низким или высоким уровнем рисков применяются разные методы подхода, поэтому важно заранее понять, с каким случаем мы имеем дело, иначе последствия могут быть самыми серьёзными. Необходимо создать с клиентом прочные, рабочие отношения, чтобы эффективно оказать ему помощь. Специалист не обвиняет, не проводит расследование, не пытается найти виноватого, да и сбор данных для полиции также не ведётся.

– Встречались ли вам клиенты, которые после консультаций совершали преступление с необратимыми последствиями?

– Прежде всего мы хотим, чтобы наша услуга давала максимальный результат и после работы с клиентом, чтобы у него не происходило новых инцидентов в настоящих или будущих отношениях. Некоторые люди ходят к нам довольно продолжительное время и таким образом избегает случаев проявления агрессии. Полиция как-то проводила сбор данных в рамках проекта проактивного консультирования, результаты которого показали, что примерно в тридцати процентах случаев в течение года происходили повторные инциденты.

– После начала пандемии, в разгар локдаунов, в интернете появился социальный ролик, который демонстрировал жест, которым жертва насилия может попросить о помощи. Вы знаете об этом? Он у нас используется?

– В период пандемии произошло снижение уровня обращений в нашу службу. Однако в то время в результате семейного насилия произошёл скачок смертельных случаев. Если в прошлом году у нас зафиксировано три смертельных случая, то в 2020 году их было четырнадцать, что очень много для Эстонии. Хотя и три случая, и даже один - тоже много. Но разница ощутима. Тогда стало ясно, что насилия будто бы стало меньше, но оно стало более агрессивным. Но работает ли этот жест я не могу сказать, так как на тот момент уже работал не с жертвами насилия, а только с агрессорами.

– Как определить черту в насилии, после которой надо сразу обращаться за помощью?

– Весь вопрос в том, что такое насилие. Считается ли насилием, когда кто-то кого-то толкнул? Кто-то причинил физическую боль? Насколько больно должно быть? Или насилие — это когда кто-то кого-то постоянно критикует, снижает его самооценку, повышает голос? А может ли являться насилием отслеживание доходов, запрет выхода на работу, ревность и тотальный контроль с установкой скрытой камеры? Правило одно для всех: необходимо вмешательство на самых ранних этапах, а не когда человек уже находится в так называемой красной зоне. Эффективно вмешиваться нужно в том состоянии, которое называется «предзлостью».

Распознать его сложно, потому что фактором риска может стать и усталость, и голод, и недосып, и низкая самооценка, а, может, любимая футбольная команда проиграла и так далее. Всё это может стать триггером для последующего психологического и физического насилия. Насилие любит тишину и особенно, когда не обращаются за помощью. Я рекомендую при первых признаках, если вы чувствуете себя дискомфортно, звонить на телефон кризисной помощи или специалисту в кризисный центр и рассказать о своих ощущениях.

Очень часто серьёзные случаи насилия, в том числе, и смертельные, не имеют явных признаков физической агрессии. Жертве могут подаваться слабые сигналы, которые могут закончиться огромной трагедией. К сожалению, в обществе до сих пор сохранились гендерные стереотипы, при которых мужчине отводится одна роль, а женщине другая.

В моей практике были пары, у которых, казалось, были хорошие, прочные отношения, но они имели место признаки насилия, называющиеся токсичной маскулинностью. Не так давно было проведены исследования как в гетеросексуальных, так и в однополых парах, в результате которых выяснилось, что в паре насилие причиняли те люди, которые идентифицировали себя с образом маскулинного, грубого, брутального, сильного и жёсткого человека. Сейчас пришло время переоценить для нашего общества, что же такое настоящая мужественность.

– Если ты стал свидетелем грубого поведения родителей в отношении ребёнка, нужно ли вмешиваться?

– Я бы рекомендовал вмешаться и обратить внимание родителя, что это всего лишь ребёнок. Тема насилия в отношении детей, вообще, очень сложная. Насилие в виде критики или повышенного голоса действует на маленького человека очень разрушительно. В отношении младенцев, когда родитель теряет над собой контроль, например, тряска может стать причиной смерти. Многим нужно это взять на заметку и не забывать, что срываться на ребёнке нельзя. Надо учиться останавливаться, и для этого есть очень много методик.

С полным интервью можно ознакомиться в прикреплённом видео.