/nginx/o/2023/12/08/15769194t1h2566.png)
Год назад в Эстонии отключили российские телеканалы из-за начала полномасштабной агрессии в Украине. Терпение стран Балтии лопнуло. Жаль, что поздно. Люди, которые не мыслили себя без российского ТВ, просто состарились. А те, кто на нем выросли, повзрослели и вошли в жизнь, где есть много альтернатив. Стоило сделать потребление российского ТВ делом добровольным и трудоемким, как стало ясно, что его влияние сильно преувеличено.
Поздняя осень 2022 года. Темнота обволакивает хрущевки, фасады которых выходят на Парк Живых и Мертвых, который люди помоложе называют просто «Копли». Люди вернулись с работы. В окнах бликуют экраны телевизоров. Из приоткрытой форточки на первом этаже несутся яростные крики. Кажется, что у кого-то припадок. Но слух быстро улавливает знакомые патологические интонации. Ничего опасного не происходит. Просто одно из домохозяйств района Пельгулинна коротает вечер с Владимиром Соловьевым. Оно нашло для этого возможность.
Уже год, как в странах Балтии отключили российские эфирные телеканалы. Сколько бы люди, давно выбравшие интернет, ни удивлялись, может ли это решение на что-то повлиять, а все же яда в головы стало литься гораздо меньше. Потому что люди жмут кнопку, не задумываясь. Телевизор – часть суточного цикла. Чтобы смотреть все то же самое в YouTube, требуется другой алгоритм действий, связанный с осознанным выбором. И совершают его немногие.
В основном люди машут рукой и переключаются на доступный контент. Если, конечно, телевизор занимает адекватное место в жизни. Чтобы сделать осознанный выбор в пользу Соловьева, надо вусмерть разобидеться на отсутствие такой возможности. Мы часто вспоминаем о своих правах ровно в тот момент, когда нам начинает казаться, что права нарушены. Тогда мы начинаем искать возможность восстановить «привычную картинку». На самом деле она нам и даром не нужна. Но раз ее нет, значит нам надо убиться об стену, но вернуть ее.
В моем таллиннском детстве обладатели телевизоров с кнопочной панелью управления (а не с барабаном переключения) приглашали «умельцев». Они что-то там припаивали, после чего в доме появлялось искрящееся нездешней жизнью финское телевидение. Ясное дело, что никто не переставал от этого потреблять бледный советский аналог. Фильмы про войну ведь никто не отменял! Но это было важное окно в свободный мир. Там была жвачка Jenkki и батончик Tupla, мультфильмы студии Disney и концерты западных рок-групп, которые никто не подвергал цензуре.
В тогдашней жизни хотелось чего-то Другого – запретного и нездешнего. Благодаря финскому ТВ у жителей прибрежной Эстонии была общая тайна, о которой знали все. Эта общеизвестная тайна не столько помогла адаптироваться к наступлению новой жизни после конца СССР, сколько приблизила этот конец. Ведь строй не может существовать, если даже разработчики его официальной идеологии не верят ни одному слову, которое они написали по долгу службы!
Нынешний доступ к «другому» не кажется столь же опасным, каким он был в годы СССР. Почему? Во-первых, он далеко не массовый. Современное общество в гораздо большей степени, чем 30–40 лет назад, состоит из индивидов. Они способны сделать свой собственный выбор. И это значит, что эстонское государство может быть озабочено вопросами реальной обороны, а не обработкой чьих-то мозгов.
Во-вторых, современное российское телевидение однообразное и малоинтересное. Одно дело – если ты к нему просто привык, а другое – когда сравниваешь его с конкурентами. Сейчас они доступны, в отличие от советской эпохи. Процент людей, которые будут смотреть Соловьева или окончательно деградировавшие телешоу из принципа, невелик. Остальных направляет «железная рука рынка». Когда потребитель выбирает из того, что может себе позволить.
Жители оккупированной советами Эстонии смотрели финское ТВ, потому что хотели в будущее. Те, кто сейчас всеми правдами и неправдами смотрят российское ТВ, цепляются за прошлое. Поэтому советское государство ужасно нервничало по поводу «западной пропаганды». Оно понимало, что не выдерживает конкуренции. Нынешнее эстонское государство опасается другого. Будто бы те, кто смотрят Соловьева, представляют непосредственную угрозу, будучи агентами влияния страны-изгоя.
Если бы не напряженное соседство с Россией и нынешний уровень опасности, Эстония бы вела себя иначе. В США, например, никому и в голову не придет отслеживать, кто что смотрит у себя дома. Отключение эфирного вещания в странах Балтии было адекватной мерой, которая принесла ожидаемые результаты. Можно и ряд ресурсов заблокировать – в эпоху информационных войн это обычное дело. Кто настоящий термоядерный протестант, тот обвешается программами и будет яростно смотреть Соловьева, чего бы это ни стоило. Но много ли таких? Нет, конечно.
На самом деле нынешнее государство это тоже понимает. Сначала министр предпринимательства и инфотехнологий Кристьян Ярван в комментарии Rus.Postimees заявляет, что «бизнес-модель ни одной компании не может основываться на деятельности, подрывающей конституционный строй Эстонии». Очевидно, это голос партии «Отечество», членом которой является Ярван. Но затем он же тотчас оговаривается по поводу рыночного доступа к заблокированным российским каналам: «если люди предлагают соответствующую услугу другим, то надзор за ней уже является обязанностью государственных органов хотя бы из-за налогов».
Это значит, что даже член партии «Отечество» мыслит в логике рынка, а не одной лишь безопасности национального большинства. Чиновник словно спохватывается: стоп, мы же все-таки свободная страна! Преследование поджигателей войны и распространителей идей терроризма тут же обосновывается налогами. И это говорит о том, что государство остается в поле рациональных решений, а не одних лишь эмоциональных реакций на угрожающее поведение людей, которые смеют потреблять запрещенного Соловьева.
Идущая рядом война с необходимостью выявляет, кто чего стоит. Уверенное в себе государство думает о безопасности, но не преследует тех, кто по привычке или из упрямства прячется в щель вражеской пропаганды. Такой возней не брезговал Советский Союз, оказавшийся колоссом на глиняных ногах. Нынешний рецидив его возрождения в России ничего принципиально не меняет. Потому что европейский подход - это работа со своими страхами, а не превращение страха в культ.