На прошлой неделе эстонская общественность узнала, что число иммигрантов из исламских стран за последние годы увеличилось почти до 10 000 человек. Эстонские правоохранительные органы предупреждают, что у нас возникнет новая проблема интеграции, которая связана с преобладающими в стране происхождения мигрантов факторами риска. В коалиционном соглашении нового правительства эта тема не затрагивается, да и об интеграции в целом в нем упоминается лишь вскользь, пишет главный редактор изданий Postimees на русском языке Сергей Метлев.
СЕРГЕЙ МЕТЛЕВ ⟩ В Эстонии новая проблема с интеграцией, о которой новое правительство не говорит
Для Эстонии растущая мусульманская община является проблемой не потому, что ее члены являются носителями иной религии, а потому, что сопутствующий культурный фон резко отличается от доминирующего в Эстонии, и мы не знаем, как с этим работать. В какой-то момент это неизбежно создаст напряженность, которую было бы разумно предотвратить.
Как это всегда бывает с большими группами людей, нужно сразу сказать, что чрезмерное обобщение ошибочно, а истинный экстремизм содержится в убеждениях маргинальной части группы.
Цифры, однако, говорят на своем языке. КаПо указывает в недавно вышедшем ежегоднике, что набор людей из исламских стран Центральной Азии на краткосрочную работу значительно увеличился: в четыре раза по сравнению с 2021 годом. Работники из стран риска составили 76 процентов от всех нанятых на краткосрочную работу людей. К этому добавляется тот факт, что, поскольку сотрудничество затруднено или отсутствует, Эстония не может отправлять нелегалов из некоторых таких стран обратно на родину.
Эстонские органы безопасности называют некоторые государства странами риска. Это страны с исламистским бэкграундом, поддерживающие терроризм или не борющиеся с международным терроризмом; страны, где действуют террористические организации; страны, которые не контролируют свою территорию или слабы как государства для эффективной борьбы с терроризмом.
Способны ли наши школы понять культурные модели поведения детей и их родителей из исламских стран Центральной Азии или других стран? Можем ли мы мотивировать этих людей изучать и ценить эстонский язык и культуру? Для этого нужны люди, знающие эти страны и культуры. Можем ли мы объяснить, почему правовые нормы, защищающие личность, в эстонском обществе имеют приоритет над религиозными догмами? Скорее нет.
Опыт Эстонии в интеграции людей славянского происхождения велик. Культурный бэкграунд русских, белорусов и украинцев во многом схож с эстонским, но у нас почти нулевой опыт общения с людьми, с культурной принадлежностью к исламу.
В этой области есть чему поучиться у ряда западных стран, где властям также приходилось заниматься, например, сведением счетов между семьями, когда стороны в случае совершения преступлений отказываются сотрудничать с правоохранительными органами. Не все люди из очень догматичных исламских обществ всегда могут понять, почему в Эстонии настолько широкие личные свободы и железное равенство перед законом независимо от пола. Требуется проделать много разъяснительной работы.
Все начинается с признания актуальности проблемы. На данный момент этого не видно, если не считать звучных лозунгов EKRE, которые упрощают мир. Однако если другие политические силы не тронутся с места, то позже не стоит удивляться, что настроение избирателей может внезапно измениться.
Невозможно приспособить друг к другу строгую версию ислама, предусматривающую подробные нормы поведения, и демократическое светское государство как два равных субъекта.
Каждый верующий человек обязательно должен подчиняться конституции и законам, даже если его религиозные каноны утверждают, что какой-то незаконный акт принимается богом. Европейское христианство выработало с течением времени баланс между религией и государством. В лютеранских странах вера превратилась из общественного дела в преимущественно личное.
Как я слышал на лекции исламоведа, в случае с исламскими странами нужно учитывать, что там религиозная доктрина зачастую определяет и правовое пространство, и мораль. Это означает, что существует определенное естественное поле напряженности между известным нам понятием прав человека и представлениями о прилежной мусульманской жизни, которое может быть снято просветительской и продуманной адаптационной политикой.
В статье, ранее опубликованной в Postimees, советник отдела по делам религии Министерства внутренних дел Ринго Рингвеэ обращает внимание на то, что в издающемся Эстонской исламской общиной журнале на эстонском языке разрешается дать женщине легкий шлепок или нанести удар, не оставляющий следов, если она ведет себя своевольно или ленится. Здесь тоже нельзя сразу обобщать и шуметь, что «они все такие»: это не так. Однако надо понимать связи между религиозным мировоззрением и мотиваторами поведения человека и уметь обеспечить такое же чувство безопасности и власть закона носителям всех культур в Эстонии.
Новое коалиционное соглашение довольно длинное и подробно описывает некоторые области, однако адаптация новых иммигрантов обсуждается только в случае украинских военных беженцев.
Кроме того, общественные и государственные лидеры должны задаться вопросом, скольким людям с совершенно другой культурой можно позволить жить в Эстонии без риска образования серьезной сегрегации. Одна сегрегация беспокоит нас уже с советских времен – эстонско-русская разделительная линия, как в школьном образовании, так и в смысле географии (большая часть русскоязычного населения проживает в преимущественно русскоязычных городах и районах).
Понятно, что безопасность и налоги сейчас являются самыми острыми вопросами, но непонятно, почему как прошлые правительственные коалиции не обращали никакого внимания на эту растущую проблему, так не обращает и новая. Трудно поверить в то, что правоохранительные органы не сообщали об этом политикам.
Новое коалиционное соглашение довольно длинное и подробно описывает некоторые области, однако адаптация новых иммигрантов обсуждается только в случае украинских военных беженцев. Упомянутый в соглашении переход на эстоноязычное образование (который уже определен законом), адаптация украинцев и поддержка частных русскоязычных СМИ заслуживают похвалы. Но это в общем-то и всё.
Неизбежно возникает ощущение, что вопрос растущей мусульманской общины не интересует лиц, принимающих решения, поскольку еще не попала в поле зрения общественности. Действительно ли должно произойти что-то неприятное, чтобы принимающие решения начали задумываться об этом? Нам еще предстоит пройти долгий путь до достижения действительно прочного гражданского мира по так называемому русскому вопросу, но такой новый вызов станет серьезным испытанием для нас.
Конечно, можно надеяться, что все пройдет гладко, но такая наивная надежда не подтверждается опытом других западных стран. Индивид может думать критериями последствий, но государство всегда должно смотреть вперед.