/nginx/o/2023/12/08/15769194t1h2566.png)
Хотя в Европе и празднуют 8 мая как день подписания капитуляции, нет большой беды в опоздании на день. Главное - не число, а согласие, которое за ним стоит. Сейчас у нас как раз наблюдается с этим некоторое напряжение. И так как я привык начинать с себя, то я попробую снять его рассказом о своем опыте десоветизации «Дня Победы».
Первый раз я задумался о смысле праздника, когда ядерному событию исполнялось 55 лет, то есть в 2000 году. Мы ехали в троллейбусе с подругой мимо Бронзового солдата, он был еще на старом месте. Она говорила, что ей отчетливо не нравится происходящее вокруг этой даты в постсоветские годы. Что ей непонятно, как люди, которые стремятся к чему-то новому, могут так упорно цепляться за прошлое и славить войны с их убийством и разрухой. А я ей возражал, как мне казалось, с житейской точки зрения: еще живы старики, для которых этот праздник важен, так что пусть спокойно доживут свое.
Это была версия гуманизма, которую я усвоил подростком, плача вместе с родителями (1938 и 1940 года рождения) под песню Булата Окуджавы в исполнении Нины Ургант из фильма Андрея Смирнова «Белорусский вокзал». Он вышел к 25-летию победы, ветераны тогда только начинали умирать нестарыми людьми.
Я рос в культуре, где к ветеранам надо было относиться с уважением. Оно только усиливалось их молчанием. Никто никогда не рассказывал о войне и не комментировал связанные с ней пропагандистские произведения. Приходившие к нам в школу люди с медалями на пиджаках были похожи на плотно закупоренные сосуды. Они смотрели сквозь детей в свое прошлое, о котором их рты говорили какую-то дежурную ахинею.
У меня в семье не было ветеранов войны. Оба деда сидели в ГУЛАГе, правда, эстонский - уже после войны, потому что крестьянствовал при немцах. Другой - украинский - успел немного повоевать на Дальнем Востоке после освобождения из лагеря. Это была уже Вторая Японская, как называла ее моя бабушка, и она для меня-подростка была «ненастоящей». «Настоящей» была та, где истекающий кровью герой подрывал гранатой себя и «фашистов», разлетавшихся по сторонам в своей элегантной форме. Эта форма очень нравилась советским людям благодаря культовому сериалу «17 мгновений весны». Там актеры в «фашистской» форме приобретали запретно-эротическую привлекательность. Ненастоящее, бутафорское вызывало эмоции, то есть было «настоящим».
Я пишу «фашистов» в кавычках, потому что это слово – такое же пропагандистское клише, как и «Великая Отечественная Война Советского Союза». Так назывался справочник, подаренный моей бабушке в районной секции ветеранов на 40 лет победы в 1985 году. Привычное словосочетание было придумано только затем, чтобы отделить советско-германскую фазу от всей остальной мировой войны, в которую были вовлечены государства четырех континентов.
И те, кто воевали на стороне «стран оси» (то есть всех тоталитарных режимов, за вычетом советского), были не только фашистами. Они были нацистами в Германии, легионерами в Болгарии, усташами в Хорватии и даже «скрещенными стрелами» в Венгрии. Фашистами были только боевики Муссолини в Италии.
Моя бабушка хорошо знала слово «фашисты», так как училась в школе в 1920-е годы, когда они как раз пришли к власти и о них много говорили в СССР. Именно бабушка впервые сообщила мне, что немцы – это немцы, а назвали их по-русски фашистами по аналогии. Дочь литовского железнодорожника и жена украинца, ставшего зэком, бабушка не воевала, но работала в тылу и пережила в Ленинграде первую блокадную зиму.
Она рассказывала мне, что соседи, имевшие отношение к каким-то партийным структурам, выбрасывали в мусоропровод некогда прекрасного доходного дома на Васильевском острове зачерствевшую булку. У соседей всего было вдоволь, когда официальный паек был 150 граммов несъедобного хлеба в день. Это было удачное соседство. Оно позволило выжить и не подъедать людей, как тогда многие делали.
Не помню, чтобы в нашей семье шибко праздновали победу во всем этом деле. Но относились к людям, пришедшим с войны, с должным участием. Например, мой папа, слушавший Элвиса и Битлз, напоминал мне, что я имею возможность слушать «Металлику» на хорошем аппарате, потому что все сложилось именно так. И я думаю, что в масштабе мировой войны он был прав.
Это в Эстонии и ежу понятно, что одни плохие парни в 1944 году сменили других, и радости оккупации, пусть и с выпадающими зубами, длились еще 45 лет. А в глобальном смысле – ну что бы, действительно, было хорошего в мире, где у Рузвельта с Черчиллем не хватило пороху объединиться с токсичным Джо и прийти хоть к какому-то промежуточному результату…
Между прочим, праздничным, то есть нерабочим, День Победы стал только в 1965 году и тут же начал обрастать официальными атрибутами. То есть лозунгами, парадами, юбилейными медалями и продуктовыми наборами, которыми было принято премировать в СССР привилегированные слои населения. Два десятилетия, отделившие общество от события, оказались удобным порогом, за которым недавнее прошлое начинает бронзоветь и наливаться государственной тяжестью. Ведь все меньше людей могут взглянуть в глаза режиссеру дорогого косплей-шоу тем бесконечно усталым взглядом, который я помню по школьным годам.
Почему мы с родителями плакали под «Белорусский вокзал»? Потому что героями этого фильма были живые люди – современники зрителей, вызывавшие эмпатию. Да, это было советское кино, но и мы жили тогда в СССР, – странно сейчас бить себя в грудь и утверждать обратное. Остатки этой связи с прошлым на последнем издыхании пытался вытянуть Сергей Урсуляк в картине «Сочинение ко дню победы» (1998), сюжет которой был вариацией «Белорусского вокзала».
Но все уже было без толку: в реальной России праздник как раз входил в режим «победобесия». Не пройдет и 10 лет, как в России и странах с русскоговорящим населением начнутся милитаристские шествия с детьми в гимнастерках и кортежами дорогих машин с наклейками «Можем повторить!» и «На Берлин!».
Я не завидую реальным ветеранам Второй мировой, кто дожил даже до минувшего десятилетия, не говоря уже о нынешнем. Успокаивает мысль, что люди, не щадившие себя на той войне, ушли в лучший мир давно и не наблюдают с небес за происходящим. Моя знакомая, с которой я спорил 23 года назад, приближаясь к бывшей Площади Победы, оказалась глубоко права. «Русский мир» растерял все, что было у него в активе. Осталась только ПОБЕДА, где «мы» победили «их», и это событие бесконечно повторяется, потому что двигаться некуда и незачем.
Война в Украине расставила все по своим местам. Страны Европы отмечают восьмого мая день капитуляции Германии как день окончания войны на нашем континенте. Очевидно, что у СССР и тут был «особый путь», аргументированный разницей во времени. По большому счету, не так уж важно, какого числа, но в этот день важно побыть со своей памятью, помолчать, попросить бога о мире, даже если все всё понимают насчет бога. Важно хотя бы не шуметь, не настаивать на себе, не подбирать внешнюю форму для своей праздничности. Идет новая война. И в ней нужна всего одна победа. Которая еще впереди.