Увидеть Хельсинки и (не) умереть: секретное оружие романтизма и неприличности, пролезшие в музей

Ян Левченко
, журналист
Copy

Таллинн давно занял важное место на карте художественной жизни в регионе Балтийского моря. Но чтобы минимум три выставки мирового класса в треугольнике пешей доступности – за таким надо ехать в Хельсинки. Этим летом здесь легко забыть о погоде. Rus.Postimees съездил к соседям и подготовил гайд по их главным предложениям.

Из того, что до августа включительно предлагают площадки финской столицы, можно составить роскошный маршрут уикенда с одной ночевкой. А если не ловить ворон, легко и за день обернуться. Паромы быстрые, круг почета утомительному изобилию магазинов съест время пути. Больше трех музеев в день посещать не стоит. Под конец и в третьем-то сложно с непривычки, но марафон себя оправдает, если купить городскую карту на сутки и сэкономить на ночевке. 46 евро за три музея плюс городской транспорт и скидки в кафе – это хороший бюджет: Хельсинки – недешевый город.

Открыточный вид Хельсинки из бухты во многом «собрало» колесо обозрения.
Открыточный вид Хельсинки из бухты во многом «собрало» колесо обозрения. Фото: Caro / Sorge/Scanpix

Самое примечательное, что этим летом финны умудрились обойтись своими силами. На выставках экспонируется местное искусство, а не импортные мастера из континентальной Европы. Я как опытный музейный зверь все чаще думаю, что «не заезжие» - значит «не заезженные». При всем уважении ко всяким Италиям и Франциям: сколько ж можно ходить дорогами предков, тоскуя по «настоящему» искусству южной Европы! Ведь Северу, всегда скромно следовавшему законодателям, очень даже есть чем гордиться.

В «Атенеуме» в начале мая открылась самая полная по охвату подборка Альберта Эдельфельта – одного из ключевых мастеров финского национального романтизма последней четверти XIX века. Он работал в диапазоне от натурализма, где все подчеркнуто понятно, до импрессионизма, где тоже понятно, но чуть завораживающе. Эдельфельт происходил из обеспеченной шведской семьи, говорил на нескольких языка, учился в Антверпене и Париже и выставлялся в парижском салоне. Он дружил с выдающимися французскими художниками Жюльеном Бастьен-Лепажем и Паскалем Даньян-Бувером и ездил от Гибралтара до Петербурга, где писал портреты детей Александра III.

Альберт Эдельфельт. Михаил и Ксения, дети Александра III (1882) и Берта, сестра художника (1884).
Альберт Эдельфельт. Михаил и Ксения, дети Александра III (1882) и Берта, сестра художника (1884). Фото: Ян Левченко

Выставка построена по этапам биографии Эдельфельта, но далека от привычной скуки в духе «делал то-то, видел тех-то». Работы художника группируются по сквозным темам конца XIX века, отражением которых он вольно или невольно становился – усадебная жизнь собственной семьи, Париж как столица Европы того времени, национальная история, труд так называемых. «простых» людей, мир детства. Знакомство с царским домом и заказы от него составляют отдельный зал, но на них, в отличие от персональной выставки, проходившей в 2019 году в Петербурге, по понятным причинам нет сильного акцента. И это художнику очень на пользу, потому что на самом деле во времена промышленной революции значение верховной власти для искусства было уже намного ниже, чем это было принято в какую-нибудь эпоху Возрождения.

Альберт Эдельфельт. Паскаль Адольф Жан Даньян-Бувер в своей парижской студии (1882), Дама с рыжей прической и веером (1879). 
Альберт Эдельфельт. Паскаль Адольф Жан Даньян-Бувер в своей парижской студии (1882), Дама с рыжей прической и веером (1879). Фото: Ян Левченко

Эдельфельт – натуралист, то есть его манера сформировалась под влиянием фотографии, которая появилась за полтора десятилетия до его рождения. Художники этого направления считали, что не нужно противопоставлять себя технологичному изображения, как это делало первое поколение импрессионистов. Наоборот, можно работать с ним в тесном взаимодействии, уничтожая границу между кустарной, то есть вручную сделанной картиной и результатом механико-химического процесса, где роль художника ограничивается выбором объекта. Кстати, именно поэтому в залах «Атенеума» представлены работы не только Эдельфельта, но и его парижских друзей, которые очень повлияли на его фотографическую эстетику. Одна из его совершенно фантастических работ – городской пейзаж с ярмаркой в порту Гельсингфорса, решенный в черно-белой гамме.

Альберт Эдельфельт. Гельсингфорс. Рыночная площадь (1885).
Альберт Эдельфельт. Гельсингфорс. Рыночная площадь (1885). Фото: Ян Левченко

Чуть в стороне, то есть в получасе ходьбы на юго-запад мимо эспланад на границе районов Пунавуори и Камппи находится более компактный, но не менее яркий музей Синебрюхова – пивовара, от чьей фамилии образовалось название бренда KOFF. Постоянная экспозиция здесь интернациональная – настоящая коллекция богатого буржуа, покупавшего себе репутацию вроде Моргана или Фрика в Нью-Йорке. Короче, тут обычно смотрят в Хельсинки правильное искусство Западной Европы, но на этот раз выставка снова чисто финская по происхождению.

Sinebrychoff Museo на Boulevardi 40.
Sinebrychoff Museo на Boulevardi 40. Фото: Wikimedia Commons

До 20 августа здесь идет отлично собранная ретроспектива романтика Александра Лауреуса. Не национального романтика конца XIX века, а более раннего, интернационального, современника Каспара Давида Фридриха и Уильяма Тернера. Эта малоизвестная за пределами Северной Европы, но ныне заново открытая, густая, сумрачная и мастерская живопись подтверждает, что романтики – певцы ночи, а темнота – дружественная им среда.

Александр Лауреус. Горящая ферма в ночи (1809). Нападение разбойников в горах (1823).
Александр Лауреус. Горящая ферма в ночи (1809). Нападение разбойников в горах (1823). Фото: Wikimedia Commons

Лауреус – финский самородок, уехавший в Рим и оттуда так и не вернувшийся. Куда же еще было ехать живописцу-провинциалу из страны снегов на заре XIX века? Он умер в безвестности всего в 40 лет, как многие люди его поколения. Через шесть лет после смерти Лауреуса другой романтик с окраины Европы, Михаил Лермонтов, писал: «Мы, дети севера, как здешние растенья, цветем недолго, быстро увядаем». В картинах Лауреуса взгляд выхватывает немногие светлые куски, остальное тонет во мраке. Больше всего это напоминает манеру главного мастера французского маньеризма Жоржа де Латура – крупнейшего продолжателя традиций Караваджо, с которого ведет отсчет история ночных сцен в изобразительном искусстве.

Александр Лауреус. «Ноев ковчег», или Люди и скот на пароме. (1809). 
Александр Лауреус. «Ноев ковчег», или Люди и скот на пароме. (1809). Фото: Wikimedia Commons

Возвращаясь обратно в центр, стоит заглянуть в Часовню Тишины на площади Narinkkatori – она построена из гнутой еловой щепы, обмазанной воском. С точки зрения пространства это очень продуманная капсула изоляции посреди городской суеты. А совсем рядом, не доходя пары шагов до музея современного искусства Kiasma, есть еще один примечательный объект – новое здание музея Amos Rex, открывшегося в 1965 году на базе коллекции предпринимателя Амоса Андерсона. Раньше об этой институции редко вспоминали, но после открытия в 2018 году удивительного подземного пространства на краю Камппи музей стал архитектурной достопримечательностью. Сейчас там идет триеннале молодого финского искусства. Отдельно погружаться во все это можно только от жгучего желания, но при наличии карточки стоит заглянуть ради затейливого интерьера.

Экстерьер новой площадки музея Amos Rex в Камппи.
Экстерьер новой площадки музея Amos Rex в Камппи. Фото: Eero VabamÄgi/eesti Meedia/scanpix

Самая ударная и в хорошем смысле попсовая история этого лета – ретроспектива в близлежащем музее Kiasma, посвященная скандальному финскому художнику Тоуко Лаксонену. Во всем мире он известен под псевдонимом Tom of Finland. Еще лет 15 назад альбомы его графики из «приличных» издателей делал один Taschen, занимающий нишу массовой полиграфии с объемным эротическим слотом. Теперь «финский Том», которым восхищался отец поп-арта Энди Уорхол и вдохновлялся иконический мастер гей-фотографии Роберт Мэпплторп, буквально вышел из тени, где прятался от возмущенной общественности.

Со временем зависшие на грани порнографии, а то и радостно с нее пикирующие изображения довольных геев, затянутых в предельно откровенные ролевые костюмы, стали восприниматься если не как «настоящее» искусство, то, по крайней мере, как бесспорный факт культуры. Последние годы перед смертью в 1991 году Том мало выезжал из Лос-Анджелеса. В конце XX века он дождался прижизненной славы, пусть и в субкультурных кругах, а также среди профессионалов, отличавшихся независимостью суждений. В 2007 году о нем, наконец, сняли байопик на родине - заслужил.

«Финский Том» создавал гламурный идеал гомосексуальной культуры - условной и  никогда не существовавшей в действительности. 
«Финский Том» создавал гламурный идеал гомосексуальной культуры - условной и  никогда не существовавшей в действительности. Фото: Kiasma

Кураторы ретроспективы Тома под названием «Дерзкое путешествие» - сам директор музея Лееви Хаппала и приглашенный спец по временным выставкам португалец Жоао Лайа, работающий в Хельсинки с 2021 года. Думаю, что у выставки неспроста два куратора. Когда я сам забрел в этот музей, который очень люблю и всегда навещаю, бывая в Хельсинки, то обратил внимание, что некоторые посетители поглядывали на меня с любопытством. Недолго поразмыслив, я догадался: по залам «Кьясмы» ходили в основном пары – что гомо-, что гетеросексуальные. Все одинокие посетители были в возрастной категории 65+, а меня туда пока поместить трудно. Хотя было бы желание.

Директор Kiasma Лееви Хаппала на открытии выставки 27 апреля 2023 года и хрестоматийный фасад его институции.
Директор Kiasma Лееви Хаппала на открытии выставки 27 апреля 2023 года и хрестоматийный фасад его институции. Фото: AP / Postimees

По сравнению с относительно сдержанным ассортиментом в магазинах «Атенеума» и Музея Синебрюхова магазин в Кьясме просто ломится от самых причудливой сувенирки с изображением «финского Тома». Впрочем, это не тот же случай, что и в Музее ван Гога в Амстердаме, где такой магазин, что можно и в сам музей не ходить. На такой выставке важна атмосфера – состав публики и ее поведение в сочетании с экспонатами. Жизнь, конечно, не стоит на месте, однако вчерашняя гомосексуальная порнография пока только обживает нишу «нормального искусства», иногда с легкой нервозностью как бы уточняя: «Тут ведь правда ничего такого?»

Как бы вы ни устали, от Кьясмы совсем близко до все того же причала Viking Line, что в самом центре города. Главное, чтобы рынок на набережной уже был закрыт, иначе можно зависнуть и опоздать. А на пароме обязательно накормят.

Комментарии
Copy
Наверх