Борис Тух ⟩ Не ставьте женщине невыполнимых условий

Лоэнгрин – Уве Штиккерт, Эльза – Шарлотт-Энн Шиплей, Ортруда – Мария Березовска, Герольд – Райво Раалик. Фото: Siim Vahur

Рыцарь Лоэнгрин потребовал от своей возлюбленной Эльзы Брабантской, чтобы та не спрашивала ни как его зовут, ни какого он рода-племени. Если новобрачная нарушит это условие, ее суженый исчезнет. Сами понимаете, это только разожгло присущее любой женщине любопытство, и все окончилось печально.

Можно, конечно, слегка иронизировать над сюжетом романтической оперы Рихарда Вагнера «Лоэнгрин», но не над постановкой, которую осуществил в Национальной опере «Эстония» нидерландский режиссер Михиель Дийкема: она по-вагнеровски масштабна, сурова и лирична. Это международный проект, в спектакле поют солисты из семи стран. В тот вечер, когда я смотрел оперу, ведущие партии исполняли: Лоэнгрин – Уве Штиккерт (Германия), граф Фридрих фон Тельрамунд – Леонардо Нейва (Бразилия), король Генрих – Прийт Вольмер (Эстония), Эльза, дочь герцога Брабантского – Шарлотт-Энн Шиплей (Великобритания), Ортруда, жена Тельрамунда – Мария Березовска (Украина).

Дирижировал Каспар Мянд, и уже вступление покоряло: нежное начало, которое вели струнные, плавно переходило в предвестье грозных событий, а сцена в это время представляла себе погруженную в полумрак равнину, на которую медленно осыпались то ли снежинки, то пепел. Наверно, все-таки пепел, потому что вступление к опере, с его высокими скрипичными флажолетами, было пронизано тревогой, неизбежностью войны, которые отозвались в первой картине, когда на сцене появились две толпы: словно присыпанные пеплом согбенные простолюдины – и грозные воины короля Генриха в доспехах из потускневшей в боях стали.

Превращения опер

Современная режиссура музыкального театра, ставя классическую оперу, как правило, свободно выбирает хронотоп постановки; в какой эпохе и где по замыслу композитора происходила история, не имеет особого значения для режиссера. Поставивший в Национальной опере «Эстония» «Ромео и Джульетту» Шарля Гуно австралиец Стивен Барлоу перенес действие на улицы современного Парижа. Действие «Царской невесты» Римского-Корсакова, поставленной там же несколько лет назад петербургским режиссером Юрием Александровым, проходило в Москве сталинских времен, опричники были сотрудниками НКВД, их главарь Малюта Скуратов напоминал Лаврентия Палыча Берия. И оба переноса были оправданы и не входили в противоречие с музыкой, так как музыка не цепляется за конкретную эпоху, она всегда шире и часто бывает пророческой.

Если вы любите оперу и вас интересуют ее авангардистские постановки, включите телевизионный канал Mezzo – там вы увидите «Фальстафа» Верди, герой которого хвастается своими похождениями в пабе, или «Идоменея, царя Критского» Моцарта в обстановке базы морской пехоты. С «Лоэнгрином» в самое последнее время тоже происходили превращения, иногда весьма экзотические; местом действия могло стать что угодно, вплоть до гимназии: долговязые школьники и пухлые школьницы сидели в классе и бузили изо всех сил: в воздухе реяли шарики из жеваной бумаги, хлопали крышки парт, учитель тщетно пытался восстановить порядок, стуча указкой по доске. Так начинался «Лоэнгрин» в Копенгагенском оперном театре.

На таком фоне традиционный (по крайней мере, на первый взгляд) спектакль Михиеля Дийкема бесспорно выигрывает. Прежде всего потому, что грандиозная и мистичная музыкальная драма Вагнера требует монументального воплощения. В основе либретто лежат очень древние тексты, германские мифы и эпос, средневековые поэмы, на которые Вагнер опирался, компилируя их сюжеты и преломляя их в своей фантазии. История Лоэнгрина, рыцаря Грааля, светлого защитника невинных, который столкнулся с человеческим, слишком человеческим, неверием и праздным любопытством, конечно же, поэтический вымысел, но Вагнер привязывает миф к конкретной эпохе. Время действия – первая четверть Х века, когда король Генрих Птицелов воевал с венграми; опера начинается с того, что король прибывает в герцогство Брабант, чтобы убедить местных баронов и рыцарей принять участие в его походе на восток.

Хищные когти нависли над миром легенды. Фото: Siim Vahur

Темный век и светлый рыцарь

Эпоха воинственная, иначе музыку Вагнера и не прочесть, грозные милитаристские мотивы достигают кульминации в начале пятой картины, когда король раздает мечи воинам, и хор мощно и агрессивно клянется:

Für deutsches Land das deutsche Schwert!

So sei des Reiches Kraft bewährt!

(За край германский – германский меч!

Докажем силу Рейха!)

Что поделать, Вагнер был отъявленным милитаристом и черпал вдохновение в звоне клинков и искрах, которые высекали из стали щитов тяжелые мечи! Но художник-романтик вряд ли в ответе за то, как его творчество воспринималось в «третьем рейхе». И тем более он не отвечает за ЧВК «Вагнер» - вряд ли входящие в эту банду военные преступники имеют представление о композиторе Вагнере!)

Мир «Лоэнгрина» – такой, каким он видится Дийкема (он здесь не только режиссер, но и сценограф) – мрачные и варварские темные века, когда меч был основным интрументом разрешения любого конфликта. Характеры – мощные, цельные, это воплощено в музыкальной драматургии, и необходимо эту эпическую монументальность реализовано в сценических образах, чтобы вокальные партии были так же сильны, как партия хора. К счастью, Национальная опера «Эстония» собрала в этой постановке очень сильный состав исполнителей: солисты убедительны не только в вокале, но и в своем прочтении образов, отвечающем цельной и совсем не простой режиссерской концепции.

Роль короля здесь не исчерпывается непременной функцией могущественного повелителя, который вершит справедливость, воздавая каждому по заслугам, а заодно ведет войско в бой против «восточного агрессора». Годы согнули внушительную фигуру короля, в первом акте он часто припадает к земле, словно надеясь почерпнуть от нее силу – свои силы явно на исходе. Тяжелый венец тяготит его; Генрих то снимает корону, то вновь надевает ее, когда нужно вынести монаршее решение. Вынести приговор Эльзе Брабантской. Тельрамунд и его жена обвиняют Эльзу в том, что она утопила своего маленького брата, чтобы остаться единственной наследницей Брабантского герцогства. На суд ее приводят в лохмотьях, окровавленную – видно, что с пленницей, несмотря на ее знатность, не церемонились. Первая ария Эльзы, вера в избавителя, который являлся ей в видении

In Lichter Waffen Scheine

ein Ritter nahte da,

(В оружье светлом рыцарь

явился мне тогда)

– звучит у Шарлотт-Энн Шиплей с проникновенным лиризмом и нежностью. Вообще все солисты прекрасны, но исполнительницы обеих женских партий, сопрано и меццо-сопрано, Шиплей и Березовска – особенно. Во второй картине, когда приходит время их дуэту, голоса звучат удивительно слаженно; нежность и простодушие Эльзы явственно оттеняются коварством Ортруды, которая замыслила войти в доверие к Эльзе, а после погубить ее.

То ли вообще природа искусства такова, то ли в нашем восприятии особенно выпукло – по крайнем мере поначалу – отражаются образы грешников, злодеев, заговорщиков, то ли Вагнеру так мощно удавалось воплотить в своей музыке страшное разрушительное начало, только в первой и второй картине (для меня, во всяком случае) Тельрамунд и Ортруда – при всей прелести Эльзы и редкостно чистом, чарующем теноре Лоэнгрина – Уве Штиккерта – выходили на первый план. Особенно в начале второй картины, когда Тельрамунд, поверженный Лоэнгрином и изгнанный из Брабанта, упрекает жену в своем позоре:

Durch dich musst ich verlieren

mein Ehr, all meinen Ruhm;

nie soll mich Lob mehr zieren,

Schmach ist mein Heldentum!

Die Acht ist mir gesprochen,

zertrümmert liegt mein Schwert,

mein Wappen ward zerbrochen,

verflucht mein Vaterherd!

(Меня ты погубила!

Позор мой так велик!

Где честь моя и слава?!

Всё, всё умчалось в миг!

К изгнанью присуждён я,

Мой герб покрыт стыдом,

В обломках меч лежит мой,

И проклят отчий дом!)

В ответе Ортруды – презрение к мужу, который с такой покорностью признал свое поражение и перекладывает вину на женщину. (Тут вспоминается коллизия Макбета: слабый мужик и сильная баба, которая манипулирует им и толкает на преступление; что поделаешь, так было и в Средневековье, и в эпоху Шекспира, и в эпоху Вагнера, а в наше время – тем паче!). Мечущийся, сломленный Тельрамунд, который совершенно потерял свою волю и действует по указке жены – и уверенная в себе, готовая идти до конца в своем замысле, Ортруда. Эффектный сценографический прием: трава словно вспухает, сквозь нее горбом прорастает девичья светелка, в которой Эльза коротает ночь перед свадьбой. Ортруда молит о прощении, зная, что добродетельная и доверчивая Эльза простит и примет ее, а сама лелеет месть. Сталкиваются два начала: светлое, христианское, всепрощающее (Эльза) и мрачное, языческое, признающее только кровь и силу (Ортруда, взывающая к древним германским богам).

Время действия – темные века. Фото: Siim Vahur

Лебединые крылья и хищные когти

Однако запомним, что является доминантой в сценографическом решении этой картины. Объяснение Ортруды и Тельрамунда происходит перед двумя огромными птичьими (лебедиными?) черепами. (Предвестье бед для Эльзы и Лоэнгрина, белого рыцаря, приплывшего на помощь оклеветанной деве в челне, который влек лебедь?) Ступив на берег, герой прощался с лебедем, отпуская его на волю. По Вагнеру, непорочный рыцарь отождествлялся с лебедем - символом чистоты, целомудрия, благородства, поэзии и мужества. В том, как лирично и печально прощался герой Штиккерта с лебедем, угадывалось: рыцарь чувствует, что нисходит с горних высот в грубую реальность. Понимает, что здесь он встретит непонимание и неверие. Считается, что в музыку партии Лоэнгрина Вагнер вложил глубоко личный подтекст. Лоэнгрин, этот рыцарь Святого Грааля, для композитора еще и художник, стремившийся к людям; они отвергли его, и герою остается одно: вернуться в царство его грез.

Но помимо всего этого птичий мотив находит продолжение в ткани постановки.

Брачное ложе Эльзы и ее рыцаря сложено из ветвей на манер вороньего гнезда. Деталь эффектная, будоражащая зрительское воображение (почему так?), но из-за нее в очень важную сцену, в которой Эльза, не выдержав искушения, упрашивает героя открыть свое имя, сцена поворотная с точки зрения развития сюжета и ведущая к роковой развязке, приобретает некоторый иронический оттенок. Дородному, как многие теноры, светлому рыцарю не без труда удается вскарабкаться на это сооружение. Отчасти тут продолжается зрительный образ времени: оно очень некомфортно для тех, кому выпало в нем жить. И порог церкви, перед которым разгорается ссора Ортруды и Эльзой – грубые деревянные ступени, тоже из почти необработанных толстых ветвей.

(Кстати, сцена ссоры – две дамы выясняют, чей супруг знатнее – возникла у Вагнера, вероятно, под влиянием «Песни о нибелунгах», где такой же конфликт происходит между женой героя Зигфрида Кримгильдой и женой короля Гунтера Брунгильдой. И тоже заканчивается трагически. «Нибелунги» вообще постоянно будили творческую фантазию Вагнера, над тетралогией «Кольцо нибелунга», в которой, правда, мифы почти вытеснили упомянутую эпическую поэму, он начал работать одновременно с «Лоэнгрином». И Дийкема поступает логично, не перенося сюжет в наше время и помещая его не в куртуазную обстановку рыцарских романов, а в неуютное и грубое ранее средневековье. И Лоэнгрин поневоле вынужден вести себя так, как поступали в то время. Тельрамунда, который вторгся в их дом с мечом, он убивает некрасиво, по-бандитски, перерезая ему горло кинжалом. А что ему оставалось делать? Враг есть враг, к тому же один раз, после поединка на божьем суде, рыцарь уже пощадил противника; с предателями приходится расправляться)

Птичий мотив находит продолжение в заключительной картине, когда над сценой нависают огромные когти хищной птицы. Невозможно принять их за лапки голубя, воплощения Святого Духа, который спустился с небес, чтобы снять заклятие и вернуть прежний облик маленькому брату Эльзы, превращенному злыми чарами в лебедя.

Тем более, что тон последней картины – не радостный. Несмотря на воинственное ликование хора и короля:

Heil deinem Kommen, teurer Held!

Die du so treulich riefst ins Feld,

die harren dein in Streites Lust,

von dir geführt, des Siegs bewusst..

(О, славный рыцарь, счастлив будь!

Прими войска, – и добрый путь!

Все ждут тебя и рвутся в бой, –

Прославь победой нас, герой!)

Может быть, в этой жажде битвы и крови – разгадка нависших над сценой хищных когтей? И – в прозвании короля. Генрих Птицелов был типичным феодалом-завоевателем, агрессором, он закогтил и аннексировал многие земли и правил железной рукой. Естественно, что такому королю не может служить рыцарь Грааля: идеальная природа рыцаря слишком чиста и светла, чтобы ужиться с подобными людьми. Даже возлюбленная, которую он спас, не выдерживает испытания. Он надеялся, что Эльза будет верить в него, не требуя ни объяснений, ни оправданий, но человеческое, слишком человеческое в ней взяло верх. Рыцарь видит, что люди не могли и не захотели понять его стремлений, направленных ко всеобщему счастью. Напротив, они вовлекают его в войну. Ему остается только признаться в своем мистическом происхождении и вернуться на гору Монсальват, где рыцари Грааля охраняют священную чашу.

Постановка Национальной оперы проникнута горькими размышлениями о несовершенстве человечества на протяжении всей его историей. И все составляющие спектакля и великолепное исполнение музыки Вагнера оркестром и солистами убедительно раскрывают грандиозный и сложный замысел режиссера.