:format(webp)/nginx/o/2023/06/26/15415707t1h84db.jpg)
Усилившаяся с началом полномасштабной российской военной агрессии против Украины политизация русской культуры повлекла за собой и усугубление кризиса русской идентичности. Елена Павлова, научный сотрудник Института Шютте Тартуского университета, отмечает, что если для россиян точкой отсчета этого кризиса идентичности, по всей вероятности, оказывается 2022 год, то для русских, проживающих в других странах, например, в Эстонии, этот кризис наступил уже в 2014 году.
Данный материал подготовлен в сотрудничестве Института Шютте Тартуского университета и портала Rus.Postimees.
В последнее время в Postimees появилось уже несколько статей, затрагивающих тему идентичности русскоязычного населения Эстонии. Данные американской исследовательской группы Гэллап, свидетельствующие о том, что все меньше жителей Эстонии идентифицируют себя как русские, и их последующее обсуждение в СМИ активно комментировались самими русскоязычными читателями в соцсетях. В основном эти высказывания носили негативный характер.
Понимая, что и я своей статьей рискую вызвать очередную волну негодования разочарованной аудитории, я все же решила представить некоторые промежуточные выводы по результатам исследования идентификационного дискурса русскоязычного населения Эстонии. Проект «Национальная идентичность и эстонско-российские отношения: лонгитюдное исследование элитарных и массовых дискурсов» реализуется в Институте политологии имени Шютте Тартуского университета. В рамках проекта, основываясь на анализе газетных, журнальных, литературных публикаций с 1990 года, мы изучаем, как на протяжении десятилетий менялась идентичность как эстонцев, так и русскоязычных эстоноземельцев.
Так как текст мой научно-популярный, позволю себе сначала прояснить главное понятие нашего исследования, а именно - идентичность. Сразу отмечу, идентичность не статична. Любой человек может идентифицировать себя по-разному в зависимости от личных обстоятельств, своего эмоционального состояния, общей политической и социальной ситуации. Именно поэтому сам вопрос «идентифицируете ли вы себя как русские» звучит несколько поверхностно. Кто-то назовет себя русским, кто-то заявит о себе как о россиянине, кто-то определит себя как русскоязычного таллиннца, а кто-то - как постсоветского человека. Это всегда личный сиюминутный выбор.
Однако этот выбор всегда обусловлен еще и тем, кто именно находится рядом и почему мы хотим подчеркнуть именно этот аспект своей идентичности. Собственно любой идентификационный дискурс формируется через противопоставление «Я» - «Другой». Мы «русские» рядом, например, с французами, но желая подчеркнуть разницу поколений и разный жизненный опыт кто-то может назвать себя «советским человеком». В нашем проекте мы особое внимание уделяем именно этому образу «Другого», когда пытаемся рассуждать об идентичности русскоязычных людей, проживающих в Эстонии.
В своем исследовании мы пользуемся определением «русскоязычное население Эстонии», хотя понимаем, что даже в этом случае согласия нет: кто-то скажет «русские из Эстонии», кто-то - «эстонские русские», кто-то - «русская диаспора». Однако точка отсчета очевидна. Массовый процесс идентификации людей как «русскоязычного населения Эстонии» начался в период восстановления независимости Эстонской Республики. Именно в момент распада Советского Союза и возникла необходимость говорить о новых идентичностях. Для Эстонии это были идентичность титульной нации и русскоязычного меньшинства.
Важно, что речь ни в коем случае не шла об отказе от русской культуры. На первом плане были политические и социальные аспекты - получение гражданства, изучение госязыка, участие русскоязычного населения в строительстве демократического общества. Безусловно, уже здесь возникает известная дилемма своевременной демократии, о которой рассуждают и по сей день: нужно ли выделять отдельную социальную группу - русскоязычное население Эстонии, если мы стремимся к построению единого эстонского общества, где все обладают равными правами и обязанностями. С точки зрения современной науки, ответ скорее «да», ведь для того, чтобы учитывать особые требования любой социальной группы, необходимо как минимум понимать, что эта группа существует и что обсуждение ее проблем - это тоже часть демократического процесса.
В 1990-х годах русскоязычная интеллигенция принимала активное участие в дискуссии о построении гармоничных отношений между людьми разных культур в Эстонии. Как пример можно вспомнить полемику между литературоведом Сергеем Исаковым и социологом Дмитрием Михайловым (в журнале «Радуга» в 1996 году) о создании культурной автономии, одной из целью которой было бы сохранение русского языка и культуры. Это проект виделся как оптимальный способ поддержания русской идентичности в условиях формирования эстонского демократического общества. Однако серьезной поддержки официальных властей этот проект не получил.
Параллельно возникали и другие инициативы. Так, в середине 1990-х в русскоязычных СМИ Эстонии активно продвигалась идея «балтийских русских». Эта концепция была связана с попытками создать политические партии, представляющие интересы русскоязычного населения. Увы, партии скорее скомпрометировали эту идею, и к 2010 году «балтийские русские» уже исчезли из идентификационного дискурса.
Тем не менее в русскоязычной общине сохранялась потребность в определении своей идентичности, и русскость как таковая была важным элементом этого поиска. Причем постепенно именно линия «русский из России» как «Другой» стала частью идентификационного дискурса. В русскоязычных публикациях в Эстонии 1990-2000 годов мы можем найти рассуждения о том, что «мы уже не русские вообще, а именно эстонские русские», «мы - русские Эстонии». Подобный подход русскоязычного населения к идентичности проявляется и в социологических отчетах, посвященных интеграции в Эстонии. Приводимые в них цифры также свидетельствуют, что русскоязычное население Эстонии, прежде всего молодежь, все меньше отождествляет себя с русскими из России.
Как можно это объяснить? Прежде всего, это связано с элементарно разными жизненными ситуациями, с которыми сталкивалось русскоязычное население Эстонии и России сразу после распада СССР. Очевидно, что «быть русским» в статусе национального меньшинства значительно сложнее. Да и политика Эстонии в отношении русскоязычного населения не всегда была последовательной. Москва также уделяла внимание бывшим соотечественникам лишь от случая к случаю. Сказывалась здесь и обычная для русского идентификационного дискурса москвоцентричность, которая предполагает более высокий статус жителей столицы по отношению к русским, проживающим как в провинциях России, так и в бывших советских республиках.
При этом, как ни странно, одной из точек недопонимания между русскими из России и Эстонии стало изучение эстонского языка. Большинство образованных россиян искренне не понимает, почему бы русскоязычному населению Эстонии просто не выучить эстонский и тем самым не решить все свои проблемы. Нехватка преподавателей, стоимость курсов, специфика освоения языка в русскоязычных городах и районах, разобщенность между эстонским и русскоязычным населением - все это совершенно не известно большинству россиян.
Эти сложности хорошо описаны в романе Елены Скульской «Пограничная любовь», где одной из причин расставания главных героев - Ольги из Санкт-Петербурга и Владимира из Таллинна - стали совершенно разные позиции в отношении положения русскоязычного населения в Эстонии. Интересно, что и в романах других авторов, например, Андрея Иванова, мы также можем увидеть образ «русского из России» как «Другого».
Кстати, оба писателя - и Елена Скульская, и Андрей Иванов - на расспросы об идентичности отвечают одинаково, подчеркивая, что их символической родиной является русская литература, а не Россия или Эстония. Оба писателя придерживаются четких антивоенных позиций, но их самоидентификация не связана напрямую с политикой Кремля. Близкие идеи звучат в Эстонии уже давно. Так, еще в 2000 году подчеркивалось, что надо «остаться русскими по языку и культуре, по своему национальному самосознанию, но вместе с тем быть лояльными гражданами Эстонской Республики, интегрированными в эстонское общество».
Сегодня ситуация стала гораздо сложнее. Политизация русской культуры, тяжелейший кризис русской идентичности в целом безусловно ведет и к переосмыслению русской идентичности в Эстонии. Переосмысление это, как я указала выше, происходит на грани эмоционального и рационального, именно поэтому идентификация себя через противопоставление с русскими из России носит спорадический характер. И если в одной ситуации люди будут готовы отождествлять себя с Россией, то в другой будет возникать желание подчеркнуть свое отличие. При этом отмечу, что для россиян точкой отсчета кризиса идентичности будет скорее 2022 год, тогда как для русских проживающих в других странах - 2014-й.
Именно поэтому снижение количества людей, определяющих себя как «русских» в соцопросах в Эстонии не должно удивлять. Для многих агрессивная политика Москвы просто неприемлема. Однако осуждение войны совсем не означает отказ от культуры и языка, от русской идентичности. Ведь, с одной стороны, взаимопонимание между россиянами и русскоязычным населением Эстонии все уменьшается, но с другой, у большинства есть родственники и друзья, проживающие в России, и просто отбросить эти отношения невозможно.
Все большая политизация этой дилеммы, на мой взгляд, ведет лишь к все большему разобщению между эстонским и русскоязычным населением, к конфликтам и серьезным внутренним проблемам. Но неизбежно ли это? В современных научных дебатах уже давно циркулирует идея о множественности версий русскости. Ландшафт русской культуры весьма разнообразен и совсем не ограничивается официальной политикой Кремля или даже самой Россией. Русская культура проявляется и развивается в разных странах мира совершенно по-разному, и Эстония здесь не исключение.