/nginx/o/2023/12/08/15769194t1h2566.png)
/nginx/o/2023/07/03/15432530t1hcb25.jpg)
В Нарве точно есть что-то особенное, если она столько раз была на грани исчезновения, но всегда возрождалась и упорно настаивала на себе. Эту энергетику успешно раскрывает в нарвитянах и гостях города известный популяризатор его истории Александр Опенко. У него вышла очередная книга, и Rus.Postimees расспросил автора, о чем рассказывают тексты на открытках и почему важно изучать разговоры за пивом.
Александр Опенко - нарвитянин, в жизни которого было большое путешествие. В студенческие годы он уезжал в США и Великобританию, чтобы в один прекрасный день вернуться. Это называется - «пригодился, где родился». Можно пытаться преуспеть там, где все уже сделано. Но куда важнее преображать свой дом, где работы непочатый край. После получения магистерского диплома по истории в 2005 году Александр пошел преподавать в школу. Вскоре из увлечения городом выросла параллельная работа гидом. С 2021 года начали выходить книжки, а в начале этого года Опенко получил за свой труд государственную награду - орден Белой звезды V степени.
- Вы только что презентовали свои новые «Нарвские истории» в программе Дня реки. В отличие от обычных краеведческих книг она о повседневности и жизни обычных горожан?
- Для первой части книги - это собственно нарвские истории с древнейших времен до Второй мировой войны - я старался выбирать сюжеты, которые не слишком часто встретишь. История, связанная с эпохой викингов, или история первого нарвского филокартиста (собирателя открыток - прим. ред.) - все это отработано на экскурсиях, которые я вожу по Нарве и которые основаны на зачастую полностью утраченном фольклоре. Ведь фольклор – это люди, его носители, а в 1944 году, например, население Нарвы составляло 400 человек против 40 000 в так называемое «царское время» и от 33 000 до 28 000 перед Второй Мировой войной.
- Откуда вы берете истории, которые, как вы говорите, были утрачены?
- Чтобы было понятно. На одном французском портале продавали открытки, которые все были адресованы в Нарву человеку по имени Эмиль Игнатиус. Я собираю открытки ради того, что в них написано, оттуда по крупицам извлекаются детали жизни людей. И вот я смотрю, откуда шли эти открытки – Бразилия Аргентина, США, Мальта… Это все нетипично для конца XIX века. Я для начала вбил имя этого человека в поисковик и увидел, что был в Нарве такой коллежский секретарь, который коллекционировал открытки, марки и периодику разных стран. Для этого он заводил себе в этих странах друзей по переписке (в записи лекции рассказ об Игнатиусе см. на 21:50 - прим. ред.). Я решил выяснить, каково происхождение этого человека. Оказалось, он дальний потомок Игнаци Яака, который был одним из первых учеников Бенгта Готтфрида Форселисуа (автора первого букваря для Эстонцев, появившегося в 1680-е годы – прим. ред.).
- Ничего себе! Это же он придумал, что надо готовить учителей эстонского для сельских школ?
- Именно. Получается, что у этого филокартиста – знаменитые предки. Не немцы и не шведы, а эстонцы. Мои коллеги, занимающиеся нарвскими кладбищами, рассказали, что до недавнего времени могильные камни семьи этого Игнатиуса сохранялись, а один был даже в музее при старой эстонской гимназии. То есть получается, что мы имеем чуть ли не первого нарвского филокартиста, происходящего из очень известной семьи, сведений о котором я пока в литературе о Нарве не встречал. Это не какой-то глубоко проработанный в архивах сюжет, а популярная история, в которой можно за что-то зацепиться.
- Получается, вы как бы идете по улице и видите, что какой-то люк подозрительно лежит. Вы его открываете, из него лезет нечто совершенно удивительное, а вам только и остается, что говорить: о, а давайте мы это посмотрим, а еще вот это!
- Точно так и есть! Понятно, что я не богач, но какие-то свои средства вложить могу. Так что теперь я возвращаю открытки Игнатиуса на родину – я имею в виду те, что он по всему миру посылал. У меня их уже около 15. На данный момент самая ранняя из них была послана из Нарвы в июле 1897 года и к Рождеству того же года она добралась до места назначения – в Эквадор. Я собираю задел на будущее. Может, у нас когда-нибудь будет музей филокартии или, по крайней мере, музей горожанина – его же до сих пор нет. Я в этом смысле не какой-то накопитель, я думаю о будущем. Может, это сейчас никому не интересно, а скоро все будет иначе…
- А Нарвскому музею это, стало быть неинтересно?
- Ну, я не знаю. Я им говорил, что у меня это есть. Они сказали: хорошо, мы отдадим это хранителю. Они же музей с научной базой, а я частник со своими интересами. Я, конечно, историк, но работаю с открытыми источниками, в архивах не сижу, истории рассказываю.
- Да, у вас же еще эти театрализованные экскурсии, а у них серьезные академические дела!
- Да, верно (смех). Но я не считаю, что работники замка и других площадок музея не воспринимают всерьез то, что я делаю. Мы с ними очень хорошо сотрудничаем. Просто вообще отношение к интерпретации сложное. Части нарвитян нравится моя подача. А другая часть, конечно, возмущается: «Он клоун, он все придумывает, такого не было, сколько можно слушать его сказки». Строго говоря, я же действительно не копаю архивы, а больше развлечением публики занят. Я ведь часто рассказываю довольно известные вещи, но делаю это в такой красочной манере, что люди уже не верят даже этим известным фактам. Что-то тут не то, думают.
- Вы производите edutainment, который не всем привычен. Дескать, скучна академическая история, но, если мы сталкиваемся с нескучной историей, то сразу настораживаемся, потому что она обязана быть скучной!
- У нас в Нарве нет привычки к таким историям, потому что утерян городской фольклор. Часто менялось население, просто вымывалось. Получается, например, после 1944 года – раз, и приехали совершенно другие люди. Они, может, и хорошие сами по себе, но совсем, совсем другие! Нет никакой связи, городская ткань разорвана. И пытаюсь я не научную картину восстановить, а то, что за кружкой пива говорили.
- Нарва же пережила страшную трагедию! И ее тяжесть возрастает многократно, когда мы понимаем, что город можно было восстановить. Но его, как Кенигсберг, разобрали на кирпичи, раскатали до мостовых, и вообще – чтоб линий улиц было не видать.
- И здесь это было не один раз. В 1708 году Петр Первый выслал все остававшиеся в городе семьи за Волгу, опасаясь шведских бунтов, затем тут было несколько чумных эпидемий, и к 1718 году в городе тоже оставалось несколько сотен человек. То есть все опять началось с чистого листа. Когда я издавал свою первую книжку о тайнах Персидского дома, я пытался снова раскрутить очень крутую рекламную фишку, которая была очень популярна тут в 1930-е годы, ею занимались мэр Нарвы Яан Лутс и архивариус музея Арнольд Соом. Ребята они были с фантазией, вовсю пиарили Нарву, собирали и издавали городские легенды – неважно, правда или неправда, главное, чтобы туристам нравилось. И это давало толчок развитию, о Нарве больше узнавали, в ней начинали происходить события, под события строились гостиницы и латались дороги. Когда есть пустота, ее нужно заполнять, а в Нарве она то и дело случалась. Как-то исторически выходило, что город много раз почти исчезал, а потом появлялся снова.
- А что во второй части книги? Городская периферия, самое интересное?
- Вторая часть – о районах вокруг железной дороги: более известном Кренгольме и менее известном Йоахимстале (он же Йоаорг – прим. ред.). Этот Йоахимсталь, примерно как Каламая в Таллинне, состоял из деревянных домов. Там с конца XIX века селились работники железной дороги и заводов, того же Кренгольма. А потом туда начали съезжаться жители центра – те, кто жили в исторических особняках. Они ведь были каменные и сырые, целое состояние уходило на отопление, а комнаты при этом тесные, маленькие.
В общем, продавали такой дом, покупали грунт в Йоахимстале и строили там, что нравилось. Все это, конечно, обрастало лавками, кафе, ресторанами, лучшими фотоателье города, театр появился. Все это продолжалось по нарастающей до Освободительной войны. С января по апрель 1919 года Красная Армия ежедневно обстреливала этот район, пока он почти полностью не выгорел. Ему удалось частично возродиться в 1930-е годы, но потом случилась вторая большая война. И жирная точка была поставлена на Йоахимстале!
- Ничего с тех пор не сохранилось?
- Несколько домов сохранилось. Один из них находится на нынешней улице Раудсилла, его построил на купленном в 1935 году участке Филипп Андреевич Исаков. У него и его жены Анны Сергеевны было трое детей – Вениамин, Геннадий и Евгения. Две дочери Вениамина и сейчас живут в Нарве. До прошлого года они владели этим домом. Это Лидия Дубова и Ирена Вайсс-Вендт – мама живущего в Норвегии историка холокоста Антона Вайсс-Вендта. Сын Геннадия – живший и преподававший в Тарту специалист по эстонской культуре и эмиграции в Эстонии, профессор Сергей Исаков, а сын Евгении – оптик Энно Руусалепп, сотрудник обсерватории в Тыравере.
- Ничего себе! А ведь точно! Я же помню, что Сергей Геннадьевич из Нарвы. Я учился у него в Тарту.
- Да, вот такая семья. Они уезжали оттуда в эвакуацию, а когда Филипп Исаков вернулся, то просто упал на колени. Весь район сгорел, а их дом и соседний – уцелели. Бомба пробила крышу и попала в детскую комнату Сергея Геннадьевича, но не разорвалась. И в советское время Филипп Андреевич прописал детей в три квартиры дома и сам жил в четвертой, то есть весь дом сохранил за собой. Там во дворе яблоня сохранилась, которую он посадил в 1938 году. Она плодоносит! И вот теперь у нового хозяина нет обязательств по сохранению дома. Я бы на месте города нашел деньги, выкупил дом и сделал музей. Там жила одна семья, и они везде сделали раздвижные двери, чтобы ставить через весь дом огромный стол и праздник вместе справлять. Это такая обстановка, такая атмосфера, о-го-го!
- О Кренгольме хочется поговорить с вами отдельно, это большой мир, уникальная для Эстонии вселенная даже на фоне прекрасного и уже давно приведенного в порядок промышленного пояса в Таллинне. Так что давайте вернемся к открыткам – ведь третья часть специально о них?
- Да, я ведь их собираю. Я уже опробовал эту схему в книге о Нарва-Йыэсуу, где тоже в одной части шла речь только о том, что люди писали друг другу в то время. Но в курортном городе преобладали курортные страсти: девушки влюбляются, страдают, худеют, толстеют. Я могу стендапы делать из той переписки. Нарва же – напротив: рутина, семейная жизнь, на Кренгольме есть акцент в виде немецких и английских мастеров, что они хотят на родину, здесь для них все чужое. Рабочие всегда пишут: «У меня все хорошо, все по-старому». Отдельная интрига – что «все по-старому» значит на самом деле. Я это так и публикую: лицевая сторона и текст, где проступает эмоция, из которой можно извлечь историю.
- Книг о Нарве выходит все больше. О ней еще много чего можно сказать?
- Несомненно. Нарвский музей только что выпустил прекрасный путеводитель, и мне радостно, что моя книга ни в чем с ним не пересеклась. Нет конфликта - мы пишем о разном. Очень круто, что Катри Райк издала книгу о Нарве через призму своего опыта. Так и должно быть. И это не только для туристов – это для всех нас, и для биографии города важно.