Ступеньки, ведущие к упадку демократии: что должно случиться в Эстонии, чтобы у нас больше ее не было?

Ступеньки, ведущие вниз. иллюстрация: Toivo Luht

• Для демократии важна политическая конкуренция
• Злоупотребление обструкцией может привести к исчезновению демократии
• Перегибы представляют собой угрозу демократии

Дать определение демократии непросто. Все будто знают, что это такое, но каждый понимает по-своему. Такая же ситуация и с угрозами демократии. Во время кризиса обструкции этой весной оппозиция и коалиция сошлись во мнении о том, что эстонская демократия находится под угрозой, но не о том, кто или что угрожает демократии Эстонии и что с этим делать, пишет редактор Аго Раудсепп.

Можно долго перечислять условия, необходимые для существования демократии, но есть две вещи, без которых ни о какой демократии и речи быть не может. Должна иметься политическая конкуренция, чтобы было из кого выбирать, и должны быть избиратели. И первое условие важнее второго.

На выборах в июле 1940 года, которые были организованы сразу после оккупации Эстонии, оккупационная власть ограничила не избирательное право, а политическую конкуренцию. Все могли голосовать на равных основаниях, а вот свобода баллотироваться была резко ограничена. К тому же и результаты выборов были сфальсифицированы.

Оккупационная власть начала расширять избирательное право, потому что равенство граждан и их участие в выборах не представляли ей никакой угрозы. В августе 1940 года была принята Конституция ЭССР, на основании которой возрастной ценз для избирателей был снижен до 18 лет. Этим советская оккупационная власть пыталась показать свою демократичность – в соответствии с первой Конституцией Эстонской Республики 1920 года этот возрастной ценз составлял 20 лет, а в соответствии с последней Конституцией 1938 года – 22 года. В межвоенной Финляндии люди наделялись активным избирательным правом вообще только с 25 лет.

Выборы в Государственную думу, прошедшие в июле 1940 года в оккупированной Эстонии. Фото: Rahvusarhiivi filmiarhiiv

Непосредственно перед советской оккупацией в истории Эстонии был период, когда предпринимались попытки коренным образом изменить эстонскую демократию. С октября 1934 года в условиях «эпохи безмолвия» больше не проводились заседания Рийгикогу, а до февраля 1938 года народ не мог избрать новый парламент.

В феврале 1938 года была избрана нижняя палата преобразованного в двухпалатный Рийгикогу, а народ Эстонии снова мог избирать: на 80 мест Государственной думы претендовали 210 кандидатов. По сравнению с выборами, проведенными в оккупированной Эстонии, это было как день и ночь, и результаты выборов не были сфальсифицированы. Однако ни один серьезный исследователь демократии не назовет Эстонскую Республику в период с 1938 по 1940 год демократической. Причина в строгом ограничении свободы слова, ассоциаций и собраний.

Если отменить любую политическую конкуренцию, да к тому же еще и сфальсифицировать результаты выборов, то на выходе получим Советский Союз.

Хотя независимые кандидаты и могли свободно баллотироваться, партии были запрещены, и только кандидаты от проправительственного «Народного фронта» имели доступ к СМИ. Оппозиционным кандидатам не разрешалось даже проводить предвыборные собрания. Политическая конкуренция существовала лишь в крайне ограниченной форме, а выборы не были справедливыми, потому что кандидаты находились в неравных условиях.

При этом даже такие выборы были на удивление демократическими, если сравнивать их с выборами в современной России.

Как известно, в России участвовать в выборах может только так называемая «системная оппозиция», в которую не входит ни Алексей Навальный, ни любой другой политик, который осмелился бы бросить сколь-нибудь серьезный вызов власти. Но даже эта «системная оппозиция» на последних выборах в Государственную думу не смогла и близко добиться такого же результата, которого добилась эстонская оппозиция на выборах в Государственную думу в 1938 году.

Вопреки неравным возможностям на выборах 1938 года оппозиционные кандидаты получили все места в Тарту и почти половину мест в Таллинне. И это была настоящая оппозиция, в которую входили участники Освободительной войны (вапсы), такие крайние левые, как Неэме Руус и Максим Унт, и, конечно, Яан Тыниссон.

Выборы в Эстонии 1938 года можно сравнить с последними парламентскими выборами в Венгрии: В Эстонии проправительственный «Народный фронт» получил в Государственной думе 67% мест, как и проправительственный предвыборный союз в Венгрии.

Но выборы 2022 года в Венгрии были все же гораздо более демократическими. Наблюдатели от Парламентской ассамблеи ОБСЕ пишут в своем отчете, что в ходе кампании уважалась свобода ассоциаций и собраний, а участники выборов могли проводить свою кампанию «по большей части свободно».

Основная претензия наблюдателей состояла в том, что в ходе предвыборной кампании власти воспользовались своим положением и оппозиции не были обеспечены равные возможности. Это совпадает с основной претензией к эстонским выборам 1938 года.

Упадок демократии

V-Dem, самое надежное учреждение, занимающееся историческим исследованием демократий, все это отразило в своих оценках. Если совсем упрощенно, то степени упадка демократии можно охарактеризовать следующим образом.

До 1934 года Эстония без всяких сомнений была демократической. Если убрать равные возможности для оппозиции, то мы получим примерно современную Венгрию, которая совсем немного вышла за рамки демократической страны. Далее, если мы возьмем сегодняшнюю Венгрию и введем такие же ограничения на свободу ассоциаций, слова и собраний, которые были введены после 1934 года в Эстонии, то мы получим более-менее такую Эстонию, какой она была в 1938-1939 годы.

А если мы еще и уберем настоящую оппозицию, оставив только «системную», то получим страну, подобную современной России. Если распустить на неопределенный срок парламент и править без него, то получим Эстонию образца 1935-1937 годов.

Наконец, если мы отменим любую политическую борьбу, да к тому же еще и начнем фальсифицировать результаты выборов, то получим такое государство, которым являлся Советский Союз.

До такого дна независимая Эстония никогда не опускалась. Однако в нашей истории был очень постыдный период, когда страной управляли без парламента. Поэтому трудно спорить с финскими журналистами, которые осенью 1934 года озаглавили статью об Эстонии следующим образом: «Рийгикогу не созывается и выборы не проводятся. Диктатура в Эстонии может длиться годами» (Uusi Suomi, 23.11).

Из вышесказанного видно, что для упадка демократии не требуется ничего такого особо драматичного, как, например, фальсификация результатов выборов или роспуск парламента. Вполне достаточно, если верхушка власти начнет злоупотреблять своим служебным положением, чтобы оставаться у власти.

Именно поэтому V-Dem оценило Венгрию как совсем немного не демократическую страну, потому что Виктор Орбан воспользовался властью, которая сопутствует его должности главы правительства. А Германия образца 1932 года была оценена немного не демократической, потому что Гитлер, придя к власти в начале 1933 года, на следующих выборах активнейшим образом пользовался тем, что он занимает должность канцлера.

Другое важное наблюдение заключается в том, что демократия прежде всего зависит от свободы, а особенно от тех свобод, которые делают возможной политическую конкуренцию. Однако Эстонию не спасло то обстоятельство, что в Эстонии свободы слова было больше, чем в той же Финляндии. Да и Германию свобода слова не спасла, и этот список можно продолжить: до Владимира Путина в России со свободой слова был полный порядок, а в Венгрии свободы слова до прихода Орбана, который на данный момент занимает свою должность уже 13 лет, было еще больше.

Здесь мы, скорее, имеем дело с одной из дилемм свободы (и демократии), которую сформулировал Платон еще 2400 лет назад: «вероятным результатом чрезмерной свободы может быть только чрезмерное рабство» – любая форма правления уничтожает сама себя, когда начинает заниматься перегибами.

Если демократия прежде всего зависит от политической конкуренции, то, следовательно, демократию могут уничтожить перегибы с политической конкуренцией. То же самое касается и свободы слова, которая делает возможной политическую конкуренцию.

Это правда , что «демократия умирает во сне», как написано в шапке газеты Washington Post. Но в равной степени верно и то, что демократия может умереть, если позволит себя ослепить и не увидит пропасти перед собой.

Ослепленная Эстония

90 лет назад в Эстонии велись ожесточенные споры о том, что же не так с нашей демократией и как исправить эту ошибку. Большинство считало, что проблема в чрезмерно демократической конституции, а особенно в том, что в Эстонии отсутствовал институт президента. Но были и те, кто так не считал, например, социал-демократы.

Однако внепарламентское движение вапсов заняло твердую позицию, в соответствии с которой для устранения недостатков эстонской демократии необходимо сократить число членов парламента как минимум вдвое.

Но и то подавляющее большинство, которое считало, что проблема в конституции, не смогло договориться, какие именно поправки в нее следует внести. В итоге спор перекинулся на совершенно второстепенные темы.

Большинство представленных в Рийгикогу партий считало, что число членов парламента нужно оставить на уровне 80 (в 1932 году) или поднять до 100 (в 1933 году). Однако внепарламентское движение вапсов заняло твердую позицию, в соответствии с которой для устранения недостатков эстонской демократии необходимо сократить число членов парламента как минимум вдвое.

Первая полосы газеты вапсов Võitlus 8 июня 1933 года. Фото: Rahvusraamatukogu Digar

Народу Эстонии Рийгикогу, состоящий из 50 депутатов, нравился гораздо больше, чем состоящий из 100. Проект поправок к конституции, составленный Рийгикогу, был подавляющим числом голосов (67,3 процента) отклонен на референдуме в июне 1933 года, при этом проект вапсов на референдуме в октябре того же года был одобрен с еще большим перевесом (72,7 процентов проголосовали «за»).

Когда стали известны результаты референдума, газета вапсов вышла с заголовком «Народ победил!». Понятно, кто проиграл: Рийгикогу и «прогнившая партийная система». Таким образом, вапсы считали, что во всех бедах эстонской демократии виноваты партии и парламент, который играл слишком большую роль, и они делали все, чтобы убедить в этом народ Эстонии.

Первые полосы газеты вапсов Võitlus непосредственно перед третьим конституционным референдумом 14 октября и после него 17 октября 1933 года. Фото: Rahvusraamatukogu Digar

В данном случае именно это важно, а не спор о том, отменили бы вапсы политические партии, если бы они пришли к власти, или под «прогнившей партийной системой» они подразумевали только представленные в Рийгикогу партии или партии в целом.

Все могли прочитать в газетах, как в январе 1933 года в Германии совершенно законно к власти пришло коалиционное правительство во главе с Гитлером и как уже в июле того же года были запрещены все партии, кроме одной. Все также могли прочитать и публикации главы вапсов Артура Сирга, в которых он утверждал, что партийная система должна неминуемо исчезнуть.

Хоть большой успех вапсов на референдуме за их проект поправок к конституции и не означает, что большинство населения Эстонии также поддержало бы и все их остальные идеи, это все-таки значит, что большинство эстонского народа согласилось с тем, что именно является проблемой для демократии Эстонии и как ее решить. Народ согласился с тем, что нужно меньше парламента и меньше партий.

В этом вопросе с вапсами были солидарны и два самых заслуженных военачальника Освободительной войны Константин Пятс и Йохан Лайдонер. Единственное разногласие заключалось в том, кто будет реализовывать волю эстонского народа и решать проблему демократии Эстонии. В марте 1934 года Пятс, Лайдонер и лидер социал-демократов Аугуст Рей сошлись во мнении о том, что вапсам эту работу доверить нельзя. Они заявили, что вапсы готовят государственный переворот.

Хотя разговоры о государственном перевороте и не соответствовали действительности, они были настолько правдоподобны, что Рийгикогу единогласно одобрил введение общегосударственного военного положения и ни в чем не упрекнул ни Пятса, ни Лайдонера. Яан Тыниссон написал в Postimees, что принимает шаги государственного старейшины и главнокомандующего «с чувством полной удовлетворенности».

Шесть месяцев спустя Пятс и Лайдонер, по сути, приступили к реализации программы вапсов: деятельность политических партий была приостановлена, а состоящий из 100 депутатов парламент был распущен.

Хотя такие действия были абсолютно самовольными, и никакого мандата от избирателей они на это не получали, они все равно могли верить в то, что общее направление их деятельности соответствует чаяниям народа. Если посмотреть, насколько гладко у них прошел демонтаж демократии, то можно подумать, что так оно и было.

Применение чрезвычайных мер само по себе еще не делает какую-либо страну недемократической, потому что в этом случае и Веймарская Германия, и Эстонская Республика были бы недемократическими с самого начала.

Если бы эстонский народ однозначно отверг программу вапсов, Пятс с Лайдонером и предположить бы не могли, что их действия будут соответствовать пожеланиям народа. Не факт, что это изменило бы ход событий, но точно затруднило бы демонтаж демократии. В любом случае, антипартийная и антипарламентская кампания вапсов оказала эстонской демократии большую медвежью услугу.

Вторую медвежью услугу стране оказали авторы первой Конституции Эстонии, которые считали, что чем больше будет прямой демократии, тем лучше. Действующая в настоящее время Конституция гласит, что высшая государственная власть осуществляется народом двумя способами: 1) путем выборов в Рийгикогу, 2) путем референдума. В Конституции 1920 года таких способов было три, и по значимости стояли они в другом порядке. 1) референдум, 2) народная инициатива, 3) выборы в Рийгикогу.

Если бы в Конституции Эстонии не была прописана народная инициатива, то у нас не было бы трех референдумов о внесении поправок в конституцию подряд, да их, может, и вообще бы не было, в том числе и четвертого, который организовали в 1936 году уже в недемократической Эстонии.

Благодаря народной инициативе внесение поправок в Конституцию Эстонии и превратилось в такую бесконечную историю, которой в Великобритании удалось избежать после брексита. Обратившись к истории, любой может сам для себя решить, насколько процесс внесения поправок в нашу конституцию был демократическим.

На первом референдуме 1932 года эстонский народ с небольшим перевесом голосов отверг предложение о внесении поправок в Конституцию: «за» проголосовало 49,2 процента, «против» – 50,8 процента. Примерно с таким же небольшим перевесом голосов завершился и референдум по брекситу. За то, чтобы остаться в ЕС, проголосовало 48,1 процента, а против – 51,9 процента.

Давайте на минуту представим, что в сегодняшней Великобритании есть конституция (которой там нет), и она такая же, какая была в Эстонии. Конституция предусматривает народную инициативу, и народное движение «ремейнеров» (сторонников сохранения членства в ЕС) грозится набрать необходимые 25 000 подписей. И через год после референдума по брекситу действительно проводится новый референдум. Теперь 32,7 процента голосуют за то, чтобы остаться в ЕС, а 67,3 процента – против.

Но движение «ремейнеров» все равно не удовлетворено результатом. Через четыре месяца организуется еще один референдум – уже четвертый – и в этот раз «ремейнеры» добиваются своего: За то, чтобы остаться в ЕС, голосует 72,7 процента населения, а против – 27,3 процента. Результат первого референдума по брекситу переворачивается с ног на голову.

Конечно, это все упрощение, как и в случае с любой другой исторической аналогией, но урок истории из этого должен быть вынесен.

Референдумы по конституции:

• Первый референдум прошел в августе 1932 года. Явка составила 90,5% (участие было обязательным). За внесение поправок в конституцию было 49,2%, против – 50,8%.

• Второй референдум состоялся в июне 1933 года. Явка составила 60,5% (участие не было обязательным). За изменение конституции проголосовали 32,7%, против – 67,3%.

• Третий референдум был проведен в октябре 1933 года. Явка составила 77,9% (участие не было обязательным, но был высокий кворум: для внесения поправок в конституцию проголосовать должны были не менее половины всех граждан, имеющих право голоса). За изменение конституции было 72,7%, против – 27,3%.

• Четвертый референдум прошел в феврале 1936 года. Явка составила 82,9% (не было ни обязательства голосовать, ни кворума). За созыв Национального собрания для внесения поправок в конституцию было 76,1%, против – 23,9%.

Чрезвычайные меры

Обструкция, которую мы наблюдали этой весной, не является чем-то новым, ей столько же, сколько и эстонской демократии. По сути, это целенаправленное препятствование работе. О рисках обструкции предупреждают столь же давно.

Обструкция, которую мы наблюдали этой весной, не является чем-то новым, ей столько же, сколько и эстонской демократии.

Первый парламент Эстонии, Учредительное собрание, начал свою работу 23 апреля 1919 года, и уже через пару месяцев в Postimees можно было прочитать: «Оппозиция становится все более опасной, когда перестает различать всеобщее благо и препятствует работе парламента, делая его неработоспособным». (PM 21.06)

Прошло более ста лет, но ничего не изменилось. 22 июня 2023 года государственные судьи написали в своем решении: «Парламентское меньшинство может временно препятствовать работе Рийгикогу, но не бесконечно блокировать его работу. Если допускать бесконечную обструкцию, то небольшая группа членов Рийгикогу может сделать неработоспособным весь парламент. /.../ увязывание законопроекта с вопросом доверия разрешается, если это используется для выхода из тупика отношений между парламентом и правительством, но ее слишком частое использование может привести к подавлению парламентских дебатов, а вместе с этим и самой демократии».

Обструкция и увязывание законопроектов с вопросом доверия являются чрезвычайными мерами, которые могут быть использованы как для защиты, так и для уничтожения демократии. Печально известная статья 48 Конституции Веймарской Германии и военное положение в Эстонии были чрезвычайными мерами.

Статья 48 была внесена в Конституцию Германии для защиты демократии, и в 1949 году она была принята с убедительным перевесом голосов. Эта статья давала президенту право действовать в чрезвычайной ситуации в обход парламента. В первые годы существования Веймарской республики к этой возможности прибегали более 130 раз, в том числе и при подавлении попыток мятежа коммунистов.

В Эстонии аналогичной чрезвычайной мерой было военное положение. Общегосударственное военное положение объявлялось четыре раза: В 1918 году в ответ на нападение советской России, в 1924 году в ответ на попытку госпереворота коммунистов, а также в 1933 и в 1934 годах против движения вапсов.

Применение чрезвычайных мер само по себе еще не делает какую-либо страну недемократической, потому что в этом случае и Веймарская Германия, и Эстонская Республика были бы недемократическими с самого начала. Все зависит от того, кто, для чего и насколько обширно их применяет.

В Эстонии однозначно были перегибы при объявлении военного положения, так как оно так и не было отменено в Таллинне, на граничащих с Россией территориях и на железной дороге. Столь же явно в Германии злоупотребляли статьей 48, когда почти половина законов была принята в обход парламента. В обоих случаях чрезвычайные меры стали нормой, а определенные люди начали верить, что без них успешное правление невозможно.

Отсюда еще раз та же мораль: все, что делает демократию возможной и защищает ее, может ее уничтожить, если допустить перегибы. Но невозможно точно предугадать, когда они начнутся. Мы узнаем наверняка только тогда, когда будет уже слишком поздно, когда случится что-то такое, что убьет, а не сделает сильнее.

Поэтому нужно быть более гибким и больше руководствоваться интересами страны.

Перевод с эстонского языка: Алексей Кузнецов.