Интервью Rus.Postimees ⟩ В аду семейных ценностей: легендарный театр возвращает женщинам отнятый голос

Тема женского равноправия во многих азиатских странах остается на грани запрета. В августе на Фестивале Свободы в Нарве гостил узбекский театр «Ильхом», который за 47 лет своей истории не раз пробивал стену молчания вокруг проблемных тем. Вот и сейчас театр не побоялся сделать предметом феминистского анализа людоедские традиции соседней страны. Чего им это стоило, Rus.Postimees узнал у продюсера спектакля «Подпольные девочки» Ирины Бхарат.

Театр «Ильхом»

Фото: Wikimedia Commons

...был основан в 1976 году в Ташкенте как первый в СССР фактически независимый театральный проект под управлением Марка Вайля (1952–2007). В миллионном городе на окраине советской империи, где национальная интеллигенция мешалась с русскоязычной, развивался мощный очаг культурного взаимодействия. Феномен «Ильхома» был его ярчайшим проявлением. После 1992 года «Ильхом» активно выступал как в бывшем СССР, так и за границей, предлагая публике визуально отточенные интерпретации классиков узбекской и других азиатских литератур, а также активно работая с современной драматургией. 6 сентября 2007 года Марк Вайль был убит в подъезде своего дома после репетиции. В декабре 2010 года исламские фанатики, «наказавшие» Вайля за спектакль «Подражание Корану» по мотивам поэмы Пушкина, были осуждены на 13, 17 и 20 лет. Дело Мастера продолжает его ученик и последователь Борис Гафуров. Под его руководством «Ильхом» остается одним из ведущих театров в странах Центральной Азии.

Во внешне гламурном, а на деле душераздирающем спектакле «Подпольные девочки» речь идет о вещах, которые даже в светском Узбекистане не принято обсуждать. В странах, простирающихся на юг от России, женщина и сегодня спрашивает, что ей можно, а что нельзя. Можно – любить мужа и нравиться ему, заботиться о нем и его родителях, готовить и убирать, рожать детей, причем обязательно мальчиков, так как девочки – это производственный брак.

А все остальное – более или менее нельзя. В спектакле, который поставил в Ташкенте активный, находящийся ныне на взлете карьеры польский режиссер Якуб Скрживанек, рассказана реальные истории женщин, в страхе скрывающих имена. Хорошо, что они вообще согласились говорить о своей жизни, больше похожей на вражеский плен, где не соблюдают никакие конвенции.

- Я читал, этот проект был задуман год назад?

- Два. Я была здесь на первом Фестивале Свободы в 2021 году. Меня пригласили как спикера, который должен был рассказывать о театре Центральной Азии. Но 14 августа, когда я должна была это делать, в Афганистане начался мятеж талибов, которые уже на следующий день захватили власть в Кабуле. Поэтому мне тактично задали несколько вопросов о нашем театре «Ильхом» и положении театра в Узбекистане в целом, а остальной разговор был посвящен этим событиям. На тот момент они взволновали весь мир, и меня как жительницу Узбекистана спрашивали, что я чувствую в этой связи.

Ирина Бхарат на Втором Фестивале Свободы, август 2023. Фото: Jelizaveta Gross

- И что же вы чувствовали?

- Видите ли, Афганистан – наш ближайший сосед. Тогда ситуация развивалась стремительно. Я не могла знать всего, что известно сейчас и говорила скорее о своих сиюминутных страхах. Как раз 15 августа, то есть в последний день фестиваля, был показан спектакль польского режиссера Якуба Скрживанека с эпатажным названием Mein Kampf. Он меня совершенно потряс. Накануне отъезда я познакомилась с Якубом и сказала, что очень хочу видеть его работу в «Ильхоме». Он сказал, что приедет, но с условием, что это будет спектакль на афганскую тему. Я начала искать материал и нашла книгу «Подпольные девочки Кабула».

Удивившая нарвитян афиша на фасаде ДК «Ругодив», август 2021. Фото: Vaba Lava Narva

- Не могли бы вы немного рассказать о ней?

- Это книга шведско-американской журналистки Дженни Нордберг, рассказывающей истории девочек, которых воспитывают, как мальчиков. С нами работала британский драматург Эмили Рейли, и мы с ней договорились подключить к оригинальному материалу то, что нам удастся собрать, поговорив с афганскими девочками, которые приехали в Узбекистан по программе образовательного обмена и остались после захвата власти талибами. Их родители скрывают, что дочери учатся за границей. Если это станет известно, им грозит расстрел.

«Добрые традиции»: девочки, одетые мальчиками

В Афганистане женщина не может даже выходить из дома без сопровождения мужчины. Если в семье нет мальчиков, то одну из дочерей родители начинают одевать в мужскую одежду и воспитывать, как мальчика. Эта практика называется «бача-пош» (в переводе с персидского - одетая мальчиком) и представляет собой крайне репрессивную форму выхода из «отчаянного» положения семьи, где нет ни одного наследника. Женщин, у которых не получилось родить сына, избивает муж, ненавидит свекровь и презирает общество, так как она виновата в «позоре» семьи и в конечном счете отвечает за судьбу несчастной дочери, которая несколько лет до наступления периода полового созревания изображает мальчика, а потом вновь «вынуждена» вернуться в женский мир. Подробнее см. здесь.

- То есть у вас материал, собранный в книге об Афганистане, дополнен историями, которые вы собрали у себя, разыскав людей, отрезанных от дома…

- Да, это документальный театр, где мы скрываем имена героинь по их просьбе. Нам важно, что проект поддержал Евросоюз. Посол Делегации Евросоюза в Узбекистане Шарлотт Адриан приняла очень человеческое участие в судьбе этих девушек, но помощь крайне затруднена. Узбекистан не признает для них статус беженцев, а значит, ни одна программа ЕС для них не работает.

- Это сознательное непризнание статуса?

- Да, Узбекистан вынужден выстраивать с соседом дипломатические отношения, не подвергая риску свое население, насколько это возможно. Когда я прошлый раз была в Нарве, Узбекистан выразил свою позицию достаточно четко, разделив ее со всем миром. Со временем эта позиция менялась, а вместе с ней менялся и наш спектакль. Изначально мы вслух называли страну, в которой произошли воссоздаваемые события – теперь не называем. Также мы говорили, что к власти пришел Талибан – теперь говорим «они». Из-за меняющихся взаимоотношений наших стран нам пришлось изобретать эзопов язык, который бы продолжал работать.

Идеальная женщина Востока - с телом, но без лица. Сцена из спектакля. Фото: Jelizaveta Gross

- И этот язык представляет собой машину расширения неопределенности. О смысле многих сцен нужно догадываться. Например, есть Барби и Кен, они завораживают сами по себе, вне связи с драматизмом сюжета

- Это не Кен и Барби, а Джек и Роуз, сцена из «Титаника». Мне кажется, это несложно понять. А сцена у нас появилась потому, что американская культура все-таки по всему миру насаждается. Нам девочки рассказывали, что для них эти персонажи реально важны. В Афганистане до августа 2021 года они свободно смотрели этот фильм, и для них идеальная любовь выглядела именно так.

«Ах-любовь» из кино: гротескные маски Джека и Роуз - героев «Титаника», которых изображают две девочки. Фото: Jelizaveta Gross

- Проводите ли вы параллели со своей страной, когда работаете с афганским материалом? Или это внешняя по отношению к вам история?

- Нисколько не внешняя. Мы чувствуем влияние оттуда. Уровнем государственных отношений оно не ограничивается. Есть поддержка в обществе. Мы хоть и светское государство, но все-таки мусульманская страна. Через полгода после того, как началась работа над постановкой, у меня был сложный разговор и с режиссером, и с драматургом. Я сказала, что нам нужно придумать иносказательный язык, и Якуб ответил, что тогда вообще не понимает, зачем мы этим занимаемся. Мы должны быть честными, открытыми и делать революцию.

- Серьезно? Это глобальное непонимание вследствие непереводимости культурных языков?

- Но, как видите, он понял. Мы же все-таки сделали спектакль. Разговор был сложный, но мне удалось его убедить. Якуб имеет право так думать, и я верю в его позицию. Он честен.

Режиссер «Подпольных девочек» Якуб Скрживанек. Фото: Vaba Lava Narva

- В финальной сцене спектакля очень точно показан мелкобуржуазный страх Европы перед переселенцами с Востока. (Через решетку забора просунута доска, на одном краю которой сидит девушка в восточной чадре, на другом – в европейской одежде, которая качает головой и повторяет: «Я не знаю, что я могу тебе дать» - прим. ред.)

- Мне кажется, это универсальный страх. Мы тоже сейчас не пускаем к себе жителей Афганистана. Потому что, если мы сделаем это, всех нас будут мазать одной краской. И потом, мы не знаем, кто к нам приедет – действительно пострадавшие или те, кто насаждают Талибан? Для меня это вполне понятный человеческий страх.

Продюсер «Ильхома» Ирина Бхарат. Фото: Александр Раевский

Если я знаю человека, то буду думать, могу ли я пустить его к себе пожить. А если это абстрактные люди, названные беженцами и являющиеся носителями другой культуры, другого менталитета, как я буду с ними жить? Можно заклеймить это как что-то мелкобуржуазное, а можно счесть это нормальным инстинктом самосохранения.

- Например, сохранения себя от украинских беженцев…

- Сейчас люди во всем мире готовы поступиться собственным комфортом, чтобы помочь. Но и они банально устают, странно их осуждать за это. Люди говорят: «Мы же что-то уже сделали, может, кто-то другой теперь что-то сделает?» И в этом ужас. Ведь и главный призыв «подпольных девочек» из Афганистана – напомните о нас миру! Всем кажется, что проблема случилась, ее как-то порешали и можно двигаться дальше. Но ведь ничего не решилось, и мы в этом живем!

Доктор F всегда разъяснит, что ты сделала не так, если тебе не удалось родить сына. Сцена из спектакля. Фото: Jelizaveta Gross

- Вы ведь показываете спектакль в Узбекистане?

- Конечно. Он сейчас самый хитовый, наверное. У нас были проблемы с его выпуском, но мы оперативно решили эти вопросы. Власть испугало, что в спектакле используются элементы мусульманской одежды, и мы откровенно говорим о месте женщины в мусульманском мире. Это может показаться некомфортным и спровоцировать внутренние и внешние проблемы. Союз театральных деятелей предпринял ряд шагов, чтобы помешать выпуску спектакля. Но тут вдруг вмешалось министерство юстиции, которое решило, что театр «Ильхом» известен во всем мире, и международный скандал вокруг запрета не нужен.

Мусульманская чадра в спектакле становится элементом эротической провокации. Фото: Jelizaveta Gross

- Это важная развилка. Правовое решение вопроса оказывается важнее страхов, разоблачением которых вы во многом и занимаетесь.

- Да, в данном случае мудрое решение министерства юстиции и нам сыграло на руку. Запрет постановки в «Ильхоме», который всегда был островком свободы, как же так? Своего рода черный пиар. И особенно примечательно, что люди потом смотрели спектакль и спрашивали: а за что хотели запретить? Это же просто учебное пособие по правам человека!

- А могут ли светские страны Центральной Азии прийти к той реальности, в которой сейчас живет, например, Афганистан?

- У нас нет цели изменить мир. Мы его честно отражаем и не знаем, что будет. После показов дома у нас было несколько обсуждений, это было очень ценно. В Ташкенте публика намного больше вовлечена, она более эмоциональна и активна, чем здесь. Это понятно – тема близка нашему зрителю. Люди говорили о своем опыте: постановка заставила их задуматься о том, что в их семьях не так. Причем не только женщины, но и мужчины, которыми помыкают властные родители. Если у людей открывается ресурс противостоять этому или хотя бы в следующем поколении не делать того же со своими детьми, мы считаем свою задачу выполненной.

- С мужчинами проблем тоже хватает, я думаю. Причем о женщинах хотя бы говорят, а гетеросексуальные мужчины в общественной дискуссии фигурируют в основном как абьюзеры. Я чувствую себя тупиковой ветвью, вынужденным элементом производственной цепочки. Что могут думать обо мне женщины, оказавшиеся со мной в одном лифте? Только плохое!

- Ну да, все постарались, чтобы так было.

- Публика в Эстонии должна по идее это хорошо сознавать, а вы говорите, что здесь вас принимают неэмоционально.

- Не знаю, может, для Эстонии это эмоционально. Повторюсь, что в Ташкенте у нас зритель, давно воспитанный на наших постановках, иногда выросший на них. Вовлеченность много значит.

Ирина Бхарат с художественным руководителем театра «Ильхом» Борисом Гафуровым. Фото: Александр Раевский

- Вы единственная театральная институция в стране, которой позволяют говорить на такие опасные для Центральной Азии темы?

- Что значит: «Нам позволяют»? Мы всегда так делали, а потом у нас убили художественного руководителя. Это был рычаг воздействия на нас. Находились и другие, чтобы заставить нас делать или не делать что-либо. Но я не думаю, что власть или кто-то еще ставит цель изничтожить нас. Но мы хорошо знаем, как выживать.

Мы уже пережили самое страшное. Близкие друзья и соратники Марка Вайля, которые строили с ним театр, говорили, что потенциал у нас – от силы три года: «Дальше – конец, ничего не будет». Но выросло уже два поколения актеров, которые не видели Мастера, зато их воспитали его непосредственные ученики. Что с нами можно сделать? Если бы мы думали, что нас всех перестреляют, мы бы чем-нибудь другим занимались.