Родитель: переход на эстонский важен, но особым детям нужен особый подход

• Будет досадно, если из-за особых детей начнут сомневаться в необходимости самой школьной реформы
• Родители хотят защитить детей от экспериментов, которые будут скорее медицинскими, чем учебными
• Неправильно ломать то, что работает очень эффективно, особенно, когда заменить это нечем

Парламентская комиссия по культуре и образованию в конце сентября рассмотрела петицию с призывом учесть при переходе на эстоноязычное школьное образование интересы детей с особыми потребностями. Петиция собрала более 5000 подписей. О том, в какой точке сейчас находится диалог между инициативной группой граждан и государством, и о многом другом в студии Postimees рассказала инициатор этой петиции, член правления благотворительного союза Kureke, общественный деятель Анна Фаттахова.

В прошлую среду министр образования и науки Кристина Каллас заявила, что закон о переходе на эстонский язык образования не освобождает ни одну целевую группу от перехода, включая детей с особыми потребностями. В то же время на сайте министерства появился комментарий, из которого следовало, что в определенных ситуациях для детей и в садике, и в малых классах остается возможность получить индивидуальное решение Rajaleidja, допускающее обучение на родном языке.

- Есть ли что-то обнадеживающее в первой реакции парламентариев и министерства для авторов петиции и тех, кто ее подписал?

- Да, безусловно. Сейчас у меня настроение уже намного лучше, потому что самое главное - это то, что у нас началась дискуссия. Закон о переходе у нас был принят аж в декабре 2022 года, и вплоть до момента рассмотрения в парламентской комиссии существовала своего рода информационная тишина. Не хватало коммуникации. Очень много вопросов было, как у родителей, так и у педагогов. И не было никаких конкретных инструкций.

Сейчас мы начали диалог, и это самое главное. Потому что мне как раз эта коммуникация кажется очень важной. Если нам удастся обсудить все подробности, все детали, то я буду очень надеяться на разум Министерства образования, на тех людей, кто проводит реформу.

Ведь, к счастью, детей с особыми потребностями не так много, если сравнивать с количеством здоровых деток. И если мы пытаемся как-то урезать их права, или не учесть интересы тех детей, которым и без того очень сложно в жизни, то, получается, мы наводим тем самым тень на всю реформу. А мне бы очень этого не хотелось. Получается, что мы и общество тем самым настраиваем против этой реформы, и мне бы этого тоже совсем не хотелось.

Потому что я считаю эту реформу и важной, и своевременной. У меня есть старшая дочь, которая училась в эстонской школе, она сама решила перейти в эстонскую школу из школы с русским языком обучения. И высшее образование тоже получала на эстонском языке. Так что я знаю, что эта реформа - это плюс, что это хорошо.

И вот мы рассматриваем проблему такого малого количества детей, у которых есть конкретная проблема, описанная врачами. Эти описания занесены в электронную историю болезни, это все официально, это не просто родители взяли и сказали, что мой ребенок какой-то не такой, и поэтому давайте-ка он не будет учить эстонский. Нет, речь идет об официально поставленных диагнозах.

И получается, что общество понимает и принимает наши проблемы. И то, что петицию подписало 5000 человек, означает, что все эти люди очень внимательно отнеслись к нам, что это важно для общества. И если мы сможем находить для каждого ребенка индивидуальное решение, или мы сможем найти правильные формулировки, то мы снизим нагрев этой темы, снизим градус обсуждения.

Когда я сразу после встречи в комиссии написала в фейсбуке, что мне кажется, что все плохо, что нам ответили очень категорично, те комментарии, которые я читала под постом, меня очень расстраивали. Потому что многие люди стали переводить эту тему в политическое русло. А я не член никакой партии, я просто мама, и для меня важно здоровье моего ребенка.

И сейчас я надеюсь, что мы начнем обсуждать проблему, искать решение. Потому что ведь тут имеется и юридическая казуистика, не всегда ясно, как этот закон может быть истолкован, к кому он относится. Может ли он применяться к тем, кто начал учиться до его принятия, может ли он иметь обратную силу, и таких неясных нюансов в действительности очень много.

Но диалог с Министерством образования мы открыли, и это очень здорово. Я надеюсь, что мы сможем все это обсудить, и после этого и родители будут спокойны, и педагоги будут спокойны. И у нас останется время для того, чтобы подготовить и учебные заведения, и родителей, и общественность, подготовить к тому, как все это будет происходить. И, самое главное, из-за наших детей не будет ставиться под сомнение необходимость всей реформы. Мне бы этого, повторюсь, очень не хотелось, потому что ведь речь идет о малом количестве детей.

И теперь отдельно о том, что касается малых классов. На открытие таких классов нужно получать специальное разрешение, и все детки в таких малых классах имеют заключение врачей. Это не те дети, которые перемещаются в инвалидных креслах, или имеют проблемы с передвижением, со зрением или со слухом, нет, это дети, у которых проблемы с развитием и с поведением.

У многих таких детей, например, расстройства аутического спектра, и тогда их направляют в малый класс. Также у них могут быть и речевые проблемы. Поэтому эти дети находятся в малых классах. Это же касается детей в специальных группах в детсадах, это тоже дети, в отношении которых вынесено медицинское заключение.

- В одном из интервью вы сказали, что в Эстонии услуг для детей с особыми потребностями объективно больше именно на эстонском языке, и если кто-то выбирает для ребенка обучение на русском - значит, не было другого варианта, и это идет не от упрямства, а от того факта, что такой вариант был рекомендован врачами, чтобы не страдало душевное здоровье ребенка. Пробовали ли авторы петиции заручиться поддержкой представителей научного, медицинского сообщества, которые с научной точки зрения могли бы доказать необходимость особого подхода в этом вопросе в отношении особых детей?

- Здесь проблема в том, что никто не имеет такого опыта, чтобы про развитие ребенка с особыми потребностями делать очень категоричные суждения. Такие диагнозы связаны с развитием мозга, и как поведет себя детский организм, никто предсказать не может. Мы можем ссылаться на те или иные исследования, но любое исследование субъективно. Нам нужны такие исследования, в которых проанализирован многолетний опыт. Где собраны данные о большом количестве людей.

И, если правильно выражаться, то это будет, по сути, медицинский эксперимент, раз у ребенка есть диагноз. А если это так, то все это должно происходить только с письменного согласия родителей.

За что больше всего я беспокоюсь? Я как мама имею такой опыт, что мой ребенок не говорил до семи лет. Пока ребенок маленький и у него нет речи, мы его не можем обучить элементарным навыкам. Когда пытаешься объяснить это другим людям, им бывает часто трудно это понять. Тем, кто никогда не воспитывал особого ребенка, бывает просто трудно представить себе, о каких элементарных навыках идет речь.

Например, мне пришлось словами объяснять своему ребенку, как жевать. До двух лет он не жевал пищу, возникал рвотный рефлекс. От любого кусочка, который попадает в рот. И мне нужно было ему объяснять, доказывать, мы советовались с врачом, как сделать так, чтобы изменить такое восприятие ребенком твердой пищи.

Точно так же мне пришлось отдельно учить ребенка спускаться по лестнице. Как обычный ребенок учится спускаться по лестнице? Он смотрит, как это делают мама, папа, и делает так же. У него даже вопросов не возникает. Но есть дети, которые не воспринимают таким образом чужой опыт, они не переносят его на себя автоматически. Им нужна конкретная инструкция. И вот мы специально учились этому, это надо было очень долго тренировать, по одному шажочку, чтобы это где-то отложилось у ребенка. И только тогда он это воспринял. А то, как ходили папа и мама, было для него совсем не образец.

Точно так же происходит и с обучением словам, и вообще со всем. Поэтому у родителей, чей ребенок не говорит, очень сильно ожидание услышать слово, дождаться, что ребенок назовет маму мамой, что он сможет попроситься в туалет, сказать, что хочет кушать. Вот что такое эти элементарные навыки. И вот если у ребенка нет родной речи, то пытаться в это же самое время вводить второй язык - это очень негуманно, причем не только в отношении ребенка, но и в отношении его семьи.

Семьи, в которых рождается особый ребенок, всегда к этому неподготовлены. Это обычные мамы и папы. И вот такие пары приходят ко мне на консультации, мы с ними общаемся, разговариваем, и становится ясно, что им нужно менять вообще все свое мировоззрение.

- Причем, наверное, делать это очень быстро…

- Да. Им нужно менять многие вещи в своей голове и одновременно помогать своему ребенку. И они не смогут это сделать на другом языке.

Когда вы тонете, перед вами стоит вопрос жизни и смерти. Вы же не думаете о том, на каком языке попросить о помощи. Вы закричите на том языке, на котором вы разговаривали с мамой. И тут поделать уже ничего нельзя, это природа.

Чего больше всего хотят родители особых детей? Они хотят, чтобы их ребенок стал самостоятельным. Вопрос образования возникнет намного позднее. После того, как ребенок научиться говорить «мама» и ходить в туалет, говорить, что хочет есть. И вот когда это случилось, только тогда возникает вопрос образования и языка обучения.

Мы ходили с ребенком в специальную группу в детском саду, в муниципальном садике. Это было очень большой помощью. Но если бы не было возможности получать такую помощь на русском языке, я бы в такую группу ребенка не водила. Потому что мне было понятно, что это внесло бы очень сильный дисбаланс в его развитие. Так что в таком случае пришлось бы искать какие-то другие варианты.

Опять же, очень важна социализация, которая происходит в детском саду. И если сейчас все это есть, ну зачем это отрезать? Есть наработанная система, которая касается малого количества детей, и она эффективно функционирует. И сейчас мы все это закроем, отправим педагогов на биржу, будем содержать их на пособия? Начнем эксперименты над детьми? Даже самый хороший закон не может отменить поставленный ребенку диагноз. К сожалению, это так.

- Одним из пунктов вашей петиции был призыв разрешить школам и детским садам оставить на работе педагогов, логопедов и психологов без категории С1, если от них не требуется использовать эстонский язык в своей работе. Вероятно, вас тревожит, что может возникнуть еще более острый дефицит таких специалистов и тем самым окажутся ущемлены интересы особых детей и их родителей. Если допустить, что ваш призыв не будет услышан, насколько критично будет положение? Это грозит потерей работы отдельным педагогам, или же речь может пойти о широкой и системной проблеме?

- Педагоги работают с особыми детьми в малых классах, или в классах индивидуального обучения, и уже только по этой причине становится понятно, что таких педагогов нужно много. Нужны педагоги, которые умеют работать на двух языках, и при этом прошедшие обучение на спецпедагога. Таких специалистов находить достаточно трудно.

Сейчас очень много говорится о том, что разрабатывается какая-то методика, которая будет помогать в обучении детей с особыми потребностями сразу на эстонском языке. Но эту методику нужно ведь сначала обнародовать, по ней должны высказать свои суждения специалисты, специалисты должны пройти обучение этой методике, потом должна быть создана какая-то пилотная группа детей, чьи родители будут согласны на обучение по этой методике. Потом проходит предметное обсуждение первых результатов. Обычно же делается так.

По крайней мере, так делается, когда затевается что-то кардинально новое. Если же это что-то не кардинально новое, то тогда возникают сомнения в результатах изменений. Поэтому я пока бы не стала глубоко обсуждать этот вопрос, не стала бы до тех пор, пока мы основательно не поговорим с Министерством образования. Но я очень рада, что Министерство образования подключилось к этой теме.

Вы правы в том смысле, что изначально в нашей петиции мы собирались говорить больше о педагогах. И я могу признаться, что когда мы только составили эту петицию и стали собирать подписи, у нас были очень большие сомнения, а стоит ли вообще все это именно так делать. Я опасалась, что никто не станет внимательно рассматривать эту петицию, что у наших депутатов и так много дел, совсем других, они занимаются политическими вопросами, а мы им тут что-то пишем про здоровье детей. Но в итоге мне очень понравилось, как у нас это все предусмотрено.

Оказалось, что этот настоящий демократический институт действительно работает. Ты просто заходишь на сайт парламента, и там сразу видна ссылка, как можно обратиться с петицией. Достаточно набрать тысячу подписей, и автоматически ваша петиция попадает на рассмотрение депутатов. Это здорово, просто фантастика!

И меня очень порадовало и то, как общество отнеслось к нашей инициативе. В мае мы начали собирать подписи, и мы понимали, что это не сбор лайков в фейсбуке, это подписи с личным кодом, человек должен зайти с документом, официально себя верифицировать. И мы надеялись, что к осени эту тысячу соберем.

В реузультате же оказалось, что в Эстонии очень много людей, которые действительно готовы помогать нашим детям. Они отнеслись к нам очень внимательно, и мы собрали за десять дней 5000 подписей. Тогда мы прекратили сбор, потому что поняли, что собранного количества уже достаточно для того, чтобы обратиться к парламенту.

И когда у нас было рассмотрение в парламентской комиссии, то нас выслушали достаточно внимательно. На заседании комиссии пригласили министра образования, и министр пришла туда. Нам разрешили задать не только те вопросы, что содержались в петиции и касались, например, конкретно преподавателей, а вообще все вопросы, которые связаны с обучением детей с особыми потребностями и которые возникли именно на фоне перехода обучения на эстонский язык.

Мне кажется, это очень здорово, я очень довольна, что наши депутаты готовы это все так внимательно рассматривать. Так что я всем теперь советую: если есть какие-то вопросы, то их надо поднимать. В нашем случае уже идет обсуждение, никто не положил нашу петицию на полочку. Мы знаем, что Министерство образования готовит письменные ответы по всем нашим вопросам. Мы будем продолжать общаться, и депутаты обещали позднее еще раз нас обязательно заслушать. Я очень рада, что в Эстонии такой механизм работает, и я надеюсь, что какой-то результат благодаря этому мы получим.

Смотрите запись полной версии беседы!