/nginx/o/2021/05/07/13766687t1h6b24.jpg)
:format(webp)/nginx/o/2023/10/06/15637953t1hc6d5.jpg)
В прошлый понедельник глава Ragn Sells Кай Реало показала фотографу Postimees огромные груды мусора в таллиннском районе Ласнамяэ. Точнее говоря, это раньше был ненужный хлам, а после сортировки – сырье, которое можно продать.
Экономика Эстонии уже больше года находится в состоянии тихой депрессии. Кай Реало возглавляет также совет Центрального союза работодателей, являясь таким образом представителем всех крупных предприятий.
- Я всегда считал, что мусор можно выбрасывать в контейнеры разных цветов, но в итоге он все равно будет сожжен на Ируской электростанции.
- Нет, конечно, не будет.
- А не было бы дешевле выбрасывать все отходы в один контейнер, а потом их сжигать?
- По-моему, это было бы неразумно. Вопрос в том, содержит ли мусор материал, который можно отсортировать. Почему мы должны бесконечно производить пластик, если можем использовать его повторно? Стеклянной тары просто горы, в Нымме ей под завязку забиты все подвалы. Зачем нам продолжать ее производить? Тару можно собирать и снова пускать в оборот.
- Какое предприятие крупнее: Ragn-Sells или Keskkonnateenused?
- Keskkonnateenused крупнее по части организованного вывоза отходов. Каждое из 79 самоуправлений организует свой тендер на вывоз мусора, большую часть из которых выигрывает Eesti Keskkonnateenused.
Данных по сортировке мусора и бизнес-клиентам нет, но я думаю, что в этом Ragn-Sells немного опережает Keskkonnateenused.
- В Ида-Вирумаа есть свой король, Николай Осипенко, который занимается организацией вывоза мусора.
- Его сеть больше, чем он сам. На него работают люди, которые получают зарплату от местных самоуправлений. Он там местный князек – если в том регионе ты хочешь жить хорошо, то тем или иным образом должен быть включен в его сеть.
- Мусорный бизнес чрезмерно политизирован, каждый заработанный вами цент должен быть одобрен каким-то политиком.
- Ну, не каждый цент, а та часть, которую мы называем «организованным вывозом отходов», представляет собой излишне политизированную сферу с высокими коррупционными рисками.
- Одним словом, в этом бизнесе более крупная компания должна быть и более шустрой...
- Можно сказать, что очень многое зависит от того, какие у тебя отношения с тем или иным самоуправлением. От этого зависит успех в тендерах на организованный вывоз отходов.
- Вы, наверное, лучше всех знаете, что выбрасывает среднестатистический человек? Тут есть какие-нибудь изменения?
- Взлеты и падения мусорного бизнеса зависят от экономического роста. В более сытые годы выбрасывалось больше еды, было больше упаковки, потому что люди заказывали огромное количество товаров из-за границы.
А еще лучше это отслеживается по отходам бизнес-клиентов. Если какое-нибудь промышленное предприятие стоит на гране банкротства или у него упали заказы, то это сразу же отражается на объемах отходов.
- Нет предприятия – нет и мусора?
- Да, так оно и есть!
- Сказался ли уже экономический спад на объемах мусора?
- У некоторых предприятий сократились отходы производства, но это уравновешивается тем обстоятельством, что участники рынка начали вести себя корректнее, то есть стало меньше отходов, от которых раньше пытались избавиться сомнительным способом.
Строительные отходы просто куда-то пропадают. Абсолютно любая фирма может рекламировать себя как фирму по вывозу отходов, достать контейнер и большую машину, приехать за отходами, а потом их где-то «потерять». Дело в том, что фирма, которая вывозит отходы, должна заплатить за сжигание, складирование или переработку мусора. А если отходы «исчезают», то эти деньги просто кладутся в карман.
- Насколько серьезна эта проблема?
- Львиная доля строительных отходов «исчезает».
- Насколько дешевле получается сдать отходы «черному» перевозчику?
- Бывает, что и в два раза дешевле. Среди строительных отходов могут быть масла, химикаты, краски, которые загрязняют природу гораздо больше, чем какая-нибудь ржавая проволока в куче цемента. Экономия на опасных отходах получается больше, потому что достаточно арендовать контейнер, заплатить людям за работу и не думать, что будет дальше.
- А чей это недочет?
- Для работы в определенных сферах должна иметься лицензия. Но даже в легальных фирмах случается такое, во что трудно поверить. Например, тяжело поверить в то, что стеклянные отходы со всей Эстонии поступают на одно небольшое предприятие, которое занимается производством тротуарной плитки и предъявляет организации ответственности производителя, Tootjavastutusorganisatioon OÜ, свидетельство о переработке.
- О какой компании идет речь?
- Обойдемся без имен, потому что для этого мне пришлось бы привести конкретные факты.
- В Америке нынешний экономический спад начали называть тихой или безмолвной депрессией, потому что уровень безработицы довольно низкий. А на улицах нет толп недовольных людей. То же самое и в Эстонии. В вашей фирме чувствуется спад экономики?
- Если дела в бизнесе идут плохо, то образуется меньше отходов, которые нужно перерабатывать. А это уже наш бизнес. Нам тоже приходится как-то выкручиваться. Сейчас мы работаем над повышением эффективности – избавляемся от любого лишнего движения. Клиент воспринимает это как строгое следование условиям договора. Экономический спад заставляет нас мыслить более рационально.
- Сейчас, наверное, нет смысла спрашивать, откуда вы берете водителей мусоровозов?
- Сейчас, конечно, нет. Не хочу накаркать, но сфера грузоперевозок тоже в упадке. Когда экономика остывает, то первыми из Норвегии и Швеции домой отправляют водителей. В торговле тоже наблюдается большой спад, там высвободится рабочая сила.
Но не каждый водитель сможет работать на мусоровозе, потому что ему нужно по 350 раз в день забираться в кабину и вылезать из нее, а для этого требуется хорошая физическая форма.
- В Центральный союз работодателей, председателем совета которого вы являетесь, входят самые крупные бизнесмены, самые сливки. Как на этом уровне выглядит экономика Эстонии?
- В разных секторах разные проблемы. Больше всего пострадали деревообрабатывающая промышленность, строители бревенчатых домов и лесопилки, многие из которых крупные. В лесной и деревообрабатывающей промышленности царит полное отчаяние. В обрабатывающей промышленности, которая производит какие-то детали, которые потом устанавливаются в разнообразные устройства, тоже большие проблемы. У тех, кто сами производят что-то практически полностью, ситуация не такая безнадежная. Общепит и туризм пока еще не так сильно пострадали.
Тихим этот экономический спад делает еще и то, что самые крупные предприятия уже закалились. Они научились защищать свой бизнес и переживать кризис. Предприниматели не ожидают финансовой поддержки, как во времена коронавируса, они видят проблему в том, что начать новый бизнес очень сложно из-за больших сроков оформления разрешений. Отношение людей, которое называется NIMBY («не на моем заднем дворе» – прим. ред.), бесконечные ходатайства о получении разрешений, разрешения на строительство, экологические разрешения – все это серьезные проблемы во многих сферах.
В кризисе предприниматели видят возможности для дигитализации и автоматизации. Бизнес можно вести без большого количества людей – если вы инвестируете в оборудование и технологии, то вам понадобится только квалифицированная рабочая сила.
- Через наше интервью красной нитью проходит признание того, что следует хорошо ладить с муниципальными или государственными чиновниками. Когда я вас слушаю, то представление о том, что Эстония – это маленькая страна без коррупции...
- Я не хочу свести наш разговор к тому, что все пропитано коррупцией, но во многом ведение бизнеса зависит от способности и желания местной власти что-то делать.
Это отлично подтверждает анализ Swedbank, в котором изучались причины того, почему экспорт промышленной продукции Эстонии и Латвии падает, а у Литвы в этом году идет в гору. Одна из причин заключается в том, что эстонцы сфокусировались на Германии, Финляндии и Швеции, а у Литвы круг партнеров по экспорту шире, также у них больше промышленных предприятий, которые производят готовую продукцию.
Но есть и еще одна важная причина – в Литве за последние пять лет было открыто гораздо больше новых промышленных предприятий. Если подумать о том, почему никто не хочет инвестировать в Эстонию, то на память приходят протестные акции.
- Пикет против строительства целлюлозно-бумажного завода на реке Эмайыги?
- Да, но таких примеров больше. Предприятие Ragn-Sells не смогло построить маленькую и простую линию для измельчения покрышек, потому что местное самоуправление было против. Кто-то придумал миф, из-за которого местные жители были против строительства, а местное самоуправление даже не попыталось его развенчать, просто сказав, что люди встревожены, поэтому давайте ничего не будем делать.
- Каков ваш рецепт выведения экономики Эстонии на траекторию роста?
- В первую очередь правительство должно заняться демографической проблемой: население стареет, а рождаемость повысить так и не смогли. На рынок труда выходит все меньше людей, да и те, кто выходят, особо не горят желанием работать.
- Чем же они тогда занимаются на рынке труда?
- Сидят в Youtube. И я не шучу.
В Circle-K я больше работала с молодыми людьми, чем сейчас, но эта тенденция никуда не делась. Молодое поколение все чаще хочет связать свое будущее с чем-то наподобие хобби. Молодежь ищет «мягкие» специальности, связанные с общением: тиктокер или ютубер, специалист по связям с общественностью, защитник природы или что-то в этом роде. Но сейчас, да и в будущем тоже, требуется огромное количество инженеров. Даже если мы когда-нибудь начнем получать зарплату гражданина, а всю работу будут выполнять роботы, то все равно кто-то должен будет заниматься обслуживанием этих роботов.
Работодатели не видят, чтобы кто-то системно и осмысленно занимался этой проблемой. Государству необходимо четкое понимание того, кто будет выполнять ту работу, которая должна выполняться в Эстонии.
Мы много говорим об иностранной рабочей силе, но это безнадежная тема, потому что люди очень сильно боятся всего, что связано с интеграцией приезжих из других стран. Да мы уже с этим и опоздали, потому что технологии позволяют сделать многое без ввоза дешевой рабочей силы.
Теперь вопрос в том, откуда взять умную рабочую силу, которая поможет осуществить великую технологическую революцию. И тут мы переходим к следующему вопросу – чему мы учим в школе? «Мягкая математика» означает, что дети оканчивают школу, не умея считать. Какое высшее образование должно быть бесплатным? В каких университетах места должны быть бесплатными, а по каким специальностям следует ограничить количество мест, потому что рынок труда в них не нуждается?
- Готовясь к интервью, я обнаружил, что со стороны Ragn-Sells кажется гораздо больше, чем он есть на самом деле. Ragn-Sells – небольшая фирма.
- Она и не маленькая – вместе с дочерними предприятиями у нас работает более 400 человек, но я согласна, что со стороны она кажется больше.
- А ведь такое впечатление создают эти девочки и мальчики, которые хотят общаться целыми днями и ничего не делать руками.
- Я бы так не сказала. При моем руководстве компания обходится без специалиста по коммуникации. Последние два года руководители сами выполняют эту работу. И это правильно, потому что руководитель не сможет создать о каких-то вещах ложное впечатление. Руководитель должен стоять на своем, он не может позволить посреднику транслировать чьи-то розовые мечты.
- Короче говоря, правительство должно озаботиться подготовкой инженеров. А чем еще?
- У государства вообще есть какой-нибудь план, что делать с экономикой?
Предпринимателей беспокоит рост бюрократии, часть требований исходит от Евросоюза, но и Эстония не отстает: один за другим появляются новые реестры, в которые нужно отправлять данные. У нас сумасшедший рост бюрократии. Хоть плачьте, хоть смейтесь, но у многих бизнесменов такая проблема: если дела начинают идти по-настоящему плохо, то в первую очередь им приходится увольнять топовых специалистов, а бюрократов оставлять, ведь все равно нужно вовремя подавать данные и заполнять реестры.
Уже давно совершенно невозможно предугадать действия законодательной власти. Когда я работала в Circle K, то в ежемесячных сводках для американского начальства мне приходилось в качестве основных рисков указывать неизвестность перед тем, когда образуется следующая коалиция и что она начнет запрещать или облагать налогом. Нет никакого долгосрочного видения того, как налоги должны соответствовать расходам госбюджета, как повысить пенсии. Всю эту общую картину можно просчитать. А у нас одной рукой повышают расходы, а другой – налоги. Политика правительства непредсказуема.
- Как журналисту мне, скорее, кажется, что ничего не меняется. Приведите, пожалуйста, пример какого-нибудь непредсказуемого поступка.
- Сейчас очень много пишут о налогах, об этом уже надоело говорить. Давайте лучше обратимся к более давним примерам.
Существовал четкий план перехода на биотопливо: какой процент биодобавок нужно было добавлять в ископаемое топливо каждый год. А затем все внезапно переиграли, сказав, что мы будем делать ежегодные отчеты на основании энергии. Если бы с самого начала сказали, что в каждом литре должно быть пять или семь процентов биодобавок, то такой ерунды, как с Olerex (полиция и департамент окружающей среды выясняют, пытался ли продавец топлива выдать топливо без биодобавок за топливо с биодобавками – прим. ред.), может быть, и не произошло.
Рост акциза на алкоголь привел к оттоку покупателей в Латвию – это со дня повлияло на розничную торговлю. Для частного потребителя поездка в Латвию была забавной экзотикой, а предприниматель составил прогноз закупок и оговорил объемы с поставщиками товара. Все эти реорганизации и уплата штрафов влияют на бизнесменов.
Можно привести и другие примеры. Для бизнеса полгода – это слишком короткий срок, обо всех грядущих изменениях нужно знать хотя бы за полтора года. В этом случае предприниматель успеет переделать бюджет и изменить договоры.
Моя цель не в том, чтобы критиковать повышение налогов, которое сейчас неизбежно, но я считаю, что нынешнее правительство, как и несколько предыдущих, отдалилось от бизнеса.
- А мне кажется, что нынешнее и несколько предыдущих правительств холили и лелеяли бизнес, а особенно владельцев предприятий.
- Это не так. Вы путаете предпринимателей с несколькими эстонскими бизнесменами, которые знают всех, кого нужно. У них действительно с кем-то хорошие отношения. Но таких бизнесменов можно пересчитать по пальцам одной или двух рук, хотя в Эстонии более 300 очень крупных предприятий. От пяти до десяти избранных предпринимателей не отстаивают экономику Эстонии или бизнес в целом, они защищают собственные коммерческие интересы.
- Являясь председателем совета Центрального союза работодателей, вы, наверное, можете зайти в двери Дома Стенбока, когда вам захочется.
- Я иду туда, когда зовут, но ни от нынешнего, ни от предыдущего правительств приглашения не получала. (В четверг Кая Каллас наконец все-таки позвала – А. К.)
- Правительство Каи Каллас оставило в бюджете бланковый вексель на 400 миллионов евро. Скажите, как этот вексель заполнить?
- Надо подумать о том, как помочь предпринимателям открыть новые заводы и поспособствовать развитию экономической среды. Где-то нужно создавать оборонную промышленность, в Европе пытаются расширять обрабатываемую промышленность и разрабатывать новые месторождения, чтобы избавиться от зависимости от Китая. Зеленая промышленность. Возможностей невероятное множество, нужно просто понять, как помочь построить такой бизнес без огромной бюрократии и многолетнего ожидания.
- Все правильно, но Банк Эстонии говорит, что экономический рост с бюджетом дефицита не справится. Какие налоги нужно ввести, чтобы собрать 400 миллионов?
- Я считаю, что отмена «налогового горба» – это нелепая затея, если в это же время приходится вводить все новые и новые налоги. Всем понятно, что после отмены «налогового горба» налоговая нагрузка на тех же людей будет перераспределена еще более несправедливым образом, по крайней мере, некоторые люди могут это так воспринять. Осмелюсь предположить, что избиратели не требуют отмены «налогового горба».
- Но политики обещали.
- При этом подобные обещания давались и раньше. В коалиционном соглашении можно найти обещания, которые никто и не собирается выполнять, про которые скажут, что хотелось бы, но из-за состояния бюджета не получится этого сделать.
Еще раз: отказ от отмены «налогового горба» помог бы решить проблему с нехваткой в бюджете 400 миллионов евро.
- В плане всего, что касается налогов, эстонские политики сидят, как в клетке, стены которой состоят из лозунгов.
- Мне кажется, что налоги хотят поднять обезличенным способом – никто не хочет, чтобы повышение налогов повлияло на какую-то конкретную целевую группу. «Давайте повысим подоходный налог и налог с оборота по всей Эстонии и для всех в равной степени, давайте повысим налог на предпринимательскую деятельность для всех предприятий».
Правительство избегает тему обложения налогом имущества, избегает того подхода, в соответствии с которым на более богатых ложится повышенная налоговая нагрузка. Говорят, что налоговая система должна быть солидарной. Но ведь Эстония движется в сторону развитых стран, где активы делятся между людьми неравномерно. Есть люди, у которых много имущества, а есть люди, у которых его очень мало и у которых скромные доходы. Я не ярый социал-демократ, но понимаю, что не получится брать со всех одинаково и оставаться при этом жизнеспособным государством.
- Одним словом, больше нужно брать с тех, с кого есть что взять?
- Да! Именно!
:format(webp)/nginx/o/2023/10/06/15637956t1h49c7.jpg)
- Вы являетесь членом Совета по климату. Вы понимаете, чем занимается этот совет?
- Совет по климату не пишет законы, это делают чиновники министерства, а Совет по климату – это комиссия, которая дает комментарии и оценки. Совет по климату представляет заинтересованные стороны и целевые группы, в разработке закона должны участвовать ученые, но совет не должен состоять из одних ученых.
- Ученый предоставляет данные, но не принимает решений.
- Так и есть.
- Министр климата Кристен Михал установил высокую планку ожиданий – уже через год рецепт зеленого перехода Эстонии должен быть оформлен в виде закона.
- Закон о климате – это не рецепт. Закон о климате по большей части нужен для того, чтобы обязательства, которые будут возлагаться из-за зеленого перехода на людей и предприятия, не создавали ощущения, будто они не соответствуют Конституции.
Если мы хотим стать климатически нейтральными к 2050 году, то на основании Закона о климате можно будет устанавливать требования по снижению углеродного следа, предоставлению данных, закрытию предприятий и т. д. Совсем недавно в новостях поднимался вопрос о том, что станет с производством торфа.
- Закрыть его надо!
- Да, но для этого требуется закон.
Если не удастся сократить выбросы углекислого газа, то придется закрыть, а государство должно будет компенсировать предпринимателю его потери. В законе должно быть прописано, в какие сроки и как именно это делать.
Сейчас у бизнесменов нет уверенности в том, останутся ли цели зеленого перехода прежними или будут изменены. Закон о климате должен установить секторам конкретные цели, а не так, что мы до 2050 года будем ходить в шорах, а потом посмотрим, что получилось. В законе должны быть указаны промежуточные этапы и описание того, что случится, если цели не будут достигнуты.
- Вы тот человек, который может объяснить читателю, почему у нас на всех заправках цены меняются практически синхронно.
- Потому что все следят друг за другом, у кого какие цены.
- Почему я в это не верю?
- В Circle K и сотрудники станций обслуживания, и специальные люди по два-три раза в день проверяют цены конкурентов. Это входит в их рабочие обязанности.
- Это невозможно.
- Это возможно, это часть данного вида бизнеса.
- Сколько раз в день продавец заправки должен выглядывать в окно?
- Два-три раза. Если из окна не видно, то он садится в машину и едет туда, где можно посмотреть, какие цены на топливо у конкурента.
- И затем он передает информацию таллиннскому офису?
- Для этого есть приложение, в котором можно указывать цену конкурента. Эту информацию получает руководитель по ценообразованию, который принимает решение об изменении цены.
- Но это же невозможно!
- Это возможно, в наше время все можно сделать с помощью технологий. На выходных система работает автоматически: в случае изменения цены система сама ее меняет.
- Откуда у вас появилась идея превратить обруч для волос в собственный фирменный знак?
- Всю свою жизнь я стриглась «под мальчика», но в период коронавируса три-четыре месяца не могла попасть к парикмахеру. А короткую стрижку нужно подравнивать каждый месяц. Волосы отросли, поскольку я всю жизнь коротко стриглась, то не привыкла к тому, что волосы лезут в глаза – это мне мешало. Я порылась по шкафам и взяла первый попавшийся детский обруч. Это хороший и практичный аксессуар, который в итоге превратился во что-то вроде моего фирменного знака. У меня их около десяти.
- Они, наверное, очень дорогие.
- Самый дорогой стоил около 30 евро.
- Отличается ли работа в компании со шведскими владельцами от работы в эстонской компании?
- Конечно. Работа в крупной скандинавской компании – это отдельная история. Я работаю в шведской фирме, которая уже более 140 лет принадлежит одной и той же семье. Это кардинально отличается от моего прошлого опыта.
Самое большое отличие скандинавской бизнес-культуры – это человечность, не говоря уже о владельцах. У них никто не проводит экспериментов над людьми. Предприятия работают, если нужно, то сокращают, если нужно, то заменяют людей, но все это делается гуманно. Там ценят человека. В этом и состоит самое главное отличие. А для эстонского владельца деньги представляют большую ценность, чем люди.
Особенность семейных и скандинавских предприятий состоит в том, что решения не принимаются в одночасье. Я никогда не работала в компании с эстонскими владельцами, но я была наставником и коучем для людей, которые работали в таких фирмах.
Все в один голос твердят, что работа в эстонской компании превращается в ад из-за вмешательства собственника в бизнес, когда он лезет в работу правления. В корпоративной культуре скандинавских предприятий за десятилетия сложилось так, что владелец входит в совет, но не вмешивается в повседневное управление. Там нет такого, что владелец приходит утром на работу, становится посреди кабинета и говорит членам правления забыть обо всем, что они знали еще вчера, потому что с сегодняшнего дня все будет делаться по-другому. Но в Эстонии тоже есть компании с эстонскими владельцами, в которых все ясно и установлены ценности.
- Если ценить человека, то как можно обеспечить эффективность и рентабельность?
- Мой опыт говорит о том, что эффективности достичь проще в том случае, если вы цените людей, потому что люди, которых вы цените и за которых держитесь, готовы к сотрудничеству на совершенно ином уровне. Они готовы рассказать руководителю, как можно делать работу по уму и дешевле. Если человек, который работает на низовой должности, чувствует, что ему доверяют, с ним считаются, что он – важный человек на предприятии, то он расскажет, как какую-то рутинную операцию выполнить быстрее и проще. Я неоднократно наблюдала такое и в Circle-K, и в Ragn Sells.
- Правильно ли я понимаю, что эстонские владельцы фирм могли бы перенять скандинавские обычаи ведения бизнеса?
- Конечно, и они этому учатся.
- Избитый вопрос: а вы сама какой руководитель?
- Мне его постоянно задают.
Я учусь и развиваюсь, сейчас я гораздо более вовлекающий руководитель, чем десять лет назад. Я не веду себя так, будто я самая умная, пытаюсь собрать команду, члены которой во многих вещах будут умнее меня.
А еще меня постоянно подстегивает понимание того, что в компании важен каждый человек. Тот, кто выполняет самую простую работу, тоже представляет собой ценность. Если бы у нас не было водителей мусоровозов или сортировщиков, то нам нечего было бы делать в офисе. Нужно испытывать внутреннее чувство уважения к людям, а не просто делать вид, что они важны.
:format(webp)/nginx/o/2023/10/06/15637957t1h7c0e.jpg)
- Вы неоднократно говорили, что иногда надеваете розовый костюм, чтобы мужчины в пиджаках принимали вас за секретаршу. Вы так развлекаетесь?
- Не развлекаюсь, я так делаю, потому что чувствую, что меня недооценивают на подсознательном уровне, ведь мало того, что я женщина, так еще и одеваюсь женственно. Иногда это дает мне на переговорах преимущество, потому что я могу спокойно просчитывать мысли и установки другой стороны. Это помогает мне подкорректировать свою тактику. Если другая сторона переговоров уходит в глухую оборону, то тогда сложно заполучить информацию. Если человек пребывает в легкомысленном и благостном настроении, а не в мрачном, то с ним проще.
- Премьер-министр Кая Каллас говорит, что все нападки на нее совершаются из-за того, что она женщина. Это умелый пиар-ход или в этом есть доля правды?
- И то, и другое. Доля правды в этом, безусловно, есть. В политике, как и в бизнесе, по-прежнему царит шовинизм, и крутится там все вокруг мужчин. Эстония сделала большие шаги вперед, но то тут, то там это все равно всплывает.
При этом я осмелюсь предположить: то, что Кая Каллас – женщина, сейчас для нее самая маленькая из проблем.
- Бывшему госсекретарю США Мадлен Олбрайт приписывают фразу о том, что в аду зарезервирован уголок для женщин, которые не поддерживают других женщин. Как с этим у вас?
- На всех последних выборах я голосовала за женщин, чтобы не чувствовать себя той, кому в аду будет отведена отдельная секция. Обществу нужно гендерное равновесие. Если я могу внести в это свой вклад, поддержать какую-нибудь женщину, то это лучшее, что я могу сделать.
- Вы выбрали себе собаку по примеру королевы Елизаветы?
- За всю свою жизнь я ни одного дня не посвятила спорту, поэтому я не могла взять себе собаку, которая хочет много двигаться. А собаку породы вельш-корги-пемброк мы выбрали только потому, что она такая лапочка.